Ну, неважно. Сейчас он попьет еще кофе, потом чуть-чуть поест и поупражняется на тренажерах в гостиной. Потом, после бритья и душа, возьмет свою рапиру и маску и пойдет в квартальный спортзал. Попрыгает там часок, вернется домой, снова примет душ, оденется и пойдет на работу.

Кстати, об одежде — почему он сидит голый? Чарли не помнил, чтобы раздевался, ввалившись в квартиру. Стало быть, он все-таки разделся — тогда странно, почему на полу ничего не валяется. Он уж точно покидал одежду где-то около кровати. Разве что он ночью вставал в туалет, а по дороге подобрал все и сунул в шкаф. Даже сорки, грязные, безответственные, антисоциальные и неряшливые, выдрессированы так, что порой машинально делают что-то вопреки своей натуре.

— Нет, с выпивкой пора завязывать, — промолвил Чарли. Он встал налить себе еще кофе, но остановился с чашкой в руке. Стенная полоска у него за спиной начала громко гудеть. Он обернулся и увидел, что она мигает оранжевым. Приказав ей перестать, Чарли увидел человека, стоящего перед дверью квартиры. Высокого и мускулистого, в возрасте примерно тридцати сублет. На нем была лиловая шляпа с желтыми розами, свободная желтая блуза с кружевными манжетами и зелеными брыжами, а ниже — кильт в черно-желтую клетку. Сумка у него была из крокодиловой кожи, выращиваемой на фабрике в Бруклине. Мишка у него в руках был лиловый, под цвет шляпы, и мордочкой отдаленно напоминал своего владельца.

— Какого… — произнес Чарли Ом, узнав этого типа с узким лисьим лицом. За последние несколько сублет Чарли много раз подавал ему напитки, с которыми тот нянчился, словно с умирающими птичками. Трех бурбонов за вечер вполне хватало гетману Яношу Ананде Маджу.

— …черта ему тут надо?

Чарли включил звук на дверной полоске и сказал громче, чем было необходимо:

— Одну минутку!

Стеная, он выбежал из кухни — с каждым шагом головная боль усиливалась. Пройдя по узкому коридору, где при его появлении зажегся свет, он вставил луч своей звезды в дверцу шкафа с табличкой СУББОТА. И через несколько секунд, в одном кильте, добрался с гримасами до входной двери. И замешкался. Что этот Янош Мадж здесь делает? Может, он, Чарли, как-то оскорбил его прошлым вечером и Мадж явился требовать извинений? Или Мадж — органик и пришел арестовать Чарли за какую-то вчерашнюю провинность? За нечто антисоциальное? Последнее, впрочем, было маловероятно, поскольку полоска показывала, что Мадж стоит на площадке один.

— Что вам нужно? — спросил Чарли.

Лицо Маджа приобрело раздраженное выражение.

— Мне нужно поговорить с вами, Ом.

— О чем?

Мадж посмотрел по сторонам. Вокруг никого не было, но за ним могли следить и по монитору. Или какой-нибудь сорк мог наблюдать за ним через полоску.

Мадж достал из кармана своего кильта тонкий черный квадратик и, держа его двумя пальцами, произнес в него что-то, чего Ом не слышал. Потом показал табличку Ому, держа ее в ладони. На черном оранжевыми буквами вспыхнуло одно слово.

ИММЕР.

Буквы трижды мигнули и погасли.

— О Господи! — сказал Чарли.

В промежутке между прочтением карточки и открыванием двери похмелье Ома прошло без следа. Оно не улетучилось, а влетучилось внутрь. Его осколки, точно шрапнель, изрешетили самосознание Чарли Ома, и в дыры хлынуло то, что было доныне скрыто. До этого момента Чарли «помнил» лишь события прошлой субботы, хотя и смутно. И похмелье, от которого он маялся этим утром, было, так сказать, призрачным. От реального похмелья он избавился еще в прошлое воскресенье, будучи отцом Томом Зурваном. Отец Том, никогда не употреблявший спиртного, тем не менее вынужден был страдать от возлияний Чарли. Отец Том воспринимал головную боль как следствие плохой кармы, накопленной им в прошлой жизни.

Стало быть, похмелье прошло еще пять дней назад. Но этим утром Чарли Ом проснулся как бы в коконе. Все события и передряги, пережитые четырьмя его предшественниками, оказались, образно говоря, под замком — или, скорее, были каменированы и упрятаны в психические цилиндры где-то в глубине. И он, Чарли Ом, сам окаменелый во многих отношениях, ничего этого не помнил. Он ощущал себя никем иным, как только Омом, барменом на полставки, забулдыгой-сорком. Дни, прошедшие от субботы до субботы, провалились в небытие, словно Чарли никогда не был иммером. Даже несуществующее похмелье ожило вновь. Рука прошлой субботы достала Чарли, чтобы выжать из него соки промежуточных дней.

