Антуан повернулся к Рафаэлю:

– Испанцы не лучше. Эти собаки взяли Новый Орлеан за горло и убивают любого, кто посмеет протестовать.

С одной стороны, Рафаэль понимал ненависть француза к людям, которые казнили его брата. Однако он был молод и горд, а потому не терпел оскорблений. Он встал, быстро моргая от злости, но сумел взять себя в руки:

– Я не согласен, что Новый Орлеан хиреет под управлением Гальвеса. – Он пожал плечами. – Кроме того, все это одна вода под очень старым мостом. Сейчас вопрос в том, как пробиться через пиратов, которые рыскают в водах залива.

Антуан прищурился.

– Мое судно вооружено, как и суденышко сына. Кроме того, мы часто бываем в прибрежных каналах, которые англичане не хотят и не могут патрулировать. Ваш груз будет в полной безопасности.

– Приятно слышать. – Рафаэль заколебался. – Я хотел поднять парус до вечернего прилива.

– Мы можем отбыть прямо сейчас. – Антуан окинул Рафаэля внимательным взглядом. – Но если еще раз позволишь себе вольности с моей дочерью, я тебе кое-что отрежу.

Лиз напомнила себе, что Рафаэль возвращался в Новый Орлеан и она его больше не увидит. Девушка поставила на серебряный поднос Жюстин облупленный чайник и четыре чашки разных размеров. Ее молодая мачеха принесла поднос с собой как часть приданого. Это была одна из немногих красивых вещей на их кухне. Его доставали, когда в доме появлялись дорогие гости вроде дедушки. И Рафаэля Гонсалеса.

Лиз понимала, что испытывает терпение отца на прочность. Если она перегнет палку, то достанется не только ей, но также Жюстин и детям. Ее задачей в семье было поддержание мира. Она помогала им любить друг друга, как учила бабушка Мадэлен.

Бабушка, родившаяся в позоре, но выросшая в хороших условиях, понимала ценность миротворцев. Лиз считала, что, поддерживая мир в семье, она отдает дань уважения бабушке.

Таким образом, если она не могла сохранить Рафаэля, то хотя бы должна была расстаться с ним без горечи раздора. Выпрямившись и улыбнувшись, она подхватила поднос и вошла в комнату.

Она увидела, что мужчины встали из-за стола и собираются уходить.

– Папá! Вы куда?

Отец, чуть ли не выталкивая Рафаэля в дверь, повернулся к дочери.

– Испанец нанял меня отвезти груз на его корабль возле острова Дофина. Скажи Жюстин, что я буду позже.

– А как же чай? – Она опустила взгляд на поднос. – Дедушка, разве ты не хочешь…

– Попьем чай в другой раз, – мягко ответил Ланье. – Я приду снова, дорогая. – Он подошел и наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, и прошептал на ухо: – Как и дон Рафаэль, как я понимаю.

Лиз посмотрела на Рафаэля, который послал ей воздушный поцелуй из-за спины Антуана. Отец отпихнул испанца в сторону и зарычал:

– Ну же, старик? Ты хотел пойти с нами. Прилив не будет ждать.

Лиз поставила поднос на стол и обняла дедушку:

– Пожалуйста, возвращайся! Мы скучали по тебе! – Она понизила голос: – И поблагодари Рафаэля за то, что пришел. И передай, что я буду молиться за него.

Дедушка снова поцеловал ее и отпустил.

– Он хороший человек.

Дед последовал за отцом.

Лиз выбежала на подгнившее крыльцо и увидела, что мужчины начали отвязывать лодки, чтобы плыть к Мобилу. Возможно, она никогда больше не увидит Рафаэля, но ее жизнь больше не будет прежней. Он увидел в ней не только дочь пьяного рыбака. Он стоял рядом с ней, выслушивая злые слова Изабель Дюссой, и показал ей, насколько труслива эта женщина. Он даже зажег в ней надежду, что однажды Скарлет сможет стать свободным человеком, если проявит смелость, настойчивость и ум.

Лиз решила развивать в себе эти три качества.

Порт Нового Орлеана, Новая Испания

22 марта 1777 года

Судно «Valiente»[24] с трудом вошло в порт Нового Орлеана. И дело было не только в порванных парусах. Правая сторона верхней палубы, где располагались пушки, сильно пострадала от бортового залпа, а нижняя палуба получила пробоину и активно черпала воду. Две из трех мачт с прямыми парусами были сломаны, потому корабль шел с сильным креном.

