— С тобой, дорогая? Ни в коем Случае. Для тебя я всегда найду время. — Он застонал, когда она сдернула с него трусы и приподняла его жирное гузно. Физическая потребность снова вернулась. — Эй, а где «одна штучка»?

Пола села, ее выпирающие груди сдвинулись от резкого движения. Когда она отвернулась от него и наклонилась к чему-то рядом с кроватью, Таккер не удержался, чтобы не ущипнуть ее за ягодицы. Она чуть взвизгнула и дернулась. Таккер поцеловал ее в ягодицы, гадая, что же она достанет.

Пола достала завернутую в бумагу бутылку, и он тут же догадался, что там. Таккер не переставал улыбаться, пока Пола разворачивала мятный ликер.

— Ты снова прошлась по складу? — спросил он беззлобно.

— Я знаю, ты не возражаешь, если я таким образом помогаю себе, Родни. Когда это к твоей же выгоде.

Она открутила крышку и сделала большой глоток ликера, прополоскала им рот и горло. Она проглотила, потом выпила еще, и ее язык загорелся, ощутив холодную, жалящую жидкость. Она поставила бутылку на полочку у кровати, ее глаза соблазнительно прикрылись, и Таккер загорелся от предвкушения.

Член, короткий, но коренастый, уже дергался, но Таккер знал, что это совсем не то подергивание, которое он ощутит, когда член обхватят ее губы.

Он снова заулыбался, когда она склонила голову к его телу. В конечном итоге это был хороший денек.

Четверг, раннее утро.

Алиса в ночной рубашке стояла у окна. Солнечные лучи слепили ей глаза, хотя несли мало тепла. Монашеская постель за спиной была измята, как будто девочка металась во сне. Пока в монастыре не слышалось никаких звуков, так как солнце еще только взошло. Но скоро монахини соберутся в помещении часовни на молитву, и мать Алисы будет среди них благодарить Бога за честь, оказанную ей и ее дочери.

Лицо Алисы ничего не выражало.

В монастыре жили всего двенадцать монахинь, это был просто большой дом, купленный десять лет назад у театрального актера, уехавшего за границу, в более солнечный климат. Стены дома были выкрашены в кремовый цвет, а двери и рамы — в белый. Уединение монахинь оберегала высокая кирпичная стена с тяжелыми черными воротами. За ней располагался просторный двор, где монахини держали свой «Моррис-110» и микроавтобус. Микроавтобус использовался по будним дням, чтобы собирать местных ребятишек, посещавших католическую школу в четырех милях от поселка, в которой монахини преподавали.

Накрепко запертые высокие ворота и окружающая монастырь стена служили надежной защитой от орд репортеров, нахлынувших на Бенфилд в последнюю неделю: они вскоре узнали, что маленькая Алиса Пэджетт содержится в монастыре ради ее же покоя.

Монастырь располагался на южной окраине поселка, рядом с крутым поворотом, где шоссе сворачивало к Брайтону и оттуда другая, меньшая, дорога шла прямо на Даунс. На повороте стоял гараж, и монахини знали, что владелец сдает его съемочным группам и фоторепортерам, чтобы те могли заглянуть за монастырскую стену. Обитательницам монастыря не оставалось ничего другого, кроме как молиться, чтобы это навязчивое внимание не повредило Алисиной душе.

Спартанская комната Алисы выходила на двор перед монастырем. Кроме маленькой койки в комнате были только стул, соломенная циновка и умывальник в углу. На стене висело простое деревянное распятие. Ночью с Алисой спали две ее любимые куклы, но каждое утро мать находила их в дальнем углу комнаты.

Молли Пэджетт спала в соседней комнате, и большинство ночей после переезда в монастырь проводила, лежа без сна, бормоча молитвы и прислушиваясь к любому шуму в Алисиной комнате. С тех пор как произошло чудо, ее глаза были постоянно красными от недосыпания, а судя по лицу и осанке, она словно постарела на десять лет. Эта женщина всегда была преданна церкви, а теперь вера стала у нее наваждением.

Алиса как будто не ощущала холода, стоя у окна, и порхавшие во дворе птицы не вызывали у нее интереса.

