— Об этом-то и речь! Это нас и интересует: где они? — встал Кишварди.

— Меня интересует, кто ворует наше молоко! — крикнул Эдемика.

— Правильно! — поддержали его Мака, Мина, Машико, Васаси и другие.

Народ заволновался, зашумел. Зосим вовсю стучал карандашом по колокольчику, но его никто не слушал.

— Да тише вы! — крикнул Кишварди. — Эдемика Горделадзе, о каких козах идет речь? Говори ясно!

— Я скажу про свою!

— И про мою скажи! — попросила Мина.

— Пусть каждый заботится о своей козе! — бросил кто-то реплику.

— Правильно! Слово предоставляется козе… то есть Эдемике! Выходи, Эдемика!

— Я скажу с места!

— Ну, начинай!

— Не знаю даже, с чего начать…

— С хвоста, Эдемика!

Эдемика почесал в затылке, потом посмотрел на меня. Я не выдержал его взгляда, потупился. Эдемика покачал головой — дескать, попляшешь ты у меня, — и глубокомысленно изрек:

— Соседи! Коза — это вам не корова!

— А ты почем знаешь? — спросил недоверчиво Бежана.

В комнате захохотали.

— Кишварди, скажи этому дуралею, пусть заткнет глотку, иначе я отказываюсь говорить! — обратился Эдемика к президиуму.

— Бежана! Еще одно слово, и я выведу тебя! — предупредил председатель Бежану.

Тот прикрыл рот рукой и обратился в слух.

Эдемика продолжал:

— Моя коза — вы знаете ее, она хромает на заднюю ногу, — в день дает две бутылки молока…

— И тебе не стыдно эксплуатировать козу-инвалида? — спросил кто-то.

— Ногу ей сломал не я, а молоко одинаковое у всех коз… Я продолжаю. Дает, значит, она две бутылки молока: одну — утром, вторую — вечером… Что же теперь получается? Утром я надаиваю одну бутылку, а вечером коза возвращается без молока! То есть бутылка молока пропадает! А что такое бутылка молока? Это все равно что бутылка крови! Так говорит наш врач.

— Ну, послушать нашего врача, так один королек[21] равен двум яйцам, а два королька — одной курице… — сказал Виссарион.

— А что, разве не так? — набросился на него Эдемика.

— Так, конечно. Вот я посадил у себя одно корольковое дерево, и теперь не нужны мне ни куры, ни курятник… Придет гость — подам ему вместо курицы королек!

— Я не знаю, кому что ты подашь, но бутылка молока — это, по крайней мере, полбутылки крови! — сбавил Эдемика.

— Уступи еще немного! — крикнул кто-то.

— Не могу! Это установлено наукой! — заупрямился Эдемика.

— Скажи в конце концов, кто отнимает у твоей козы эти полбутылки крови? — не вытерпел Зосим.

— Не у козы, а у меня! У меня этот негодяй высасывает кровь! — взорвался Эдемика, ударив себя в грудь. Он подошел к столу, схватил графин с водой, отпил несколько глотков, хотел еще раз ударить себя, но Зосим перехватил его руку, опустил ее и обратился к собранию:

— Кто еще среди вас пострадавший?

— Я! Я! Я!.. — повскакивали с мест Мина, Мака, Машико и Васаси.

— Пострадавшие пусть крикнут «мэ-е-е!», — предложил Бежана.

В комнате опять поднялся хохот.

— Слышишь, Кишварди? Он еще и издевается над нами! — побагровел Эдемика.

— Бежана! Выгоню тебя вон! — пригрозил председатель. Бежана затаил дыхание. Председатель жестом велел Зосиму продолжать.

— Сколько литров крови дает твоя коза, Мина?

— Четыре!

— Твоя, Машико?

— Моя — три.

— Твоя, Мака?

— Моя — всего литр, она беременна…

— Твоя, Васаси?

— Два!

— Сколько же это получается? Четыре, да три, да один, да два, да еще Эдемиковых два…

— Двенадцать! — крикнул колхозный бухгалтер.

— Раздели теперь двенадцать на два!

— Это еще почему? — насторожился Эдемика.

— Потому! Половину-то молока берете сами?

— Берем…

— Ну вот… Следовательно, в чем заключается задача?

— Узнать, чем доятся козы — кровью или молоком! — ответил Бежана.

— Заткнись, олух! Задача заключается в том, чтобы определить, кто выдаивает чужих коз!

Грянули аплодисменты.

— Нечего тут определять и устанавливать! Мне все известно! — заявил Эдемика.

— Ну так говори, черт!