Рафаэль, хромая и держась за плечо, в которое попал кусок шрапнели, извлеченный позже судовым врачом, спустился по сходням на берег. Его былой самодовольной манеры держаться не было и в помине. Он откровенно боялся отчитываться перед губернатором. Гальвес вполне мог оторвать ему голову… если этого сначала не сделает Поллок.

Золота не было.

Он не мог в это поверить. То, что они пережили атаку пиратов, было чудом.

Рафаэль остановился и закрыл глаза. Казалось, что пристань ходит у него под ногами ходуном. В раненом плече пульсировала боль, а содержимое желудка просилось наружу. Больше всего на свете в тот момент Рафаэль хотел вернуться к себе в каюту. Но ему необходимо было отчитаться. Гальвес уже наверняка узнал об атаке, и каждая минута промедления лишь ухудшала положение испанца.

Рафаэль взял себя в руки, пересек Декатур-стрит и направился к правительственному зданию Кабильдо[25] в районе Places d’Armes[26]. У него за спиной в доках кипела жизнь. К пирсу подплывали лодки ловцов креветок, баржи и буксиры. Портовые грузчики тащили на пристань бочки, клети, мешки и всевозможные емкости. Смех, шутки и ругань на всех языках мира вперемешку с резкими свистками и грохотом повозок и телег создавали неимоверный гам. Обычно, возвращаясь домой, Рафаэль тратил немного времени, чтобы впитать яркие краски и звуки этого ставшего ему родным города.

Но сегодня…

Сегодня все его мысли занимала потеря двадцати четырех тысяч песо, за которую ему придется ответить. Шум вокруг только усиливал головную боль, из-за которой он готов был буквально повалиться на землю.

Он не остановился, даже чтобы полюбоваться красотой церкви Святого Людовика, построенной в центре Places d’Armes. Когда он подошел к Кабильдо, его приветствовал зевающий молодой лейтенант в мешковатой форме и огромном напудренном парике. Его больше занимал собственный внешний вид, который он внимательно изучал, разглядывая отражение в начищенных до блеска итальянских кожаных сапогах, а не документы Рафаэля, на которые он взглянул лишь мельком. Отметив про себя, что позже необходимо будет донести на этого невнимательного часового, Рафаэль постучал в дверь губернатора.

Спустя несколько секунд дверь открыл сам Гальвес. Его недовольное лицо сразу же просветлело, и он улыбнулся.

– Гонсалес! А я-то уже начал подумывать, что ты сбежал с королевским золотом. Заходи и рассказывай… – Он нахмурился. – Садись быстрее, а то сейчас рухнешь. Сюда.

Он ногой подтянул стул и усадил на него испанца.

– Спасибо, сэр. – Рафаэль пытался не сутулиться, глядя на начальника. – Я… в порядке. Но у меня дурные новости.

Гальвес сложил руки на груди.

– Похоже на то. Ты ходил к врачу?

– Да, сэр. У меня дырка в плече и мигрень, но я приду в себя, когда приму ванну и отдохну денек. – Рафаэль сглотнул. – Золото. Его нет. Мы попали в засаду к пиратам сразу за островом Дофина. К счастью, они не нашли порох.

Гальвес удивленно посмотрел на него.

– Пираты забрали золото, оставили порох и отпустили корабль? – Он присел на край стола. – Это странно.

Рафаэль сгорбился и оперся затылком о спинку стула, закрыв глаза, чтобы не видеть ужасные образы, которые преследовали его последние сутки.

– Да, сэр, я знаю. Если бы я этого не видел, то не поверил бы.

– Начни сначала тогда. Расскажи мне все.

– Мы отплыли на четыре километра от острова Дофина по направлению к Миссисипи. Погода была хорошая, дул сильный юго-западный ветер, море было спокойное. Я стоял на мостике, на руле был Торе. Мы зорко смотрели по сторонам, потому что пираты любят прятаться в рукаве реки. Матрос на марсе крикнул, что к нам быстро приближается корвет. Скоро мы его тоже увидели. Корабль был около двадцати метров в длину и водоизмещением примерно в семьдесят тонн. На нем было десять пушек, а на флагштоке развевался британский флаг. Корвет шел очень быстро, сэр. Так быстро, что не было сомнений: он нас догонит. – Рафаэль пожал плечами. – Они дали предупредительный залп, и я понял, что нам лучше остановиться или дать бой.