- Брайан, первое фото будет на этом фоне, они в моем веб-альбоме, давай прикинем. Автор работ разрешил использовать, если понадобится.

Картинка медленно открывается, - я так же медленно покрываюсь изморозью. Джастин… Через месяц после отъезда он показал мне три работы. Эта первая. Огонь. Все пространство залито языками пламени, -от бледно-желтого до оранжевого и красного. Широкие мазки, тонкие языки, огненная пляска Солнца африканских шаманов, когда на закате под бешеный ритм барабанов племя танцует вокруг огромного, в небо, костра. Танцует до тех пор, пока кто-то не упадет замертво. Огонь Джастина жжет через монитор, врывается в лофт, гудит, какая к дьяволу изморозь, от жара кожа слазит лохмотьями.

- Я не хочу. Нет и нет.

- Брайан, абстрагируйся от автора картин. Пожалуйста. Это творчество, - не жизнь, не надо смешивать. Ты, с первого фото, будешь стоять лицом к пламени, как снимали, а профиль неузнаваемо размою огнем. Соглашайся.

- Собираешься где-то выставлять?

- Думаю, это будет первой работой нашего совместного проекта.

- Ты не имела права меня использовать.

- Может быть. Но последнее слово за тобой и я уверена, оно будет положительным.

- Не обольщайся.

- Брайан, ты ничего не теряешь и ничего не приобретаешь. И можешь отказаться. Но я очень прошу.

- Не уверен, что он обрадуется.

- Вы все-равно опосредованно будете пересекаться в жизни. Поэтому не ищи черную кошку в темной комнате, тем более, когда ее там нет. Пожалуйста.

- Что там дальше?

Чертова Ллойд. Швырнула босыми ногами на разбитое стекло и вещает о пересечениях. Но в чем-то она права, какого хуя я уподобляюсь страусу.

Второй снимок, ну конечно - , вторая его картина из тех работ. Раздвинутые двери в спальню, кровать - как на ладони. Синее перемешивается с оранжевым, с белым, - все размыто, пятна цвета, света, сорванной одежды, сцепленных тел. Встает… О, блядь, я же до сих пор без трусов. Иду за халатом, по пути заглядывая в спальню. Пусто. Стерильно. Бесполо. Как в морге.

- Ты снят лицом, а спальня, кровать будут за спиной. Брайан, слушаешь?

Слушаю, оставь меня в покое, Сара, черт, я же не манекен, которого сколько не бей по яйцам, он не вскрикнет.

- Третья…

- Я знаю третью. Один вопрос. Какого дьявола ты это затеяла? Заранее планировала?

- Конечно. И больницу, и ливень, и то, что он сегодня умрет…

- Кто?

- Не бери в голову. Поверь, получилось спонтанно. На фоне третьей ты Демон.

Чернь и блеск. Джастин хотел попробовать только тремя разными оттенками черного и серебром нарисовать что-то "а-ля скалы". Скалы? Нет. Выжженная земля? Нет. Наверное, так выглядит место, откуда можно, минуя чистилище, сразу попасть в преисподнюю.

- Брайан выслушай меня пожалуйста. Вы должны встретиться. Поговорить, распахнуть себя. Молчи. Знаю, скажешь, что…

- …Это не твое гребанное дело. Не лезь дальше, уже достаточно вломилась. Нам нечего сказать друг другу, мне нечего сказать ему. Понятно? Тема закрыта. Не нравится – иди на…

- Нет, не закрыта. Для тебя она как отсутствие двери. Ты отсюда видишь его видишь через океан, а он тебя. Извини.

- Блядь, Сара. Отвали. Хватит.

- Себя прости, Брайан. А потом скажи ему.

Довольно, Ллойд. Слишком глубоко лезешь, а выковыривать душу по кускам не позволю…

- Простить? А ты простила? Помнится, как сегодня утром…

Она останавливает меня жестом, встает со стула, снова опускаясь на пол у стены, поджимая колени к груди.

- Не простила… Не получается даже попробовать. И это... это для меня страшно.

Черт, черт, черт, по-моему, теперь я въехал в нее бульдозером.

