Джек убедился, что сведения Армана Лавареда были точны, и вместе с тем вспомнил, что ему пора идти к своим новым друзьям. Но их еще не было на палубе. Джек обернулся и стал смотреть на звезды, засветившиеся в небесах, когда голос Блэсса вывел его из раздумья.

— Лорд Бигген просит вас с братом в себе в каюту, он намерен подвергнуть себя операции и, так как хирург нуждается в помощниках, то он остановил свой выбор на вас, как на лице, которому он может вполне довериться, на скромность которого он может рассчитывать, так как вы сами понимаете, как важно, чтобы все это осталось в тайне!

Джек только молча поклонился, Джон же усиленно подтвердил последние слова командира. Делать было нечего. Братья Прайс спустились в каюту Сирдара, который встретил их приветливой улыбкой и просил оказать ему дружескую услугу, обещая не забыть их по приезде в Каир. В этот момент кто-то постучал в дверь каюты, и на приглашение Сирдара войти, дверь отворилась, и в ней появился доктор Кауфман в своем засаленном сюртуке.

— Вы меня звали, генерал? Я к вашим услугам!

— Разве вам неизвестно через ваших разведчиков, зачем я вас звал? — саркастически спросил Сирдар.

Кауфман пошарил в карманах и достал оттуда порыжелый футляр с набором хирургических инструментов.

— Если вы, генерал, предоставите свой нос в мое распоряжение, мы весьма скоро удалим насекомое, которое вам досаждает! — сказал немец самым невозмутимым тоном, доказав этим, что приключение Сирдара ему прекрасно известно. — Так не станем терять драгоценного времени, — продолжал Кауфман, раскладывая на столе свои инструменты, — эти молодые люди будут столь добры помочь мне? Не правда ли? Вы, молодой человек, принесите кипяченой воды, — обратился он к Джону, — а вы потрудитесь поддержать у носа его превосходительства платок, смоченный хлороформом. Вот так!

На Сирдара хлороформ подействовал быстро; он заснул спокойным, ровным сном, без всяких нервных вздрагиваний и подергиваний.

Не теряя времени, Кауфман вырезал лоскут кожи с руки Сирдара, перевязал эту легкую рану и приступил к дальнейшей операции.

Между тем Джек терзался мыслью, что его друзья ждут его и, быть может, начинают уже сомневаться в нем, даже подозревают его в измене; это казалось ему до того нестерпимой мукой, что он, наконец, не выдержал и воскликнул вполголоса.

— Нет, я больше не могу, я должен уйти отсюда!

— Хм! Операция на вас действует… Оно, конечно, с непривычки… это весьма понятно… что же, вы мне более не нужны… ваш брат, ведь останется… не правда ли?

— Да, сколько вам будет угодно, у меня не такие нервы, как у Джека… Иди, Джек… ты здесь более не нужен!

Со вздохом облегчения Джек вышел на палубу и вдохнул в себя свежий ночной воздух. Там, в кормовой части палубы, стоял Арман и, видимо, объяснял что-то своим дамам. Джек подошел к ним.

— Вас задержали? — опросил Лаваред.

— Да, хирург оперирует нос Сирдара, и я был позван к нему!

— A-а… понимаю, значит, настоящий момент благоприятен для бегства, но… есть одно обстоятельство… Мне придется бежать одному… мои дамы не могут сделать прыжка в два метра, отделяющих нас от берега, а я, право, не знаю, как мне решиться оставить их здесь одних.

— Они останутся не одни, — возразил Джек, — вы оставите их на попечении преданного друга!

— Благодарю, вы сняли большую тяжесть с моего сердца. Так не будем терять ни минуты, дайте себя связать и завязать рот платком, вы дайте мне только десять минут срока, не больше, и затем можете звать на помощь!

В одну минуту все это было сделано. Арман простился с женой и Лотией и, став ногой на борт, сделал громадный прыжок и в одно мгновение очутился на берегу и исчез в чаще кустов и зелени акаций. Плеск волн о борта судна заглушил легкий шум сучьев и шелест листвы. Молодые женщины смотрели сокрушенным взглядом с минуту ему вслед и собрались уже уйти в свою каюту, как вдруг Хоуп, все время внимательно следивший за своим господином, захватил под мышки ту и другую и, прежде, чем кто-либо успел сообразить что-либо, громадный орангутанг вскочил на борт и громадным скачком перенесся со своей двойной ношей на берег и утонул в кустах. Хоуп выполнил то, что его господин считал неосуществимым.

