Просто картинки, приятель.
Юу засыпал, отключался от пытающегося забраться в него пространства. Перерезали верховные ножницы недовольные гусеничные проводки, взрывались сколами дождя затихающие лампочки, а когда мальчишка снова приподнял веки, когда прищурился и зевнул спросонья, отрешенно подумав, что голова зудит зачастившей мигренью, будто внутри черепной коробки поселилась стая пожирающих плоть голодных личинок, то вдруг обнаружил себя совсем в ином сне, негаданно сменившем сон первый, куда как более приятный.
В этом новом смещении астральных изображений и чересчур острых ощущений тело представлялось вовсе не легковесным созвездием пэрадайза, способным летать по коридорам вместе с шелковой паучьей паутинкой, а тяжеленной глыбой-тушей, нарочно замедляющей бег, мешающей толком дышать, требующей постоянного внимания и утоления навязчивой жужжащей боли. Ныли согнутые подхваченные ноги, ныла в позвонке изогнутая горбатая спина, шипела и щерилась слезами голова.
Рядом - вернее, под, вокруг и над, удерживая его самого на весу, поддерживая то одной рукой, то другой, то двумя и вместе - трусил знакомый уже выседенный клоун, и чем дальше, тем меньше происходящее, скачущее осенним галопом вверх и вниз на волнах заводной карусели, походило на сон.
Юу, еще не слишком соображая, что с ним произошло и куда занесли, подорвавшись с надлежащего места, дороги, зевнул. Поморгав, потерев пальцами слипшиеся раздражающие ресницы, вытаращил глаза, оглядевшись вперед и по сторонам, пытаясь понять, что это за чертовы тоннели в красном освещении, извивающиеся, будто передавленные путы кровеносных вен. Неодобрительно покосился на седую всклокоченную макушку, пахнущую дымом да медовым табаком. Подумал, что его в скором, наверное, вывернет от этой чертовой неудобоваримой тряски...
Чуть позже напрочь об этом позабыл, едва обнаружил, что отодранная конечность вновь возвратилась на причитающееся место, вполне себе неплохо приросла, обмоталась куском Уолкеровской, наверное, услужливой рубашки. Покраснела, набухла, окровилась, разнылась тупой режущей болью, но все-таки отваливаться больше не торопилась: теперь остались лишь легкое неудобство да скрип пытающейся срастись обратно кости, расщепленной на венки выбеленного волокна.
Тупо подумав об этом, еще до конца не понимая, что творится вокруг его простой заезженной жизни, Второй скосил глаза, протянул левую руку, намереваясь схватиться пальцами за седую раздражающую прядь, чтобы, наверное, обратить на себя внимание или остановить...
Нарвался на внезапный, беглый, скользкий, все на свете, кажется, замечающий взгляд дурацкого экзорциста, ловко почуявшего посягательство на общипанную беспрестанными стараниями шевелюру.
- Проснулся, значит? - с какой-то ни разу не оправданно бодрой улыбкой поприветствовал тот, показывая белые ровные зубы, затмившие на секунду все сжавшиеся мысли продолжающего и продолжающего подтормаживать Юу. Поудобнее подкинул припечатанную к себе ношу, повыше поднял и, сжав пальцы сильнее нужного - ну и что, что сходили, лишних синяков Юу не любил все равно, а этот вот, сволочь, развлекался, - хитро прищурив глаза загнанного бледного лица, добавил: - Как себя чувствует твоя рука, славный? Я не знал, как именно это нужно делать, поэтому, если вдруг что-то не так...
