— Нет?

— Нет.

— Значит, нет?

— Нет, дядя Венедикт, чего нет — того нет!

— Значит, об этом не сказано, а о том, что вы должны жрать, а я глядеть вам в рот, об этом сказано?

— Рыбы хватит на всех, дядя Венедикт!

— Нет, ты ответь мне! Не сказано, да? — не отставал Венедикт.

— Нет! — заупрямился я.

— И это называется Конституцией?! — Не ожидая ответа, Венедикт выхватил из-за пояса топор и направился к нашему кошу.

— Что? Что он сказал о Конституции? — спросил вдруг Отия Каландадзе.

— А что? — обернулся Венедикт.

— Сосойя, как он сказал? «Что это за Конституция»? Не так ли? А ты чего уши развесил? — напустился Отия на Яго. — А еще член комсомольского бюро!

— Что я такое сказал? — побледнел Венедикт.

— Он еще спрашивает! «Я знал много конституций! Что это за Конституция!» Значит, наша Конституция тебе не нравится? — голос Отии зазвучал угрожающе.

— Ты… Ты не болтай лишнего! Не говорил я этого! — струсил Венедикт.

— Как это не говорил? — повысил голос Отия. Ого! Пришел сюда, разорался: река, мол, моя, я с вами, мол, разделаюсь, то да се!.. Да ты, оказывается, самый настоящий собственник и вредный пережиток капитализма к тому же!

— Ты это про меня? Да… как ты… смеешь? — прошептал обескураженный вконец Венедикт.

— А что, не грозился разве? — подлил в огонь масло Яго. — Вместо того чтобы поддержать молодежь в трудное военное время, ты оскорбляешь нас, и не только нас, но и нашу Конституцию. Еще и запрещаешь ловить рыбу! Да если хочешь знать, немецкие фашисты ничего худшего и не делают!

— Вы что, с ума посходили, ребята? — застонал Венедикт.

— Не знаю, как вы, а я этого дела так не оставлю! — Нодар стал одеваться.

— Ты куда? — воскликнул Венедикт.

— Я знаю куда…

— Что ты знаешь?

— Да, дядя Венедикт, мы все любим тебя, но… простить оскорбления Конституции и проявления пережитков капитализма, извини, не можем. Вот так! — категорически заявил Отия и тоже потянулся к одежде.

— Да постойте, сукины дети! Не сводите меня с ума! Ничего я такого не говорил!

— Это выяснится там! — произнес Нодар многозначительно.

— Где там?

— Увидишь…

— Вы что, сволочи, задумали? Бога у вас в душе нет! Клевещете на меня! — обезумел Венедикт.

— Здесь нас четыре свидетеля. Устроят тебе очную ставку, что ты тогда запоешь? — сказал Яго.

— И совесть вам позволит сделать это, бессовестные?

— Позволит, да еще как! — ухмыльнулся Нодар.

— Из-за паршивой рыбы губите человека? — прослезился Венедикт. — И кто? Выросшие на моих глазах мальчишки! Нате! Подавитесь и рыбой, и кошем, и Супсой! Жрите, авось лопнут ваши утробы!..

— А ты отстанешь от нас?

— Я-то отстану, но бог вас накажет!

— С богом договоримся мы сами, а ты оставь нас в покое!

— Поднимитесь хоть чуть выше, безбожники!

— Чуть выше поднимемся, так и быть! — пообещали мы.

— А я ничего такого не говорил, сукины вы дети, и прикусите ваши поганые языки!

— Опять ты за свое?

Венедикт долго укоризненно смотрел на нас, потом вскинул на плечо топор, плюнул и пошел своей дорогой.

Мы прыснули. Венедикт обернулся.

— И в кого только вы уродились, черти полосатые?

— Иди к нам, дядя Венедикт, угостим тебя хорошим табаком! — позвал я.

Венедикт почесал в затылке, подумал, потом решился, вернулся и уселся на камне.

Закурили.

— Вот вы здесь дурака валяете, — начал Венедикт, — а простых вещей не понимаете… Потому — дети вы, несмышленыши… У реки, как и у леса, — свои законы. Это неважно, бьете вы слона иль зяблика, ловите рыбу или кита… Охотник должен уважать охотника… Слышали про такое растение — женьшень? Так вот, когда искатель найдет и пометит его, никто другой не имеет права даже дотронуться до того женьшеня. Нарушил правило — смерть тебе! Это — закон! А как же! Река эта — общая, и все мы имеем на нее равное право! Я разве против того, чтобы вы здесь ловили рыбу? Да ни боже мой! Ловите себе на здоровье, рыбы в реке хоть отбавляй! Но ловите по правилу! Эвон, сколько тут кошей выше моего! И ничего! Я ни слова! Почему? А потому, что поставлены они по правилу, люди держат расстояние! Я ведь тоже поставил свой кош выше Ладикоиного, а он что? Ни слова. Потому — знаю я, где и как ставить кош… А вы? Взяли да устроились в двух шагах от меня… Разве это дело? То-то… — Венедикт поднялся. — Ну ладно, пойду я… А вы тут будьте осторожны с рекой… Супса — она сумасшедшая… Бывайте, ребята!