Первое время Джек положительно не мог прийти в себя от изумления. Сердце его так радостно билось в груди при мысли, что теперь уже трое из четверых арестованных находились на свободе, что он совершенно забыл и о своих узах, и о повязке на рту. Между тем время шло. Джек лежал недвижим, как бы в каком-то сладком забытье, но наконец он вспомнил о том, что ему пора сбросить повязку со рта и начать звать на помощь, что он и сделал. На его крик сбежались вахтенные матросы, прибежал и сам вахтенный офицер; начались расспросы. Джек кричал, чтобы ему развязали руки, и громко проклинал разбойников, учинивших над ним это насилие, и только после настоятельных расспросов объявил, что арестованные бежали, бежали на его глазах…

Тогда на судне поднялся неслыханный переполох и волнение… Что-то будет!.. Что скажет милорд Бигген?

— Надо отправить за ними погоню! — горячился Джек, бесподобно разыгрывая свою роль.

— Без приказания начальства это невозможно!

— В таком случае надо скорее предупредить Сирдара!

— Очевидно, ничего больше не остается делать, — согласился Блэсс, и они вместе спустились в каюту Сирдара, трепеща его гнева. Но, к удивлению, тот принял известие о бегстве арестованных совершенно спокойно и, обратившись к доктору, окончившему в этот момент перевязку его носа, сказал загадочным тоном:

— Осведомитесь, доктор! Мы настигнем этих беглецов, — улыбаясь, добавил он. — Можете идти, господа!

Джек понял смысл и значение слов генерала: он знал, что Кауфман каким-то таинственным способом выведает истину от Нилии, своей несчастной пленницы, заключенной в его карроварке.

Выйдя на палубу, он ушел в дальний ее конец и, опустившись обоими локтями на борт, стал возносить мысленно пламенные мольбы Творцу, чтобы тайна бежавших не раскрылась, чтобы англичане не могли нагнать их. Перед его глазами, словно таинственное морское чудовище, вырисовывался силуэт карроварки, и он с затаенным волнением ждал, когда Кауфман вновь появится на ее кровле, а с нее перейдет на палубу канонерки, чтобы сообщить полученные им сведения лорду Биггену.

Едва немец вступил на «Впередсмотрящий», как зоркий глаз его заметил молодого человека.

— Что вы тут делаете? — спросил он, сердито сдвинув брови.

— Я думал о беглецах! — ответил молодой Прайс.

— И, вероятно, сожалели, что дали им бежать, да… можно пожалеть, так как теперь они уже далеко, и нагнать их нет возможности!

— Неужели? Как это прискорбно! — воскликнул Джек. — Но скажите, ради Бога, как вы узнали все это там, на вашем судне!

— Особый аппарат моего изобретения приводил меня в сообщение с разведчиками Нилии!

— A-а, вот как… Вероятно, нечто вроде беспроволочного телеграфа системы Дюкретэ или Маркони?

— Да, да! — досадливо подтвердил Кауфман и, повернув спину докучливому юноше, крупными шагами направился в каюту Сирдара.

Едва только шаги его затихли в отдалении, как одна из ставен иллюминаторов с сухим стуком раскрылась, — и знакомый нежный и печальный голос произнес:

— Будь спокоен, друг; они далеко, им не грозит никакой опасности! Ты увидишь их вновь в Каире, где я буду освобождена, хотя и останусь заключенной в этой карроварке!

Джек, едва владея собою от волнения, молящим жестом сложив руки, стал просить:

— О, кто бы ты ни была, женщина или дух, говори, о, говори еще, дай мне упиться звуком твоего голоса, который преследует меня и днем, и ночью!

— Погоди… я разыскивала бумаги, которые хотела дать тебе, — продолжал голос, — необходимо, чтобы ты основательно ознакомился с конструкцией моего плавучего фургона… Это подробные планы, изучи их внимательно, но не говори об этом никому ни слова, слышишь?

— Я буду молчать! — обещал Джек.

— Я тебе верю, пусть же никто не знает о том, что тебе известно; иначе, если об этом кто-нибудь узнает, мы с тобой будем разлучены навек… На век, понимаешь ли ты, и счастье соединения друг с другом стало бы невозможно! Теперь смотри, я связываю эти бумаги розовой ленточкой, смотри, никто за тобой не следит?