Кто же знал, что тонкое различие в словоупотреблении глагола или существительного может повлиять на готовность ребенка помогать в рутинной работе? И так происходит не только с детьми. Другое исследование показало, что взрослые меньше склонны к списыванию, если их просят «не быть обманщиками» – в противоположность просьбе «не обманывать». На самом деле группа, которую просили «не быть обманщиками», вообще не списывала.

Почему так происходит? Вероятно, потому, что большинство людей хотят быть «хорошими», а существительные, как зеркала, показывают нам, кто мы есть. Адам Грант описывает это так: «Когда наши действия начинают отражать наш характер, мы чаще делаем выбор в сторону морали и великодушия. Со временем этот выбор становится частью нашей личности».

Конечно, родительская речь не сводится к похвалам за хорошее поведение. Она также включает реакцию на недопустимое поведение. Чувство вины и стыд составляют две крайности эмоционального спектра ответов на наши неправильные поступки. Стыд пронизывает до мозга костей, указывая нам, кто мы есть. Чувство вины, напротив, связано с конкретным действием и не относится к самоощущению: разница в том, чтобы быть плохим и сделать плохо.

Язык, который родитель использует в ответ на неприемлемое поведение ребенка, имеет решающее значение для детского самоощущения. Если мы хотим помочь ребенку вести себя хорошо, надо критиковать конкретные поступки, и такая критика постепенно поможет ребенку прийти к самоощущению, что он «хороший», а не «плохой», и просто совершил ошибку, которую можно исправить.

В итоге, как прекрасно сформулировал профессор Грант, существует нечто мощнее слов родителей, что воспитывает доброго, порядочного и нравственного человека.

Важны не только правильные слова родителей – неоценимо важен сам факт наличия добрых, порядочных и нравственных родителей.

Когда летом 2002 года я приехала в Чикагский университет, одним из первых увидела худого аспиранта в футболке с надписью «Это все хорошо на практике, но каково оно в теории?».

Надпись рассмешила: Чикагский университет слыл сугубо теоретическим заведением, где «практический» было просто ругательным словом. В то же время эта фраза демонстрировала здешнее чувство юмора. По крайней мере, мне она показалась забавной. Я все еще жила хирургией, и эта часть кампуса, столь далекая от ламп и регламентированного ритма операционной, казалась иной планетой, иной культурой – чем-то совершенно иным. Мне только предстояло пересечь широкую зеленую площадку университетского городка и войти в здание мира социальных наук.

«Практика против теории»: такая надпись на футболке забавна, потому что в ней есть доля истины. Слишком часто теоретическое и практическое вращаются на разных орбитах и лишь случайно неловко встречаются. Это как свидание, в воображении казавшееся прекрасным, но на деле выявившее, что влюбленные говорят на совершенно разных языках. «Проверить на практике? Не понимаю зачем», – говорит ученый. «Теоретическое обоснование? Что?» – спрашивает практик. Я слышу обе стороны, которые спорят со мной, читая этот материал. Но они спорят в отдельных комнатах, в отдельных зданиях, в отдельных академических мирах. Разные вселенные, разные языки.

Однако научные истины без эффективного применения на практике не помогут нашим детям. И программы, созданные без строгого научного фундамента, тоже работать не будут.

В этой главе описывается фундаментальный подход нашей программы «Тридцать миллионов слов» (ТМС) к трансформации научных формул в практическое действие. Цель – оптимальное развитие детского мозга. Основной принцип базируется на податливости детского интеллекта и силе родительской речи или речи воспитателя как важнейших факторах когнитивного развития ребенка. Программа ТМС включает планы совместной работы с родителями в семьях, в детских консультациях и даже в родильных домах. Научный метод определяет и разработку, и тестирование всех направлений программы.

Я не знала ни как построить программу исследования, ни даже как разработать методики коррекции поведения, но четко осознавала свою цель: понять, почему некоторым пациентам учиться труднее остальных, и найти решение этой проблемы. Я отдавала себе отчет, что приступаю к тяжелой работе. Осознавала, что потребуется целая команда. Поначалу даже не понимала, насколько сложно будет разработать эффективные поведенческие методики: предстояло многому научиться.

Читать научные труды отрадно, даже забавно, на самом деле. Когда мы читаем их, работа в основном уже сделана: предварительно определена проблема, понятны ее причины, и даже часто сформулирован ответ на вопрос, как поступить. В сфере медицинских и технических наук практические специалисты и предприниматели буквально поджидают за дверью, чтобы претворить в жизнь последние открытия.

Однако в мире социальных наук все иначе. Хотя здесь ученые выполняют невероятную работу, все тщательно проверяя и получая отличные результаты, их находки не применяются с такой же легкостью, как в медицинских или технических науках. Причины этого довольно сложны. Поиск решения социальных проблем требует денег, а не приносит их. То есть изначально. Ответ общества на вопрос «Что делать?» часто оказывается предположительным, вызывает непрекращающуюся политическую дискуссию, достоверные научные доказательства не совпадают с «внутренним чутьем». Наконец, правда и то, что социальные проблемы часто связаны с давними социальными хитросплетениями, из-за чего инновационные, хотя и научно обоснованные решения сложнее реализовать.

Войдя в мир социальных наук, я усвоила главное: необходимо как узнавать о тонкостях работы, так и упорно трудиться над ее результатами, адаптируя их для мира, которому мне хотелось помочь. И это, как оказалось, было самым легким.

«Надо ли?» – вопрос так никогда не стоял. Ответить нужно было на вопрос: «Каким образом?» Инициатива ТМС объединила команду из добросовестных, неравнодушных и творческих людей, которые прекрасно сработались. Мы также тесно сотрудничаем с потрясающими специалистами из Чикагского университета и со всей страны.

Кристин Лефел, директор по вопросам политики и социального партнерства, присоединилась к ТМС сразу после получения в Северо-Западном университете степени бакалавра по социальной политике. Когда мы начинали на новой и непроверенной почве, ТМС держалась именно на Кристин: она разрабатывала учебные программы, посещала семьи, собирала и сводила данные и даже выполняла работу графического дизайнера. Живой ум и творческое мышление этой женщины оказались дополнены необыкновенным гуманизмом.

Должна отметить, что Кристин обратилась сначала не ко мне, а написала моему супругу Дону Лью – детскому хирургу: ее интересовали исследования неравенства в области здравоохранения. Кристин рассказала Дону, что переживает по поводу ситуации в государственном здравоохранении и ей хочется «многое поменять». Муж передал мне ее письмо, а остальное уже профессиональная тайна.

Мне повезло. Повезло и ТМС.

Следующим даром судьбы стала Бет, теперь уже Саскинд, в которую влюбился мой брат Майкл и которая ответила ему взаимностью. Будучи известным и уважаемым телевизионным продюсером, после моих долгих упрашиваний она присоединилась к ТМС как содиректор. Благодаря ее вдумчивому подходу к образовательным задачам проекта появился отточенный и доходчивый учебный план ТМС, который с легкостью понимают и осваивают родители.