Фенн понял, на что она намекает, и замолк. Потом проговорил:

— Если любишь меня, Сью, если действительно меня любишь, сделай так, как я прошу.

Сью сердито встряхнула головой.

— Почему же теперь? Почему ты оставил это напоследок?

— Я сказал тебе: последние два дня я носился, как сумасшедший, стараясь остановить все это. Добирался до дому лишь под утро и тут же падал и засыпал. И сны мои были ясны как никогда.

— Какие сны? — устало спросила она, желая снова поверить ему, забыть его цинизм, его ненадежность, его неверность, но убежденная, что сейчас ее снова одурачат.

— Мне снились священники, Хэган и Делгард: они говорили со мной. Я видел их. Они предупреждали меня насчет этого места.

— Ох, Джерри, разве сам ты не понимаешь, что сам себя обманываешь? Ты так замотался во всем этом, что сам не знаешь, что делаешь, что говоришь.

— Ладно: я схожу с ума Приспособься ко мне.

— Я не могу уйти…

— Только один раз, Сью. Выполни мою просьбу.

Она несколько секунд смотрела на него, потом схватила Бена за руку.

— Пошли, Бен. Мы идем домой.

Сын удивленно взглянул на нее, и Фенн с облегчением опустил голову. Он поцеловал Сью руки, а когда снова поднял голову, в его глазах блестели слезы, которых он не мог сдержать.

Фенн стоял и прижимал Сью к себе. И в этот момент вся толпа затихла. Голоса перешли в шепот, и шепот тоже замолк, слышался лишь шорох ветра Все внимательно вслушивались.

Вдали зазвучали голоса. Они пели хвалу Богу и Деве Марии. Странный навязчивый звук набирал силу по мере приближения процессии из поселка.

Фенн оглянулся на дуб и закрыл глаза, словно в муке. Его губы безмолвно шептали молитву.

— Первая камера, отлично, сделайте хороший крупный план. Медленный наезд на Алису. Хорошо. Вот так, потихоньку. Сейчас мы переключимся на Вторую — для общего вида. Вторая, продолжайте наезд. Боже, какая хорошая девочка! Первая, что происходит? Картинка пропадает. Ради Бога, переключите на Вторую. Так лучше, так и оставьте. Первая, что происходит? Откуда помеха? Ладно, отфильтруйте. Остаемся на Второй. В пять мы дадим сигнал Ричарду. Третья камера, вот так хорошо, ведите Ричарда Постепенный отъезд, чтобы показать собравшихся на лужайке, как только он начнет говорить. Я хочу хороший снимок алтаря с этим чертовым деревом на заднем плане. Хорошо, Ричард — четыре, три, два, Третья камера!

— Когда процессия приблизилась к лужайке, которую нынче многие называют «Лужайкой Пресвятой Девы», огни вокруг потускнели. Скоро процессия будет здесь, вот она входит в этот храм под открытым небом, впереди идут епископ Арунделский и преподобный епископ Кейнс, за ними священники, монахини и, конечно, сама маленькая Алиса Пэджетт. Кажется, к святому шествию присоединились тысячи, многие из поселка Бенфилд, а многие приехали издалека, чтобы быть здесь сегодня. Не все раньше отличались глубокой религиозностью — в действительности, когда я говорил со многими сегодня днем, они признавались (треск)… в этом маленьком суссекском селении — и это сотворил Бенфилд — что глубже познали истину…

— Что там со звуком? Джон, голос Ричарда пропадает. Ричард, продолжай говорить, у нас некоторые трудности, но прием идет.

— …И тогда, возможно, это огромное сборище сегодня вечером являет собой символ человеческой веры во всем мире — смятение (треск)… — (треск) преобладает…

— О Боже, теперь и изображение пропало!

— …На памяти (треск)… священник, зверски убитый… во вторник (треск)… взрывом — увековечение такого (треск)… знает, но…

— Черт побери! Все пропало!

