Он поднялся во весь рост, чёрным колоссом возвысившись над собеседниками. Слабый свет лампы падал на его восторженное лицо, бросал блики на упряжь, свисающую с перекладин стойл и со стропил. Смит сжал кулаки, словно пытаясь навечно удержать видение торжества чёрного дела.
— Да, Данни. Мы понимаем, — мягко сказал Андервуд. Он тоже выпрямился, но его голова едва достигала Смиту до плеча. — Что касается «Гамала», то вопрос стоит не о «если». Речь идёт о «когда».
Командир сверху вниз посмотрел на своего подчинённого, как бы пытаясь в его голубых глазах увидеть потаённую истину. Смит постепенно расслабился. Он разжал кулаки, плечи опустились, и он отшвырнул карту пинком ноги, обутой в высокий военный ботинок.
— Ты думаешь, мы готовы, Говард? — спросил он.
— Почти, — ответил Андервуд. — Но не совсем. Смотри. — Он потянул Смита за рукав, заставив того снова опуститься на утоптанный земляной пол. Трое мужчин опять склонились над картой. Андервуд показал на красные точки, которые, как сыпь, клубились вокруг крупных городов. — Взять Детройт, — сказал Андервуд, показывая его на карте. — Наш отряд готов. Стоит тебе только сказать «Гамал», и семьсот человек встанут в строй. У них есть оружие, все планы разработаны. Пятьдесят домов намечены в Гросс-Пойнтс и ещё двенадцать в Блумфилд Хиллс. Все крупные дома белых в Детройте. — Андервуд повёл пальцем направо. — То же самое в Филли. Джимми Фит был готов уже неделю назад. У него под ружьём тысяча человек, все прошли основательную подготовку. Чёрт, у него такие крутые ребята, что не уступят морской пехоте, да и многие из них прошли её школу. На примете у них порядка двухсот домов в Мейн Лайне, Вайнвуде, Гаверфорде, Рэдноре, Стаффорде, Дейлесфорде. Кроме того, к нам присоединятся сторонники и с другой стороны. В ту секунду, когда порог переступят члены Ч. Ф., рядом с ними окажутся не меньше пары сот шофёров, горничных и садовников.
У Андервуда был спокойный, тихий и размеренный голос, когда он показывал на карте расположение фешенебельных белых пригородов от нью-йоркского Гринвича и Вестпорта в Коннектикуте до Беверли Хиллс в Лос-Анджелесе. Смит всё это уже слышал, но он испытывал искреннее удовольствие, когда майор в очередной раз всё объяснял и растолковывал. Как настоящий штабист-оперативник, он ничего не упускал из виду — численность личного состава, топографию, вооружение, тыловое обеспечение, шансы на успех. Смит слушал его с неподдельным интересом, но порой впадал в восторженную рассеянность и тогда взгляд его устремлялся куда-то в пространство. Другой на месте Андервуда испытывал бы ревность к тем озарениям, которые посещали Смита. Но маленький майор был реалистом. Он понимал, какую силу придаёт способность мечтать, какой харизмой обладает человек, хоть раз увидевший сияние Грааля — он больше не может ухаживать за лошадьми. Только этот высоченный сын чёрных гетто, этот чёрный Робеспьер революции, Дэниел Смит, обладает способностью воспламенять сердца чернокожих и вести их за собой во имя дела, названного в честь Малькольма Икса. Но Смит умел и слушать. Одна ошибка в расчётах — и на «Гамале» можно ставить крест.
— Ты должен уяснить некоторые факты, Данни, — сказал Андервуд. — Мы готовы, но в той же мере настороже и Ал Николет. В наших руках шесть домов — но в каких из них группой захвата командуют люди Николета и Стила?
— Только не в доме Кроуфорда, — гневно сказал Смит. — Теперь там Чили Амброс, мой человек. Он разоружил Бена, когда тот отказался от Плана Б.
— Но есть ещё остальные пять. — Андервуд был преисполнен терпения. — И ты знаешь, что, самое малое, в четырёх из них события развиваются по планам Стила и Николета.
— Они купились на приманку белых! — взорвался Смит. Он поднял палец, словно собираясь выступить с пророчеством. — Николет и Стил болтают о справедливости, что только так они могут перенять часть власти у белых… Всё враньё… У них просто не хватает мужества драться и умирать ради свободы и независимости чёрных.
— Но они одержали верх на совете и тебе придётся отступить, — продолжал настаивать Андервуд.
— Я никогда не отступлю! — Во взгляде Смита было неприкрытое коварство. — Пусть и не надеются.