— Я бы сказал, да неудобно… — и Эдемика искоса взглянул на тетю.

— Говори, Эдемика! — проговорила побледневшая тетя.

— Кето, ты знаешь, ради тебя я готов идти в огонь и в воду… — сказал, запинаясь, Эдемика, — но если я промолчу, будет хуже для твоего мальчика…

В классе наступила напряженная тишина. Все повернулись ко мне и вдруг зашумели:

— Врешь, бессовестный!

— Кто тебе поверит!

— Сам лопает молоко, а сваливает на других!

— Садись, Эдемика, и молчи!

— Докажи, что это так!

— Погодите, люди! Дайте ему досказать!.. Говори, Эдемика, что тебе известно? — сказала спокойно тетя.

— Мне, дорогая Кето, известно одно: пришел как-то ко мне утром Сосойя, с ним была и Хатия… — Эдемика взглянул на Хатию. Она сидела не двигаясь и улыбалась. — Попросили они у меня козье молоко, сказали — для больного… Я отказал им. А вечером моя коза вернулась с пустым выменем… Дети в тот день побывали и у Маки, и у Машико, и их козы также пришли домой выдоенными… Так продолжается вот уже неделю… Правду я говорю, женщины? Отвечайте!

Но женщины молчали. Молчали все — то ли от неожиданности, то ли из-за уважения к тете.

— Да врет он! — встал вдруг Бежана. — Сочиняет все! При чем тут Сосойя и Хатия? Коз выдаиваю я!

— Записать? — спросил растерявшийся Зосим.

Председатель кивнул.

— А что мне остается делать? В колхозе я не состою, трудодней не вырабатываю… А насчет того, что, мол, кто не работает, тот не ест, — неправда это! Козы ведь тоже не работают в колхозе, однако жрут дай бог! Надо мне кушать или нет? Вот я и стал выдаивать коз! Вот так! — Бежана засунул в рот оба больших пальца. — Сказал ведь сегодня наш председатель, что у войны ненасытное брюхо? У меня тоже есть брюхо, и тоже ненасытное. И я стараюсь наполнить его… Правда, козье молоко без соли — не очень вкусно, но что поделаешь… А ты, Эдемика, повесил бы своей козе вместо дурацкого колокольчика кусок мчади и щепотку соли, было бы лучше… И не приставайте, ради бога, ко мне — как, да почему, да по какому праву я выдаиваю ваших коз! Ничего вы со мной не сделаете, — я сумасшедший! Я даже в выборах не участвую! Понятно? Если вы не отстанете от меня, я начну бушевать, вам же будет хуже! А ты, Эдемика, встань и держи ответ за клеветничество, за оскорбление неповинных детей! Вот так!

Огорошенный Эдемика не нашелся что ответить. Молчали и соседи.

— Ты закончил, Бежана? — нарушила тишину тетя.

— Да, дорогая Кето! — улыбнулся ей Бежана.

— Ну так садись…

Бежана, подмигнув мне, сел. Тетя встала и глухо заговорила:

— Простите меня, соседи! Это я во всем виновата. Сосо и Хатия каждый день приносили молоко и говорили, что это от соседей. Я верила им… А молоко действительно нужно было для раненого… Бежана нашел его в плантации и приволок к нам — голодного, полумертвого… Благодаря вашему молоку и заботам Аквиринэ нам удалось выходить человека… Простите меня, соседи… Я постараюсь отплатить добром…

Тут вскочил Эдемика и, задыхаясь от волнения, набросился на меня:

— Что же это ты опозорил меня, Сосойя, перед честным народом? Сделал меня посмешищем? Сказал бы, сукин ты сын, в чем дело, да я бы подарил тебе эту проклятую козу! Что мне теперь делать! Бежана и тот смеется надо мной! Эх ты, Сосойя!..

— Сосойя Мамаладзе! Встань и доложи собранию, как было дело! Мы-то уверены, что на дурной поступок ты не способен! — сказал мне с улыбкой Кишварди.

Я встал, подошел к столу.

— Дядя Кишварди, дядя Эдемика… Я и Хатия… Дядя Эдемика… Клянусь памятью матери… Мы не выпили ни одной капли того молока…

У меня потемнело в глазах, люди стали двоиться, к горлу подступил горький комок… Потом комната исчезла… Кто-то подошел ко мне, обнял. Я прислонился головой к его плечам и тихо заплакал…

Вдруг дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвался наш сельский почтальон Коция с огромной сумкой за плечом. Он еле стоял на ногах. Натыкаясь на стены, он с трудом добрался до стола, оперся на него руками, расставил ноги и окинул собрание мутным взглядом.