— Нет. Точнее, не только Орден и «проклятый Командор». Много всего повлияло, — Оника натянуто улыбнулась, чувствуя и свою вину в происходящем. Ее все не покидала мысль, что, не скажи она Люфиру о случившемся между ним и его матерью в ином временном витке, сейчас все было бы иначе.
— Зачем ты пришла? — выдавила Таэла. В какой-то момент ей захотелось наброситься на гостью, приказать ветрам разорвать ее на части, но молчун-камень, из которого были сложены стены, потолок и пол ее новой темницы, чутко следил за порядком.
Оника замялась, опустила взгляд на свои ладони. После схватки с Потусторонним ее посетила идея, что влиянию энергии внутри подвластны не только маги огня. Конечно, среди укротителей стихий они обладают наиболее впечатляющими ее запасами, но в ее случае не стоило забывать о силе ветра, дарованной с лихвой, а вместе с тем и энергией, обращающей все в лед. Выпустив немалое ее количество, Оника засомневалась, ринулась ли бы она так опрометчиво в бой снова. Ей казалось, что тогда сила, ищущая выхода, заморозила все ее чувства, обездвижив страх и осторожность.
Едва усмехнувшись своим мыслям, она посмотрела на Таэлу. Все же иметь возможность списать собственное безрассудство на влияние данной силы было довольно удобно.
— Люфир не чужой для меня человек, и мне хочется помочь решить эту проблему, — она кивнула на кандалы, крепко обхватившие запястья узницы.
— Неужто клонишь к тому, что согласна помочь мне выбраться отсюда?
— Не в том смысле, о котором вы подумали, — Оника натянуто улыбнулась. — Нет, не скрою, что я могла бы убедить Командора и Командующую выпустить вас, и повторная проверка ментальным магом показала бы вашу полную лояльность к новому порядку. Но, даже если бы я согласилась укрыть правду от Люфира, чего я делать, конечно же, не стану, он все равно узнал бы об этом. И принял бы меры, о которых вам лучше даже не думать.
Таэла молчала. В какой-то момент в ней зажглась искорка надежды на возможность побега, но она сменилась ядовитой злобой на девчонку, явившуюся просто поиграть с ней. Она прожигала взглядом чашку, но все не решалась оттолкнуть ее.
— Я не желаю ему пройти через подобное, — с чувством продолжила Оника. Ей хотелось, чтобы того, что она знала о сидящей перед ней женщиной, пойманной, но не усмиренной, хватило, чтобы достучаться до нее. — Вы можете выйти отсюда. Нужно только отказаться от желания погубить Орден и Церковь, а вместе с ними и весь союз. Поверьте, вам не сделать и шага на пути к этой цели. Да и к чему это, если вы не вернете сына? Откажитесь от мести и обретите свободу.
Презрительно фыркнув, Таэла толкнула чашку ногой, проливая теплый напиток на пол.
— Если Огнедол с его порядками так вам ненавистен, вы сможете отправиться к Небесным Кочевникам. Уверена, они примут вас.
— Откуда ты знаешь о них? — Таэла взвилась, словно кошка, защищающая котят от крысопса.
— Мы нашли Гнездо где-то год назад, — Оника стерпела полный ненависти взгляд. — Пожалуйста, прислушайтесь ко мне. Иначе, боюсь, вам с ним больше не встретиться.
— Убирайся, — прошипела Таэла и удивилась, когда девушка послушно поднялась. Ее рука нырнула в глубокий карман полушубка.
— Вот, — Оника протянула женщине раскрытую ладонь, на которой лежала фигурка парящих сизокрылов, — Люфир просил передать.
Почувствовав слабое прикосновение прохладных пальцев, забравших вырезанных из дерева птиц, Оника болезненно сощурилась и поспешила добавить:
— Думаю, он хотел когда-нибудь получить их назад от вас.
Дверь давно закрылась за гостьей темницы, проскрежетав засовами, пролитый чай окончательно остыл, а пальцы все так же поглаживали старательно вырезанные перья на распростертых крыльях, когда Таэла неожиданно осознала, что птичьи грудки теплятся не от ее дыхания.
* * *
В крепости Колодцев ярко горели лампы, золотя бледные лица прошедших проверку заключенных и покрывая бликами броню церковников. Разбившись на отряды по трое, включая бойцов из Ордена, они ходили между столами, обрастающими все большим количеством тарелок и сбившимися в стайки магами, следя, чтобы те, лишенные человеческого общения на протяжении многих лет, не устроили драку.