— Я так и знал. — Андервуд было задумался, не сводя глаз со своего начальника. Расчётливость никогда не была свойственна Смиту. Самой характерной его чертой было яростное упрямство. — Послушай, Данни. Вот как я представляю положение дел. Если ты сейчас дашь сигнал к началу «Гамала», то окончательно и бесповоротно погубишь его.
— Почему?
— Первым делом потому, что там дети. Я не могу втолковать тебе, но сейчас эти ребятишки стали чем-то вроде стяга. Нравится он или нет, но люди отдают ему честь. Ты слышал, какие речи идут по радио. Все в голос рыдают, пусть слёзы и крокодиловы. Пока в соответствии с замыслами Стила и Николета мы держим эти дома в своих руках — пусть даже больше ничего не делаем — дети представляют для нас большую ценность. Никто из командиров на пойдёт на такую глупость, не будет рисковать, что из-за его действий может погибнуть мальчик или девочка. Но едва только мы начнём «Гамал», то дадим понять, что вступаем в открытый бой и что, ведя огонь, мы захватываем тысячи и тысячи домов. То есть предварительно мы должны освободить малышей. Выпустить их и пусть себе идут. Мы не можем убивать детей. — На этот раз Смит внимательно слушал его. Андервуд продолжал: — И ты не можешь оповестить о начале «Гамала», пока Альфред Николет находится у руководства. У него нити всех связей и контактов. Чёрт побери, да он хоть сейчас может заявиться в Белый Дом. Стоит только нам объявить о «Гамале», и Николет от нас просто живого места не оставит. Он в состоянии выступить по телевизору и не постесняется сообщить федералам, где расположена первая тысяча домов. Как и у нас, они все у него на карте. И первым делом надо заткнуть рот Николету.
— Заткнуть рот? — повторил Смит, и глаза его вспыхнули. — Стереть с лица земли подонка!
Андервуд отрицательно покачал головой.
— Чёрный убивает чёрного — не так надо начинать «Гамал». Чуть погодя нам понадобится каждый умный человек, которого мы сможем найти. Мы не имеем права пролить хоть каплю крови наших чёрных братьев. Ни за что и никогда. — Он помолчал, внимательно глядя на Смита. — Нет. Но есть и другой путь. Ты можешь послать Шорти. Со своей белой физиономией Шорти пройдёт куда угодно и никто не будет задавать ему лишних вопросов. Пусть Шорти, прихватив с собой пять толковых ребят, отправится в Филадельфию, где скрывается Николет и, застав его врасплох, арестует. А когда Шорти вернётся и скажет, что Николет сидит под замком — вот тогда ты и призовёшь к «Гамалу».
Андервуд понимал, что Смит не позволит себе никаких решительных действий, если рядом не будет Шорти. Смит относился к нему, как к своему талисману. Да Шорти и сам по себе был исключительно полезен — белокожий, толковый и сообразительный, смелый до безрассудства, он прекрасно разбирался в любых двигателях и механизмах и интуитивно чувствовал приближение опасности. И Шорти не хуже Смита понимал, кто в данный момент представляет для них основную опасность — Рейли.
Скрестив на груди руки, Смит уставился на мерцающий огонёк лампы. Из того угла, где шёл осмотр и чистка оружия, доносились негромкие разговоры. Где-то за стенами амбара крикнула ночная птица. Смит резко повернулся к Шорти.
— Ну как? Справишься?
— Конечно. — Шорти потёр замасленные руки и пурпурная красавица на предплечье дёрнулась. — Мне нужен лишь адрес в Филли, по которому найти Николета — и ещё немного жратвы и колёса. Без них не обойтись.
— Доставь эту старую развалину в Гринсборо, — сказал Смит. — И сразу же вылетай. Успеешь вернуться завтра к утру?
— Завтра к утру? — повторил Шорти. — К рассвету точно буду.
— Дай ему на пропитание, Говард, — приказал Смит.
Говард отсчитал в протянутую руку Шорти шесть десятидолларовых купюр. В затянутые паутиной окна сарая уже начали пробиваться первые сполохи рассвета, и Адервуд, прикрутив фитиль лампы, задул её. Шорти, подрагивая от утренней свежести, залез в кабину своего фургона и вытащил кожаную куртку. Он открыл боковую дверь амбара, и в помещение хлынула волна свежего бодрящего утреннего воздуха. Пологие низины нежились в лёгкой туманной дымке. Шорти, сухой и жилистый, повернулся к Смиту.