Она ненавидела этот монастырь, ненавидела его холодность, недостаток уюта. Ей не нравилась унылая серость монахинь. Ее путали врачи, осматривавшие ее, бравшие анализы и задававшие вопросы. И она устала от вопросов священников, монахинь… и всех прочих, кто разговаривал с ней.

Ей хотелось уйти отсюда.

Хотелось вернуться в церковь.

Хотелось увидеть дерево.

Ее внимание привлекло какое-то движение внизу. С высокой стены на пустую клумбу во дворе спрыгнула кошка. Птицы уже улетели, и она лениво прошлась по сырому булыжнику. Остановилась. Взглянула наверх. Увидела наблюдающую за ней фигурку в белом.

Кошка села и стала смотреть наверх.

Впервые за эти дни Алиса улыбнулась. Ее рука бессознательно коснулась бока и потерла маленький бугорок в шести дюймах ниже сердца. Врачи проявили огромный интерес к странной припухлости, и мать объяснила им, что крохотная опухоль была всегда и местный врач говорил, что она не должна вызывать беспокойства. Все согласились, что беспокоиться не о чем, и больше не настаивали на исследовании этой странности.

Но теперь бугорок чесался и увеличился, хотя и ненамного. Алиса потерла его, глядя на кошку, и ее улыбка не походила на улыбку одиннадцатилетней девочки.

— Эй, Сью, открой!

Фенн прижал ухо к двери и прислушался. Он знал, что это должна быть она, потому что звонил из автомата на углу всего несколько минут назад и повесил трубку, как только она ответила. Дважды на этой неделе Сью вешала трубку при звуке его голоса, и дважды ее не было, когда он заходил к ней. Ему не принесло удовлетворения тоже повесить трубку при звуке ее голоса и еще больше захотелось ее увидеть. Пора кончать с этим хождением вокруг да около. Если Сью в самом деле хочет положить конец их отношениям — что ж, прекрасно; но пусть скажет об этом ему в лицо.

Это была тяжелая и прекрасная неделя. «Курьер» продал его статью о Бенфилдском чуде в большинство национальных газет как в Британии, так и за рубежом, а журналы, периодические издания и телевизионные компании предлагали солидные суммы за последующие статьи и интервью. Всего за четыре дня он стал важной персоной в масс-медиа, и феномен Алисы Пэджетт неизменно связывали с его именем, поскольку это он написал репортаж с места обоих чрезвычайных событий: первого видения Алисы Пэджетт и происшедшего с ней чуда, а также был свидетелем пяти чудесных исцелений, случившихся в следующее воскресенье, — что привлекло внимание миллионов во всем мире. Фенн взлетел высоко и наслаждался этим.

Внутри послышалось движение.

— Это я, Сью.

Тишина.

— Открой, Сью, я хочу только поговорить.

Звякнула дверная цепочка, щелкнул замок. В шестидюймовом просвете показалась Сью.

— Нам не о чем говорить, Джерри.

— Да ну? Это твое обдуманное решение?

— Ты выпил?

— Конечно.

Казалось, она сейчас закроет дверь, и Фенн просунул в щель руку.

— Сью, давай просто немного поговорим. Обещаю, что через десять минут я уйду, если ты этого захочешь.

На мгновение она заколебалась, и он приподнял брови в молчаливом «пожалуйста!». Сью скрылась, и Фенн с облегчением открыл дверь. Вслед за Сью он прошел через маленькую прихожую в комнату. Как всегда, там было тщательно прибрано и свет от маленькой лампы отбрасывал уютные тени. Фенн увидел, что Сью в халате.

— Так рано ложишься? — спросил он. — Всею начало одиннадцатого.

— Уже поздно наносить визиты, — ответила она, садясь в кресло.

Фенн понял, что она намеренно избегает дивана. Он собрался пристроиться на подлокотнике, но Сью покачала головой и указала на диван напротив. Пришлось со вздохом подчиниться.

Несколько мгновений они молчали, потом Сью проговорила:

— Ты делаешь себе имя.

Фенн прокашлялся; он терпеть не мог неловких сцен.