Потом позвонил Гектор, приехал, забрал к себе. Он все время был рядом: выслушивал молчание, помогал решать какие-то вопросы, следил, чтобы я ел. Когда накрыл приступ головной боли и снова начался сильный тремор в руке, он протащил меня по врачам. Гектор вливал лекарство и желание жить. Орал на Кэролайн, едва та предположила, что мое душевное состояние может помешать работе. Ни слова не говорил о Брайане… Но постоянно о том, как любит меня, ценит и хочет оберегать, понимать, слушать. Как верит в мой талант, мечтает поддерживать его. Я хотел ему верить - и верил.

А через месяц стал жить. Назло. На злости. Брайана больше нет, он не любит и не хочет. Но я выживу. Не буду страдать как маленький хныкающий педик. Докажу… Что? Всё! Что Джастин Тейлор не игрушка, надоела – выбросил. Что Джастина Тейлора по праву называют одним из самых прогрессивных молодых художников-авангардистов. Что Джастина Тейлора любят и желают, а Гектор - не хуже мистера трах Кинни.

Прошло полгода. Успешные полгода. Потом Испания, Европа, снова Испания. Виллу в Малаге Гектор предложил назвать моей мастерской. И… там я сломался. В один момент. Рисуя, не помню уже что, машинально водя кистью, увидел его лицо, проступающее сквозь размытый фон. Брайан был как в тот день, когда смотрел из Корвета на меня, расклеивающего листовки. Рука продолжала рисовать: лицо становилось ближе, глаза ярче. Они затягивали, прижимали, раздевали.

Блокированное подсознание заорало, завопило. Правду. Я не переставал любить его. Я не перестал любить его. Я не могу перестать любить его. И с этим надо как-то пытаться жить: с Брайаном в воображении и Гектором в реальности. Не сойти с ума, не обижать моего бойфренда, он ведь ни в чем не виноват.

POV Джастин.

Питтсбург. Лофт. Март 2008.

В душе концентрация его запаха как после разлития литрового флакона афродизиака в подсобке кафе Либерти. Проникает через поры, обволакивает волосы, щекочет нос, заставляет слезиться глаза и, в конце концов, трансформируется в такую мощную сексуальную волну, что я кончаю, едва прикоснувшись к себе.

Но следующая мысль, - в наших отношениях уже все суета сует, - вытягивает вены из-под кожи.

Как, зачем я прилетел? Автоматически, отбрасывая до посадки в самолет любые вопросы на тему «Я и Брайан». Знал, если задумаюсь, Мадрид не покину.

Где-то в середине Атлантики барьер разума рухнул и в дыру хлынули мысли, сомнения, страхи, сопротивляться их шквалу было бесполезно, оставалось или принять или уснуть. Приняв снотворное, провалился в сон, в котором тоже был Брайан. Он иронически приподнимал брови и шипел из угла лофта «Какого хуя ты здесь делаешь»? Ответа - ни там, ни здесь. Надо было, однако, попробовать хоть как-то сконцентрироваться, ибо нарастающая паника толкала на безумство: ворваться в кабину пилотов, потребовать развернуть самолет.

Начал самоустановку. Я лечу:

- не к нему, а за Гектором, потому что Гектор мой бойфренд и я переживаю за его авантюру.

- не к нему, а за Гектором, потому что Гектор не имеет права так вмешиваться в мою жизнь.

- не к нему, а за Гектором, потому что Гектор…

Больше «потому что» не было, как не было смысла во фразе «не к нему, а за Гектором». Оставалось только положиться на «будь, что будет», хотя уверенности в «делай, что должен» тоже не было.

Есть еще извращенный способ собрать себя, называется "сунь руки в кипяток, вспомнив диалог нью-йоркского расставания". Помогло. Надо постараться, чтобы в голове во время встречи звучала только одна мантра: «Это моя жизнь. Я собрал ее из паззлов разных наборов, и, несмотря на эклектику картинки, она мне нравится. Сломать не позволю. Мы оба помним, что было и чем закончилось».

Отлично. Только так. И - я лечу за Гектором…

…Или падаю во временную дыру. А может, это гребанное tempus edax rerum. (пер. с лат «всепожирающее время) дает микронный шанс снова свести в одной точке две планеты, разведенные по Галактикам на сто миллионов световых лет. Нет! Нет! Я! Лечу! За Гектором!

Сначала полчаса сидел под дверью лофта, потом стал ломиться внутрь, как преследуемый в укрытие. Голый Брайан, это мгновенное помрачение рассудка. Блядь, не помню, что он говорил, когда открыл дверь, не помню, что бормотал сам, выставляя слова как защиту, чтобы не наброситься, не целовать, не нюхать, не пробовать.

Душ - бегство от самого себя.

Бесполезно.

Два шага до кровати, - он недавно с нее встал. А вчера кого-то трахал. Оглядываю пространство лофта, видимое из спальни, Брайана нет. Хорошо, мне нужно немного времени.

Кровать как отдельный мир, - сколько на ней было для меня впервые. «…И чтобы не случилось…» - слова, которые он, скорее всего, забыл, но меня ими повязал. Кровать - место «точки сборки» и «возврата в эмбриональное состояние». Место борьбы и добровольной сдачи в плен, откровений и споров, ожиданий, сюрпризов, прощения. И прощания.

Кровать расцвечена… Там где он впервые вошел в меня, обведено красным, где я впервые вошел в него, - стальным. Много, много разноцветных кругов, овалов, ромбов переходят друг в друга, нахлестываются, разбегаются. По линиям фигур можно читать нашу историю, а по цветам вспоминать интонацию слов-слов и слов-трахов «я люблю тебя», «я хочу тебя», «я нуждаюсь в тебе», «я буду», «я здесь».

Он не сменил кровать…

Провожу рукой по поверхности, вижу, сегодня он спал на животе, обнимая подушку, а вчера на спине, долго куря. Как в тот вечер, когда я вернулся, чтобы уйти. Он знал об Итане… И ждал меня, малолетнего кретина.

Картинка перед глазами - снова прошлое…

Оранжевый - новый голубой. Его рука всей ладонью движется от затылка, спускается к пояснице, еще ниже, пальцы дразнят легкими прикосновения. «Брайан, я хочу» «Как?» «Везде… всем…». Острое наслаждение от языка и острая боль от хлестких шлепков по ягодицам током пробегает по всем чувствительным точкам. Как первая строка в стихотворении Уолта Уитмена «О теле электрическом я пою…» (Уолт Уитмен, великий американский поэт, классик, 1819-1892 гг.) Я электрическое тело, он – певец. Плавно перекатывает на спину, поцелуй снизу вверх к шее, поцелуй от губ до гортани, поцелуи-взмахи по груди, поцелуй-вдох ниже живота.

Стоп! Не думать!

Переключить канал помогает ледяная вода из-под крана в лицо, на волосы. Пытаюсь уговорить свое отражение в зеркале отпустить меня из питтсбургского периода «до Нью-Йорка», обещая больше не поддаваться.

Мантра. Вдохвыдох. "Я прилетел за Гектором". Вдохвыдох. «С ним ничего нет». Вдохвыдох. «Он говорил правду». Вдохвыдохвдохвыдох… «Я не… я его не люблю». Ни вдоха - ни выдоха.

Бесполезно. Остатки силы воли рассекаются очередной молнией-воспоминанием: как он входил в меня впервые после травмы, вон в том светло-зеленом овале. Эмоциональный пузырь лопается и из него гнойным фонтаном бьет ложь. «Я – обманываю – себя. Я – обманываю – себя. Я - обманываю – Гектора».