Это внезапное открытие стало первым шоком. Вторым был тот факт, что пришедший к нему иммер явно принес очень плохие новости. Иначе совет никогда бы не решился прислать к нему гонца.

Мадж вошел с опаской, ожидая, как видно, оказаться в свинарнике, и удивился тому, что здесь не так уж страшно.

— Одевайся, да побыстрее, — сказал он. — Через пять минут мы должны уйти отсюда, а желательно и раньше.

— Что… органики? — громко сглотнул Ом.

— Да, но не за тобой. Обычный санитарный рейд.

— А-а, — с облегчением сказал Ом, — но тогда почему?

— Я должен проводить тебя… к одному человеку. Давай шевелись!

Властные и подгоняющие нотки в голосе Маджа заставили Ома броситься стрелой к своему шкафу. Выйдя, он увидел Маджа перед каменатором Зурвана. Мадж повернулся и смерил Ома взглядом.

— Порядок. Это в самом деле манекен? — спросил он, указав на Зурвана.

— Да. А ты откуда знаешь?

— Я получил приказ уничтожить его, если он выглядит недостаточно реалистично.

— Почему? Неужели дело так плохо?

— Достаточно плохо, полагаю. Однако подробностей я не знаю и знать не хочу. — Мадж взглянул на полоску-часы. — Хорошо. Опережаем график на две минуты. Здесь нет никаких записей, которые следовало бы стереть? Или что-нибудь, чего не должны найти органики?

— Нет, черт возьми! Я, может, и сорк, но не настолько неряшлив.

Мадж вывернул наизнанку свои кильт и шляпу. Теперь шляпа стала коричневой, с длинным оранжевым пером, а кильт — вишневым. Потом он полез в сумку, и Ому на секунду показалось, что сейчас Мадж достанет пистолет. Душа у Чарли ушла в пятки, и он пригнулся, готовясь к прыжку. Но Мадж извлек шляпу, широкополую коричневую шляпу с высокой тульей и оранжевым пером, и вручил ее Ому.

— Она тоже выворотная. Надень-ка.

Ом скинул свою шляпу на пол. Мадж поднял брови и сурово посмотрел на него.

— Потом уберу. Ты сам сказал, что у нас мало времени. И потом, когда придут органики, надо же им найти хоть какой-то беспорядок. Они заподозрят неладное, если не найдут. Больше ты ничего не можешь мне сказать? — спросил Ом, следуя на шаг позади Маджа к выходу.

— Могу. — Мадж вышел в холл, подождал Ома и мягко добавил: — Мне было велено сказать это тебе, только если ты спросишь. Обнаружен манекен Реппа. Это произошло вчера, без десяти двенадцать — в пятницу, выходит.

— Боже! Значит, всему конец!

— Говори тише. И веди себя естественно, что бы ни испытывал. Больше никаких вопросов.

— В этом замешана Сник?

— Я же сказал — хватит вопросов.

Дверь через три квартиры от Ома открылась, и оттуда вывалилась шумная хмельная парочка. Мадж отпрянул, точно боясь запачкаться.

— Эй, Чарли, — сказал мужчина. — До встречи в «Изобаре».

— Может, и увидимся, — сказал Чарли. — Пока что у меня срочное дело. Не знаю, успею ли на работу вовремя.

— Мы выпьем за твою удачу и успех, — сказала женщина.

— Давайте.

В лифте Чарли сказал:

— Я знаю, ты не хочешь, чтобы я задавал вопросы. Но хоть на работу я пойду? А если нет, то под каким предлогом?

— Думаю, об этом позаботятся.

— Ладно — тогда это, может, уже не будет иметь значения.

Мадж пристально посмотрел на него:

— Держи себя в руках, парень. В тебе нет ничего от иммера, ей-Богу.

Перед самой остановкой лифта Мадж все-таки не сдержал любопытства:

— И на кой черт иммер должен здесь жить?

— Помни, никаких вопросов.

Как объяснить Маджу, что он построил — нет, вырастил — разных людей на каждый день недели? И что в основе каждого из характеров лежат какие-то черты, которые сосуществовали в нем, хотя и не гармонично, когда он был только Джеффом Кэрдом? Он был консерватором и либералом, пуританином и сластолюбцем, неверующим и жаждущим веры, сторонником твердого режима и мятежником, педантом и неряхой. Из множества конфликтующих элементов своего характера он вырастил семь других. Ему было доступно многое, чего он был бы лишен, живи он лишь в одном дне недели. В одном теле существовали несколько человек, и каждому дано было стать тем, кем он хотел. Ну, возможно, с Чарли Омом он зашел чуть дальше, чем следовало.