— Священник говорит, это работа идолопоклонников — высекать образы в камне.

— Он видел мой камень?

— Похожие. Амулеты, рога животных, молот Тора.

— Ты живешь по законам Церкви, Гилфа?

— Пытаюсь.

— Я тоже, — сказал Луис. — Я тоже хочу быть таким.

— Каким?

— Таким, какой я есть.

— Я был бы рад, если бы сумел убить десять человек и мог бежать без устали, как конь.

— Я убил четверых, — заметил Луис.

— Но раньше ты тоже убивал?

Луис подбросил в огонь еще веток.

— Ты сгоришь в огне за это и за то, что играешь с темными силами.

— Я с ними не играю. Это они играют со мной.

Луис чувствовал себя виноватым, не следовало рассказывать этому юнцу свои тайны. Он очень долго прятал свою настоящую природу, стараясь не привлекать к себе людского внимания. Зная, что рядом есть человек, живущий уже сто двадцать лет, император мог пожелать допросить его, мог счесть его опасным, даже арестовать. Луис был сильным воином, но он не мог противостоять десяти врагам — а если и мог, то не десяти обученным варягам из императорской стражи. К тому же он не хотел такого шума. Он открылся Гилфе по одной простой причине: ему казалось, что это неважно, ведь парень все равно умрет.

Гилфа предложил Луису немного хлеба из взятых у норманнов припасов. Луис поднял руку в знак отказа.

— Ешь ты, — сказал он.

— Еда тебе тоже не нужна?

— Пока я в ней не нуждаюсь, и ты тоже. Я хочу есть. Это разные вещи.

— Насколько разные?

— На желания можно не обращать внимания. На нужду — нельзя. Мне кажется, это главное различие.

— Ты странно выражаешься, — сказал Гилфа.

Луис на секунду забыл, что разговаривает с крестьянским парнем с севера, а не с ученым мужем из университета Магнауры в Константинополе.

Он был голоден, но думал, что мальчику еда нужнее. Голод, как и боль, проходит со временем.

Когда-то ему казалось, что если утолить человечий аппетит, то можно насытить и волка. Но оказалось, это не так. Скудной постной едой не подавить глубинное пламя волчьего голода.

Они легли спать, тесно прижавшись друг к другу. Луис и раньше путешествовал, деля узкую кровать с чужими людьми, но в этой вынужденной близости к раздражавшему его человеку было что-то особенное. Он чувствовал близость смерти. Или шанс умереть. В этой жестокой стране мальчик почти наверняка погибнет. Ему хотелось более интересного общества, чем этот пукающий угловатый подросток, которого он попытался спасти в бесполезном порыве сентиментальности. Он думал о Беатрис. Сейчас он едва мог вспомнить ее лицо. В памяти остались только светлые волосы и обрывки разговоров. Она ушла, ушла навсегда, но его любовь к ней осталась — боль, пережившая ее саму.

И он тоже умер — честолюбивый ученый, полный надежд муж и даже отец ребенка, которого она ему оставила. Он отослал девочку подальше, надеясь спасти ее от внимания богов, проклявших его и ее мать.

— Это ты?

Женский голос, которого он никогда раньше не слышал.

— Это ты. Я узнала твой камень. Это ты. Проснись и освободи меня.

— Эй! — Гилфа вскочил на ноги, выхватил меч. А потом снова сел, а меч оказался где-то в стороне.

Луис вскинулся, пробудившись от сна, рука его нащупала камень. Перед ним стояла невероятная фигура — громоздкая, коренастая, укутанная в два плаща, отчего создавалось впечатление, что в ширину она была больше, чем в длину. Однако лицо ее было худым, и из шарфа торчал сломанный нос. Левая рука ее в большой черной рукавице казалась гигантской. Правая, в желтой перчатке, была нормального размера и держала меч.

Изо рта странного существа шел пар, как у чудовища из мифов. Луис подумал, что если бы он когда-нибудь встретил тролля, то он выглядел бы точно так же, как эта перекошенная бочка, хотя причин хвататься за меч пока не видел. Фигура его удивила, а камень приглушил ощущения. Если бы он хотел убить, это было бы проще всего. Он?

— Ты — волк. Значит, ты зовешь меня?

Этот голос — женский, мелодичный — совершенно не вязался с ее обликом. Ни один мужчина не мог бы так говорить, даже евнухи в Константинополе.

— Ты — женщина, — сказал Гилфа.

