Эдельштейн, который во время этого разговора сидел у телефона на другом конце стола, вмешался в дискуссию:[2]

Чили Амброс ткнул ножку столика из тикового дерева, на котором стоял телевизор. Цветное изображение дёрнулось, по лицу на экране прошла судорога, но тут же всё вернулось к нормальному состоянию. Звук остался таким же ровным и густым, сопровождая величественный облик папы, царящего на экране.

— Отпустите детей, — передразнил Чили его акцент. — Ага, как же. Отпустим, когда выберут чёрного папу.

Он повернулся к молодому человеку, который вытянулся в кресле с ярко-жёлтой обивкой.

— Верно, Джексон?

— Чили, не пудри себе мозги. — Джексон Дилл смотрел на своего собеседника, как врач на пациента с недвусмысленными симптомами заболевания. Дилл почти лежал в кресле, широко раскинув длинные ноги. Как и у Амброса, за поясом у него был пистолет. Курчавая поросль на лице не могла скрыть выражение усталой циничности. — На тот случай, если ты ещё не понял, сообщаю, что мы проиграли, парень.

— Чёрта с два.

Дилл мог только удивиться, услышав столь решительное возражение от человека в крайней степени усталости. Он знал, что Амброс не спал, самое малое, больше сорока часов.

— Чили, да сними ты шоры с глаз. Ты как надвинул их утром, так и не снимаешь, — с нетерпеливым раздражением сказал Дилл. — Ты в упор не видишь, что делается вокруг.

— Я вижу всё, что надо видеть.

Амброс стоял посредине комнаты — усталый, измотанный воин, но всё так же готовый отреагировать на любой звук и движение; он заставлял себя существовать на пределе возможностей, приказывая телу продержаться ещё несколько часов. Несмотря на защитные очки, глаза у него болели.

Гостиная в Фейрхилле выглядела так, словно по ней прошёлся порыв ветра, освободив место для мощного удара шторма. Столы, стулья, лампы и полки с безделушками были сдвинуты к окнам. Тёмная поверхность пола оголилась, и огромный ковёр яркой расцветки был свёрнут и, прижатый скамеечкой для ног, привален к одному из окон, образуя нечто вроде неуклюжей баррикады. Дубовый стол, на котором некогда лежали журналы, теперь был вытащен в холл и придвинут к входной двери. Высокий комод перекрывал другой оконный проём, и лучи утреннего солнца не могли пробиться в комнату.

Чили снял приёмник с полки, поставил его рядом с большим пианино и подсоединил к внешней антенне. Только телевизионный столик, на котором теперь был виден след подошвы Чили, оставался на прежнем месте. Переместились даже медные каминные принадлежности. Теперь они грудой сверкающего оружия лежали на диване — кочерга, совок, щипцы.

Джексон Дилл бросил на них взгляд, остановившись на кочерге. Он смерил расстояние между ней и Чили. Последние пару часов он уже несколько раз примерялся к нему. Хотя его собеседник долго не продержится. Дилл принял нормальное сидячее положение и напрягся.

— На тот случай, если кончатся патроны, — объяснил Амброс. Он неправильно оценил интерес Дилла к медным инструментам. — Будем драться всем, что попадёт под руку.

— Может, ты и будешь. — Дилл специально понизил голос, заставляя Амброса прислушиваться. Пусть все его чувства будут на пределе напряжения, подумал Дилл. — А я умирать не собираюсь.

Приподняв правую ногу, Амброс несколько раз качнул ею. В последнее время он уже не раз делал такое движение, наверно, чтобы расслабить сведённые судорогой мышцы, и Дилл подумал, что пинок телевизионного столика, скорее, служил именно этой цели, а не выражал презрение к папе. Дилл был готов к тому, что каждую минуту у Амброса может начаться нервный тик; он держался на остатках нервной энергии.

— Парень ты хороший, вот только мозгов у тебя не хватает, — тихо сказал Дилл.

— Ты это о чём? — рявкнул Амброс.

— Я говорю, что тут нам понадобилось бы побольше рук и мозгов, — ответил Дилл. Его еле слышный голос нетрудно было объяснить усталостью. — А то у тебя как-то глупо всё получается, Чили.

Амброс буркнул какое-то оскорбление.