Венедикт ушел. Мы подобрали свои манатки, сняли наш кош и перенесли его далеко вверх по течению реки.

…На берегу у нас разбита небольшая палатка. Отия и Яго отдыхают в тени палатки, я и Нодар устроились на коше и ждем, когда на сетку выбросится рыба. Мутные волны Супсы несут наглотавшуюся ила, потерявшую ориентацию рыбу, подбрасывают ее на сетку коша, а сами, вероломные, стекают сквозь сетку. Обалдевшая рыба бьется, извивается, разевая рот, прося помощи. Но какая уж тут помощь! Я и Нодар хватаем рыбу за жабры и бросаем на берег.

— Смотри, Сосойя, твоя красавица пожаловала!

Я посмотрел на берег. У палатки стояла Хатия.

— Хатия! — крикнул я.

Она помахала рукой и что-то крикнула в ответ, в шуме реки я не расслышал.

— Чего тебе, Хатия? Зачем пришла?

Хатия сложила у рта руки рупором и прокричала что-то.

— Иди к ней, — сказал Нодар.

Я вышел на берег.

— Ну что ты орешь?

— Здравствуй, Сосойя! — Хатия протянула руку.

— Будто не виделись сегодня… Знаю я, зачем ты пришла! — я пожал руку Хатии.

— Сосойя, дайте мне половить рыбу…

— Нельзя! Слышишь, как бурлит река? Куда тебе на кош!

— Сосойя, миленький, прошу тебя! — заскулила Хатия.

— Ты что, с ума сошла? — Отия вышел из палатки.

— Бессовестные! — обиделась Хатия.

— На вот тебе рыбы, бери сколько угодно! — Яго поставил перед Хатией ведро с пойманной рыбой.

— Что ты суешь дохлую рыбу! Я хочу сама ее поймать!

— Катись домой!

— Не уйду!

— Зайди хоть в палатку, сгоришь здесь! — попросил я заупрямившуюся Хатию.

— Не зайду!

— Ну и сиди здесь, черт с тобой!

Я вернулся на кош.

— Что ей понадобилось? — спросил Нодар.

— Просится на кош.

— Ну и тащи ее сюда!

— Да ты что!

— Я приведу ее.

— Не глупи!

— Не бойся, не утоплю! — рассмеялся Нодар и полез на берег.

Спустя несколько минут Нодар втащил Хатию на кош и усадил ее рядом со мной.

Мы сидели втроем и ждали, а рыбы все не было. Нодар от нечего делать бросал в воду прилипшие к сетке хворост и щепки и тихо напевал:

— Где же ваша рыба? — спросила Хатия.

— А мы послали ее за одним делом, она скоро вернется! — ответил Нодар.

— В самом деле, куда она исчезла, проклятая? Позор…

Вдруг перед нами шлепнулся подброшенный волной здоровенный усач. Мы с Нодаром схватили рыбу, но она вырвалась из рук и нырнула в воду. Волна снова выбросила усача на кош, а он снова выкрутился. Мы бросились в воду и с трудом удержали взбесившуюся рыбу. Просунув четыре пальца в жабры усача, Нодар вытащил его и поднес к лицу Хатии.

— На вот, на твое счастье!

Усач рванулся, ударил Хатию хвостом в грудь. Хатия ухватила рыбу обеими руками, прильнула к ней щекой.

— У, какая она холодная!

— Только не вздумай дурить, как в тот раз, — предупредил я Хатию.

— Не бойся, ее я не выпущу!

Я отвернулся, и вдруг в глазах у меня зарябило, я похолодел от ужаса: прямо на нас река несла огромное ветвистое каштановое дерево.

— Нодар! Бери шест! — заорал я.

Нодар вскочил как ужаленный.

— Хатия! — бросился я к Хатии.

Но было уже поздно. Мощный толчок опрокинул наш кош. Я успел увидеть, как из палатки, крича и размахивая руками, выскочили Отия и Яго, и тут же провалился в темную, холодную яму. В мгновенье ока рот, глаза, уши забило илом и вода понесла меня вниз по течению. «Вправо… Вправо… Вправо… — бьется мысль в затуманившемся сознании, — еще немного, Сосойя, продержись еще немного!» Я открываю глаза, но ничего, кроме мутной мглы, не вижу… Я глотаю воду и чувствую, что начинаю задыхаться… Вдохнуть хоть раз… А там будь что будет!.. Легкие больше не выдерживают. Я глубоко вдыхаю и…