Подняв руку, он сдвинул в сторону деревянную панель в тыльной стенке кабины.

— Всё в порядке, — сказал он. — До поворота осталось миль пять… Ты слышал эту свинью, командир?

— Ещё бы, — донёсся голос из-за панели. — Ты классно сработал, Шорти. Говорил, как настоящий белый.

Водитель хмыкнул.

— Чёрт возьми, я ведь отсидел с ними двадцать лет… Всё чисто. Снимаемся с места. — Он задвинул панель и включил двигатель. Фургон, дёрнувшись, двинулся вперёд, и ночь вздрогнула от рёва его двигателя, пока он не набрал скорость в пятьдесят миль в час.

Через десять минут он стал притормаживать. Шорти переждал, пока огни встречной машины не исчезли вдали, проехал ещё несколько сот футов и свернул направо, на дорогу, усыпанную гравием. Из-под огромных колёс его машины летела щебёнка, осыпая шрапнелью стволы сосен, обрамлявших дорогу. Теперь Шорти оставил только подфарники и осторожно полз вперёд со скоростью не больше десяти миль в час.

Отдалившись от основной автотрассы на пару миль, фургон свернул на прогалину, по краям которой высились посадки кукурузы, и двинулся дальше по просёлочной дороге. В рассветных сумерках показались очертания двух строений. Когда фургон подъехал поближе, одно из них превратилось в сельский дом с покосившимися ступенями у входа. Оттуда дважды блеснул фонарик и Шорти в ответ подмигнул подфарниками. Через несколько секунд рядом с кабиной показался чёрный человек.

— Амбар открыт, — сказал он. По голосу чувствовалось, что он уже далеко не молод. — Въезжайте, и мы сразу же закроем его.

Шорти осторожно ввёл фургон в длинный амбар с высокими стропилами. Створки ворот сразу же закрылись, едва только задние колёса миновали порог. В амбаре висел густой запах пыли и зерна. В дальнем конце его на перевёрнутом ведре стояла керосиновая лампа, от которой шёл слабый свет. Стойла были завешены грязными потниками и с перекладин свисала кожаная упряжь. Вдоль дощатых стен, напоминая остатки разбитой армии, валялся фермерский инвентарь.

Шорти подошёл к задней стенке фургона, откинул стержни запоров и распахнул створки дверей, за которыми крылось нагромождение потрёпанных матрасов, покосившихся остовов кроватей, шатких стульев и некрашеных комодов. Он выволок из кузова груду матрасов и сдвинул комод в сторону.

Тут же из тёмного зева объёмистого кузова показалась группа чернокожих мужчин в темно-зелёных джинсах и чёрных свитерах. Они один за другим попрыгали на земляной пол амбара. У каждого из-за широкого кожаного пояса торчала рукоятка револьвера. Шорти, выделявшийся в этой компании своей грязной пропотевшей рубашкой, ухмыльнулся, убедившись, что его груз благополучно прибыл на место. Всего тут оказалось одиннадцать человек, и все дисциплинированно выстроились в шеренгу.

Последним на свет показался высокий худой человек, фигура которого напоминала спринтера, долго морившего себя голоданием. Узкое лицо с желтоватой кожей было украшено небольшой ухоженной остроконечной бородкой. На нём лежала печать сосредоточенной серьёзности, хотя как-то чувствовалось, что владельцу его недостаёт уверенности в себе и морщинки на лбу свидетельствовали, что он сомневается, как обрести его. Щетинистые волосы росли густой копной. С шеи на серебряной цепочке свисал медальон с изображением Франца Фаннона.

Едва только коснувшись земли, он стремительно стал отдавать приказ за приказом… Джерри, развернуть антенну на крыше. Дай мне знать, как только установишь связь со всеми шестью группами. Маггс, подкрути эту лампу. Билл, займись кухней и приготовь что-нибудь поесть. Пит, Бо, Фишбейт, Лотар, занять посты по обе стороны от дома, примерно в пятистах ярдах на дороге. Джейк и Фред, проверить оружие и боеприпасы. Шорти и Говард — со мной.

Командир Смит отошёл в дальний конец амбара, где на перевёрнутом ведре стояла лампа. Он присел на корточки рядом с Шорти, водителем, и Говардом, чьи странные голубые глаза поблёскивали, как сапфиры на чёрном бархате.

— День мы тут будем в безопасности, — сказал Смит. У него был высокий скрипучий голос с хрипотцой. — А джи-мены пусть пока козлами побегают по горам. Они поймут, что мы проскочили по дороге, не раньше завтрашнего дня.