— Ты слишком молод, чтобы давать мне советы. — Он подошёл к дивану и рухнул на подушки. Пальцы его поглаживали гладкий металл кочерги. За тёмными стёклами очков он позволил себе роскошь на мгновение прикрыть глаза.

— Ты весь день подкалываешь меня, Джексон, — сказал он. — Пора бы тебе и заткнуться. Я доставил девчонку к её мамаше, как ты хотел. Я заткнул рот той толстой жабе в мастерской, чтобы она не вопила. И запер Бена в гараже, чтобы не приставлять к нему часового. Я сделал всё, из-за чего у тебя были прямо колики в животе. И теперь я больше ничего не хочу слышать.

— Я не советовал тебе запирать Бена в гараже, — продолжал давить на него Дилл. — Я сказал, что ты ведёшь себя как дурак, постоянно держа Бена под чьим-то присмотром. Почему бы не дать ему прогуляться? Оружия у него нет, но руки при нём. Если начнётся стрельба, дашь ему винтовку. А пока тебе так и так приходится наблюдать за гаражом, чтобы он не выбрался оттуда.

— Я этому сукиному сыну не доверяю.

— Единственное стоящее, что ты сделал за день, это разобрался с Кроуфордами. По крайней мере, знаешь, где они находятся.

Как и сам Дилл, что отвечало его задаче. Кроуфорды теперь ютились в небольшом пространстве на задах первого этажа; им отвели комнатку с туалетом, примыкающую к библиотеке, где Лиз занималась шитьём. Задняя дверь была закрыта, и узкий коридор перегорожен шкафом; пленники были изолированы от остальной части дома. Когда придёт час, Дилл должен был точно знать, где находится Тим.

Холли вернулась к семье в середине утра, когда Бена Стила под конвоем препроводили по тропинке от ручья и заперли в гараже. Лиз обрушилась на дочь с объятиями и поцелуями, обливая её слезами, что Холли воспринимала, скорее, как наказание. Взрослые вечно то хлюпают носом, то всё запрещают. Очень трудно заставить их вести себя как полагается, и Холли предпочитала иметь дело с эгоизмом и приказами своего брата, в которых для неё не было ничего непонятного. Да и кроме того, из-за чего все сходят с ума? Конечно, она испугалась, когда старый Пёрли Уиггинс поймал её на тропинке, но потом он извинился своим смешным скрипучим голосом и всё стало великолепно и очень интересно. Она была страшно рада, когда они разбили бивуак у ручья. Бен Стил рассказывал ей разные истории и она ела фасоль прямо из банки. Питер Уилсон ловил лягушек и чуть не поймал одну, а к ночи она залезла в спальный мешок мистера Марша и смотрела, как покачиваются верхушки деревьев и по безлунному небу, как волшебные мётлы, бродят странные лучи прожекторов. Спала она рядом с Беном Стилом, который ужасно забавно похрапывал, и Питер Уилсон, огромный и мужественный, всю ночь охранял их. Она ещё больше подружилась с Беном Стилом. Утром она даже огорчилась, когда Харви Марш отвёл её обратно домой, а не запер в гараже с Беном. После чёрной физиономии Стила лицо папы казалось таким бледным и беспомощным, пусть даже оно густо заросло колючей щетиной.

Она удивилась, увидев, насколько изменился Скотт. Хотя он продолжал носить ту же рубашку с отважной надписью, Скотт теперь был полон теми же тревогами и опасениями, что владели родителями, особенно матерью. Холли была просто возмущена тем, что Тим и Лиз обманули её. Сначала в субботу вечером они сказали, что чёрные люди приехали в гости в Фейрхилл. Теперь они рассказывают другую историю, утверждая, что чёрные взяли с собой оружие, потому что хотят отобрать Фейрхилл у их семьи. Из чёрных можно хоть как-то иметь дело, говорят они, только с Беном Стилом и с этим новым, Джексоном Диллом. Трудно поверить. Харви Марш ужасно смешной. Старый Пёрли Уиггинс и мухи не обидит. Проведя в обществе матери несколько часов, Холли тоже стала испытывать страх, но строго говоря, он был вызван не столько словами родителей, сколько утомительным заключением в библиотеке и в швейной. Холли терпеть не могла, когда её запирали.

Шёл третий день с начала вторжения, и в гостиной Джексон Дилл продолжал психологически давить на Амброса Чили, скрывая свою железную настойчивость под покровом мягких слов.