— Так ты — он? — Она не обратила на мальчишку внимания.

— Женщине меня не одолеть, — сказал Гилфа. Пригнувшись, он наполовину ползком, наполовину бегом двинулся за своим мечом.

Но женщину это, казалось, не волновало. Луис заметил, что лезвие ее меча отливает голубизной. Дамасская сталь. Такой меч стоит целое состояние, купить его может только профессиональный воин. Это было вложение денег, рассчитанное на то, что меч принесет больше дохода, чем стоимость фермы, которую пришлось за него заплатить.

— Оставь ее, — сказал Луис.

— Она хочет нас убить. — Гилфа жестом указал на женщину, и его движение больше походило на предложение взять меч себе. Как могло получиться, что викинг, которого воспитывали для сражений, почти не умеет обращаться с оружием?

— Я бы так не сказал. Кто вы, леди?

— Фрейдис из варяжской стражи.

— Она — дева щита? — спросил Гилфа. — Я слышал о таких, но думал, что они гораздо красивее!

— Я могу заставить тебя называть меня красавицей, — с усмешкой произнесла Фрейдис.

— Пока у меня есть глаза — нет. — Гилфа прыгал взад- вперед, словно паяц на веревочке: мужество толкало его вперед, а трусость тянула назад.

— Что ж, может быть, выколоть их было бы хорошим средством, — сказала Фрейдис и добавила: — Но, глядя на тебя, я думаю, что достаточно показать тебе острый конец моего меча — и ты объявишь меня светочем всех северных стран.

— Я не буду преклонять колени перед женщиной.

— Будешь, если я отсеку тебе ноги ниже колен.

Луис поднял руку.

— Гилфа, положи меч. У нас и так достаточно врагов на этой земле, чтоб искать еще новых.

Мальчик сделал шаг назад. Ему нужен был только предлог, чтобы уклониться от боя, и Луис предоставил ему это.

— Я из Константинополя, — сказал Луис.

— Я слышала о тебе.

— От кого? Ты была с ней?

Не было надобности уточнять, с кем именно. Его тайну знал только один человек — Стилиана.

— Да. Я — ее слуга.

— Ты следила за мной? Она не может желать моей смерти.

Гилфа взмахнул мечом, словно пытаясь отогнать муху.

— Она не будет тебя убивать, так ведь? Пусть только попробует, я бы посмотрел.

— Она послала тебя сюда?

— Нет.

— Но ты здесь не случайно. Мир огромен — почему мы встретились в этом месте?

— Я пришла сюда, чтобы уйти от нее. Я шла за тобой, потому что слышала твой зов.

Он окинул взглядом холодные горы, плавающие над туманом, словно собственные призраки.

— Я ничего не говорил, леди.

— Я слышала голос волка.

— Это не мой голос. Как ты его слышала?

— В душе. Надо мной проклятие. Я думаю, ты можешь его снять. В моем сердце руна, ты ее отпугиваешь.

— Сейчас? Она сейчас в страхе?

— Нет.

— Но почему ты хочешь, чтобы она исчезла? Руна — это великий дар.

— Она влечет за собой судьбу. Эти руны… они хотят соединиться. У моей госпожи их четыре. У меня — одна. Моя руна хочет быть с ее рунами, так она сказала мне на Галатском мосту. Если я буду рядом и умру, моя д

уша войдет в нее и она станет ближе к возрождению бога, ближе к безумию.

— А если ты убьешь ее, то ее руны войдут в тебя. Ты можешь стать царицей.

— Или сумасшедшей. Я не хочу убивать Стилиану.

— Почему?

— Я люблю ее. Я служила ей, когда была рядом, а теперь служу, держась в отдалении. Она живет уже очень долго, и я была бы счастлива состариться рядом с ней. Я должна жить любой ценой.

Луис положил руку на свой камень.

Фрейдис не могла оказаться здесь случайно. Разорванные фрагменты истории, повторяясь, спотыкаясь и заходя в тупик, снова разыгрывались на сцене бытия. Если она несла в себе руну, значит, она стала частью этой истории и была послана волей умершего бога Одина — настолько могущественного мудреца и пророка, что его воля продолжает жить и после его смерти. Луис подумал, что ему нужно убить ее. Но если он это сделает, то куда уйдет ее руна? Наверное, к Стилиане, которая станет на шаг ближе к божественному. Может ли Один снова воплотиться на земле, даже если в божественных сферах он мертв? Луис не знал этого.