— По подсчетам, осталось проверить еще две трети колодцев, — обсасывая кость, оставшуюся от утянутой со стола куриной голени, сообщил долговязый парень, с выеденными холодом бровями. — И только потом мы сможем выйти отсюда всей честной компанией.
— Ерунда, — его перебил мальчишка с обезобразившим лицо шрамом, как от удара мечом. — Кому нужны лишние рты? Есть четыре лагеря, куда нас и отправят. Завтра с утра мы, затем остальные.
— Лагеря, говоришь? Из одной клетки, да в другую? — долговязый кисло улыбнулся прошедшей мимо страже и вернулся к своим собеседникам.
— И как только тебя не упрятали обратно?! — возмутился мальчишка.
— А что я?! Что я?! Мне до всей этой их возни дела нет. Грех упускать такую возможность, когда отпускают. Если я смогу заниматься тем, что хочу, то пусть хоть что делают, я не против.
— И чем же ты хочешь заниматься?
— А я кукольник. Отец мой был кукольником, и дед тоже. Вот и я буду. Хочешь, и тебе сошью румяную девочку в платье с оборками?
— Ох, избавь меня от этого, — отмахнулся мальчишка.
Пристроившись в стороне, Горальд неустанно вглядывался в разноликую толпу, надеясь углядеть в ней сына. В его голове роились десятки опасений, одно хуже другого. Зная горячность Фьорда, его могли не упрятать в Колодцы, а казнить на месте, или же он не смог пройти проверку из-за собственного упрямства и накопившейся злости. Натыкаясь взглядом на стражей, Горальд размышлял, не спросить ли ему за сына прямо, но каждый раз отметал эту идею, не желая гневить церковников, проявивших милосердие к отступникам.
— Так и как кукольник оказался в Колодцах? Засунул иголки в куклу для дочки церковника? — с издевкой поинтересовался мальчик со шрамом.
— Меня угораздило жить в деревушке посреди небольшой долины, где одно озеро со стоячей водой и ни единого ветерка, чтобы крутить мельничные жернова. И вот заявился ко мне как-то староста с требованием применить мою силу укротителя воды да на благо деревни. Мол, полей вокруг полно, а зерно в муку перетереть — умаешься. Я и сказал ему, куда он может идти со своим предложением рабского труда. Я что, я никого никогда не трогал, и магия мне эта даром не сдалась. Но куда уж там! Магов мы не любим, но, не дай Всевидящая им сидеть, не взывая к стихии.
— Дурак ты, — подытожил мальчишка.
— А ты, Драйго, чего молчишь? — долговязый ткнул локтем стоящего рядом с ним мага. — Скажи уж, что думаешь обо всем этом предприятии Церкви и Ордена.
— Я просто хочу вернуться к семье, только и всего, — на губах мага блуждала умиротворенная улыбка, а глаза, прячущиеся за растрепанными волосами, желтыми, словно цыплячий пушок, смотрели с хитрецой.
— Ха, мечтатель, — зубы долговязого впились в кость, и та с треском лопнула. — Если они еще живы. Наслушался я тут всякого о том, что в Огнедоле творилось в последнее время, так и рад, что отсиделся в колодце. Нехило их, должно быть, прижали, раз Церковь решила с магами сдружиться. А чудище-то, все видели? Вот, что я думаю: неспроста оно сюда явилось именно в тот день, когда нас выпускать начали. Твари-то эти охотились большей частью на укротителей. Вот и эта учуяла энергию магическую и приплыла. Как бы не вышло так, что все эти рассказы об искуплении не оказались румяной кожурой подгнившего яблока. Я, конечно, рад оказаться на свободе, но судьба жертвенного барашка, отданного Церковью на растерзание монстра, чтобы того умилостивить, мне не улыбается.
— Умолкни, — шикнул на него мальчишка и взглядом указал на расступающихся, словно накативший на волнорез прибой, магов.
Когда Люфир приблизился, троица хранила целомудренное молчание, прогнав из головы всякую мысль, которая могла прийтись не по духу новым управителям, будто рядом с ними появился ментальный маг, а не человек, с такой же меткой Проклятого на лбу.