Когда голова процессии вышла на лужайку, Фенн вместе со всеми обернулся. Со всех сторон светили прожекторы, выхватывая священников, идущих впереди. Даже издали репортер узнал епископа Кейнса, которого сопровождали священнослужители в белых одеждах. Первые свечи были толстыми и длинными, их несли молодые служки, и слабые язычки пламени колебались на ветерке. По мере того как к пению присоединялись богомольцы на лужайке, оно становилось все громче, но потом вдруг прервалось: через ворота на луг вошла Алиса и собравшиеся стали приподниматься, чтобы разглядеть ее через головы других. Но бесполезно — виднелись лишь высоко поднятые свечи и флаги в руках идущих. Сью стояла рядом с Фенном, а Бен, чтобы лучше видеть, забрался на скамейку.

Когда процессия двинулась дальше по лугу, чувства толпы словно всколыхнулись, как гладь океана во время прилива; свечи покачивались, отбрасывая теплый свет. Фенн смотрел на лица вокруг — даже в темноте были видны сияющие глаза, все улыбались в каком-то глубоком внутреннем восторге. То же выражение было и на лице Сью. Дотронувшись до ее руки, Фенн вздрогнул, ощутив, как проскочила искра. Чертова лужайка под напряжением! Он легонько встряхнул Сью, на этот раз касаясь только ткани ее пальто, и тихо проговорил:

— Сью, нам нужно уходить, скорее.

Она бессмысленно посмотрела на него и отвернулась.

Бен подавил зевок.

Фенн снова дернул ее за руку.

— Нет, Джерри, — проговорила Сью, не оборачиваясь, — это так чудесно!

Голова процессии дошла до середины, и епископ Кейнс начал подниматься по ступенькам, улыбаясь инвалидам, растянувшимся на одеялах и в колясках внизу. За ним шла Алиса Пэджетт, сразу за ней ее мать, крепко сцепив руки и склонив голову в молитве.

Голоса вокруг нарастали, гимн вознесся к небу, словно стремясь раздвинуть низкие, хмурые тучи. Фенну показалось, что вдали раздался гром, но могло просто послышаться. Епископ Кейнс занял свое место у алтаря и кивнул Алисе и ее матери, чтобы они сели рядом, в то время как священники и служки заполняли помост. Скамьи перед Фенном тоже начали заполняться, и многие лица были ему знакомы. Некоторые принадлежали исцеленным Алисой в предыдущие недели, другие — видным местным деятелям и священнослужителям. Он видел, как Саутворт сел и обвел взглядом всех собравшихся, улыбка владельца гостиниц отражала скорее удовольствие, чем благоговение.

Внимание Фенна привлекло какое-то движение на скамейке — одной из монахинь стало плохо, и другие тихонько приподняли ее. Он ощутил, что Сью рядом тоже закачалась, и поддержал ее. Там и здесь среди собравшихся люди безмолвно падали, соседи подхватывали их, чтобы те не поранились.

Фенн набрал в грудь воздуха. Истерия, как свирепствующая зараза, переносилась по воздуху от человека к человеку.

Гимн достиг своей кульминации, в припеве голоса слились в экстазе. У Фенна было странное чувство — в голове ощущалась легкость, живот скрутило.

Теперь у него самого закружилась голова, и он схватился за Сью. Та чуть не упала, но удержалась, и они вместе опустились на скамейку.

Бен встал на колени на сиденье и руками обхватил мать за плечи, а потом одной рукой погладил Фенна по щеке. И тут же головокружение прекратилось, как будто вся слабость перешла в мальчика. Но Бен не выказывал никаких признаков этого.

Гимн закончился, и внезапно наступившая тишина была жутковата. Тишину вскоре нарушил шум, когда все сели, но после этого опять все затихло. Не слышалось ни покашливания, ни шепота, ни ерзанья. Только полная, гулкая тишина.

Молодой священник, который вел службу, шагнул вперед, к аналою со строем микрофонов, протянул руки к собравшимся и сотворил в воздухе крестное знамение.

— Да пребудет с вами мир, — проговорил он, и толпа как один ответила. Какое-то время священник говорил об отце Хэгане и монсеньере Делгарде, посвятив этим священникам особую мессу, отдав должное их образцовому служению во имя святой католической церкви. Несколько раз ему пришлось прерваться, когда микрофоны начинали гудеть и свистеть, и он словно испытал, облегчение, когда вводная часть закончилась, после чего кивнул хору, занявшему места на специально возведенных ярусах, и снова зазвучал гимн.