— Я в этом не уверен, командир, — сказал Шорти. — Тот коп сказал, что получено сообщение — мол, мы покинули горы. — Он выражал своё несогласие с подчёркнутым уважением, которое чувствовалось и когда он обращался к человеку, названному Говардом. — Вы его слышали, майор Андервуд?

Темнолицый человек с двумя бирюзовыми точками глаз кивнул.

— Да, но они ещё в этом не убедились. И не подняли тревогу. В таком случае, они перекрыли бы постами все дороги и полицейский обыскал бы фургон. Но орёл успел перелететь на новое гнездовье.

— Верно, Говард, — сказал Смит. — Нас тут оставят в покое, наверно, на сутки… Теперь — что относительно братьев из 82‑й?

— Ты уже сам знаешь, Данни, — ответил Андервуд. — Он сидел, сложив руки на коленях и не отрывал от них глаз в неверном свете лампы. — Было сообщение, что в Нью-Джерси, где мы вывесили свой лозунг, произошла какая-то стычка. Но радиокомментаторы упорно твердили, что, как им рассказывали во всех домах, в рядах парашютистов оставалось много чёрных лиц.

— Почему? — Смит впился взглядом в Андервуда. — Ты же человек из Пентагона. И ты сказал, что на нашу сторону перейдёт не меньше половины.

— Я ошибался. — В его голосе не было горечи, а только сожаление о неоправдавшихся надеждах. Голубые глаза потухли, словно уйдя в тёмные глубины воды. — Не так просто заставить взрослого человека нарушить воинскую дисциплину. — В языке майора Андервуда не осталось и следа тех идиом, которые были в ходу в чёрных гетто времён его юности.

— Ну да, — согласился Шорти. В неверном свете фонаря он со своей светлой кожей напоминал, скорее, уроженца Аппалачей, чем негроида. На костлявой руке была татуировка женщины с огромной грудью. — Когда я плавал на том корыте, то прыгнул бы за борт, прикажи мне шкипер. Если ты хочешь, чтобы они вышли из той команды и играли по нашим правилам, то приказать им надо чётко, ясно и громко, командир.

— «Гамал»? — спросил Смит. Он резко вскинул голову, переводя взгляд с одного собеседника на другого. Майор Андервуд и Шорти оба кивнули.

Смит оцепенел, как пророк, внезапно поражённый какой-то мыслью. Чёрные глаза блеснули, и под желтоватой кожей лица напряглись мышцы. Он словно бы впал в транс, который длился не меньше минуты. Затем он запустил руку в карман брюк и извлёк нечто, напоминающее бумажник. Он оказался картой, обёрнутой в материю и плотный пластик. Смит аккуратно, по сгибам, развернул её и разложил на мягкой унавоженной земле так, чтобы на неё падал свет. Это оказалась картой Соединённых Штатов.

— Гамал, — молитвенно выдохнул он это слово. — Да снизойдёт он на нас. — В голосе его послышалась ностальгия, но тут же в нём снова появились жёсткие нотки. — На них обрушится Гамал и мы захватим тысячу домов этой белой слизи, и десять тысяч, и ещё сто тысяч! — Его пронзительный голос исступлённого пророка поднялся до крика.

Смит замолчал. Рука, устремлённая в сторону карты, сжалась в кулак.

— Длинная Шея и Кроличья Еорка. Брод Бидуэлла, и Встающее Солнце, и Яблочный Ручей. — Высоким речитативом он перечислял названия, с давних времён оставшиеся в памяти. — Тут должны лежать земли чёрных, и стоять мельницы чёрных, и будут плавать корабли чёрных, и править свои чёрные сенаторы, и чёрные красавицы будут стоять на балконах, и ещё… да, чёрт побери, чёрная армия! — Его трясло, как в лихорадке и глаза возбуждённо пылали. Он хлопнул Шорти по спине. — Молись, парень, чтобы ты обрёл чёрную шкуру. Чтобы в тебе не осталось ни капли вонючей крови белых. Мы будем думать, как чёрные, говорить, как чёрные и действовать, как чёрные! — Полный необузданного веселья, он повернулся к Андервуду. — И, Говард, мы будем любить чёрных — никого, кроме наших больших чёрных женщин, груди которых, как луны в ночи… У нас будут чёрные доктора, и больницы для чёрных, и свои чёрные учёные в прекрасных университетах только для чёрных. Ну, ребята!