Юу, поморщившись, перебил:
- Нормально. Чего с ней может быть не так? Приставил и подождал, сама вырастет обратно… - договорив, помолчал. Поймал удовлетворенный вроде бы кивок. Еще разок зевнул, поежившись от набегающего черт знает откуда тревожного разгулявшегося холодка... А потом вдруг, резко распахнув ресницы, более-менее разом вспомнив, что с ним произошло, прежде чем призрак бабы и этот вот выбеленный ублюдок, скооперировавшись, натворили, повернув к Уолкеру голову, в полузлобном, полуистеричном запале проорал: - Что... что ты делаешь, сукин ты недобитый сын?! Куда ты меня тащишь?! Я мест этих не знаю! В глаза не видел! Выпусти меня! Выпусти меня нахер! Немедленно выпусти и проваливай отсюда, только сперва верни меня обратно! Что... Что, черт, происходит?! Ты меня, дрянь поганая, вырубил и теперь... теперь...
- Неправда. Ничего такого страшного, как ты говоришь, я вовсе не делал, славный мой. Всего только помог тебе ненадолго уснуть, чтобы поднять общий тонус, а потом просто унес с собой, чтобы дать то, чего ты все это время был лишен. Поверь, так будет гораздо лучше для тебя же самого, - с непоколебимой в собственной провозглашенной уверенности мордой отозвался идиотский поганый клоун, продолжающий торопливо, выверенно, но с придыхом легкой кусающей паники то медленно идти, то почти бежать через пересечения ветвящихся коридоров. - Я тебя просто...
- Спер! Спер ты меня, дрянь! - озлобленно рявкнул Юу. - Не надо тут своих хреновых сказок рассказывать – кто, ты думаешь, в них поверит?! Давай, скажи уже правду: ты сделал то, что сделать собирался изначально, ублюдочная маньячная рожа! Ты меня вырубил, оглушил, утащил с собой и просто спер, только я в упор не понимаю зачем, на что ты рассчитываешь и что собираешься делать со мной дальше - идиоту ведь понятно, что хрен они тебя отсюда выпустят, после того как...
Аллен, терпеливо выслушивающий все обрушившиеся камнями обвинения и нападки, молча готовый терпеть их и дальше – столько, сколько понадобится, все равно ведь это создание общаться иначе не умело, - удивленно приподнял брови, когда понял, что продолжения уличающей опусной тирады почему-то все никак не следует и не следует. На всякий случай притиснул затихшего мальчишку к себе потеснее, перехватывая бедро и боковину длинными собственническими пальцами. Нервозно оглянулся за спину, поежился от проскользнувшего по спине дыхания затхлости и, покрысившись на бьющую по глазам красную подсветку, лишь еще больше ускорился, с раздражением буркнув нечто неразборчивое о том, что сил его этот мерзкий издевочный свет терпеть больше попросту нет.
Юу прекрасно видел, что он едва ли сдерживался, чтобы не начать проявлять при нем следы жрущей изнутри паники – клоун часто дышал, поблескивал каплями испарины по скулам и на лбу; пусть пойманный мальчишка и весил всего ничего, но тащить продолжительное время лишние два-три десятка килограммов, когда пытаешься как можно быстрее и незаметнее сбежать, тоже было наверняка ни разу не легко. Еще Юу видел, что сколько бы они ни тащились вперед, преодолевая одну сотню метров за другой - местность нисколечко не менялась: все те же изгибы, все те же шумящие парные заклепки, все тот же кровный цвет, мерзостное бульканье и отдаленное журчание, сантехнический гул да вращение перемалывающих винтов-лопастей, будто двигаться приходилось даже не по обычным лабораторным пересечениям, а по трубным чертовым срезам, и чем дольше все еще полусонный Юу об этом размышлял, тем нервознее становилось и ему: одно дело, что этот идиот его все-таки умудрился украсть, а он не то чтобы собирался сопротивляться, потому что на самом деле до безумства этого хотел, и совсем другое, что толку от этого поступка не окажется никакого, если они так и застрянут да сдохнут где-нибудь в водопроводе, потому что господин Уолкер поразительно туп, а Юу хоть и живуч, но - в глубине сердца он чувствовал это - вовсе не настолько бессмертен, чтобы подолгу балансировать на прилепившейся к заднице критической отметке.
- Послушай, придурок...