- Извини…

- Нет. Надо с кем-то поговорить. Никогда с тех пор никому не... Ты вызываешь доверие. Надо. Сможешь выслушать? Но, Брайан, это настолько личное, что…

- Никто не узнает. Налить?

Она кивает, еще больше подбираясь…

- Пожалуйста, только не перебивай, пока не закончу. До 14 лет была обычной Руфь Фоер из обычной филадельфийской семьи врача и домохозяйки. Строптивой, спокойной и не очень счастливой. Моя мать…

Она рассказывает об одержимости Эстер мужем, ее ненормальной любви к нему, о Мэтью, который не мог иметь детей, но хотел, поэтому убедил Эстер забеременеть от донора спермы. Родилась Руфь и оказалась не нужной ни матери, чей мир был уже заполнен супругом, ни Мэтью, который, получив игрушку, тут же забыл о ней.

Сара говорит монотонно, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, - от ее спокойствия жутко.

- В 12 лет оставалась внешне мелким мальчиком-подростком, впрочем, как и сейчас. В 12 лет Мэтью впервые изнасиловал меня… как мальчика. Он сказал, это не насилие, раз девственность осталась нетронутой, что для него являлось, видимо, веским аргументом. Было больно. Страшно. Хотелось умереть. Я пошла к матери, но она стала орать, обвинять, мол, наговариваю на отца. Когда пыталась показать ей разрывы, просто вытолкала. Куда было идти с этим? К кому? До 14 лет Мэтью насиловал меня еще 21 раз.

Мать знала… Она сама заговорила, мол, Мэтью так воспитывает, я, несмотря ни на что, должна его любить. И никогда, никому не рассказывать, иначе она отправит меня в приют для сумасшедших. Через пять раз мне было все равно, чувствовала себя последней грязью, шарахалась от отражения в зеркале, от людей. Сломалась. Когда Эстер вызвали в школу поговорить об изменениях в моем характере она, не знаю уж как, перевела на домашнее обучение. Соседям поведали, я больна, поэтому учусь дома, не выхожу на улицу. Да к нам-то и не приходил никто, друзей у Эстер не было, вся жизнь только в Мэтью, он встречался за пределами дома. До 14 лет выходила на улицу два раза в месяц под ее присмотром. Приходящему врачу она пела, мол, дочь с рождения странная, еще что-то. Эстер ревновала меня к Мэтью, ревность выливалась в отвращение. Скорее всего, она была психически больной, да такой и осталась, сам сегодня видел. Но не настолько явно, чтобы на это обращали внимание другие, - безумие проявлялось фанатизмом к мужу и ненавистью ко мне. А я была эти два года – мертвой Руфь Фоер, не помню ни одной мысли, ни одного поступка. Провал… Только его за спиной, слова «давай, детка, давай» и мои всхлипы.

В 14 лет, не прошла бы сама - не поверила, что такое возможно, но я, в один день - ожила. Как будто в черноте включилась лампочка. Проснулась и поняла, если сегодня не заговорю, то через год имя Руфь Фоер будет на могильной плите. И мне, Брайан, до одури захотелось жить. Пошла в полицию, все рассказала. Дальше – просто. Рыдала, - больше никогда не переступлю порог дома, боюсь встречаться с Эстер и Мэтью без представителей власти. Сменили, по моей настойчивой просьбе, имя на Сару Ллойд, по какой-то там программе поменяли документы, сначала поместили в клинику, потом в реабилитационный центр, позже в приемную семью. Хорошую семью. Эстер и Мэтью не знали о смене имени, это было моим условием, иначе отказывалась давать показания. Мэтью получил двенадцать лет тюрьмы, не задумываюсь, почему именно двенадцать, было два адвоката, но меня сильно не дергали, только осмотрами. Как-то удалось скрыть и от прессы. Эстер прокляла, переехала в город, где сидел муж, жила там, пока Мэтью не освободился. Ты спрашивал о ножах? В 16 лет дико захотела его убить, медленно, пытая, нанося рану за раной, отрезать член и заткнуть ему в задницу. Потом остыла.