Однако граф Делагарди недоумевал: почему Карл X полагает, что именно войны с превосходящим по численности врагом должны кормить армию? Он, Делагарди, видел более простой выход – закрепостить крестьян. Почему хлопы – рабы в Польше, Дании, Курляндии, Московии, наконец, в шведских же Лифляндии и Эстляндии, а в самой Швеции считают себя чуть ли ни равными с дворянами подданными короля?! Закрепостить их – и деньги найдутся на все: на армию, на науки и искусства, а Стокгольм заслужит славу Северных Афин! Но король вместо разумных реформ ищет выход в войне с Данией! Ему же, графу Делагарди, «оказал честь», повелев оборонять Лифляндию малыми силами. Что с того, что льстецы сравнивают генерал-фельдмаршала с Юлием Цезарем?! Лично он предпочел бы подобным комплиментам подкрепления.

Граф, впрочем, прекрасно понимал, что злиться на короля бессмысленно. Да и истинная причина дурного настроения была совсем в другом. В письме из Стокгольма упоминалось, что его супруга, принцесса Мария, недавно лихо отплясывала на балу с неким придворным шаркуном, прославившимся любовными победами. Это и вызвало у Магнуса Габриэля Делагарди тревогу. Генерал-губернатор прекрасно знал, что в глазах Марии ни один мужчина не выдерживает конкуренции с ним. Перед отъездом из Риги графиня сама говорила мужу, что ценит его и за красоту, и за природный ум, и за обаяние, и за силу страсти, и умение обеспечить женщине истинное наслаждение в постели, и даже за столь редкое качество, как любовь к искусствам. В его присутствии она и смотреть не стала бы на другого. Но прошел год и длительное воздержание наверняка давалось молодой, темпераментной женщине нелегко. Магнус Габриэль Делагарди с недовольством подумал: а вдруг, когда его жена перед отъездом дала ему очень странный совет – завести любовницу – она уже тогда планировала, что не станет в Стокгольме предаваться длительному воздержанию?

И хотя Мария не давала серьезного повода для ревности, генерал-губернатор решил: «Пора вызвать ее в Ригу. Да и самому поспешить в крупнейший город Лифляндии».

Генерал-губернатор Делагарди удивлялся тому, как недалекий служака Глазенап не понимает, что своей инициативой по краже коней свел на нет все усилия генерал-фельдмаршала. Видно, надо было четче объяснить ему задачу. Делагарди недаром «болел» чумой так долго, что люди стали удивляться: и не умирает, и не выздоравливает?! А его люди сознательно распускали слухи, будто бы чума пришла в Ригу. Все это было нужно!

Ведь сколько войск у неприятеля – неведомо, а у Делагарди шведский король забрал почти всех солдат. Но пусть противник думает, что в Лифляндии – могучая шведская армия. А если эта армия терпит неприятеля в Кокенгаузене и Мариенбурге, то лишь потому, что генерал-фельдмаршал болен и приказ о наступлении отдать некому. Теперь же наступил момент истины. Благодаря полковнику Глазенапу русские узнали: шведы способны разве что коней красть. И надо было срочно возвращаться к Риге, чтобы успеть к городу раньше неприятеля. Граф приказал своей крошечной армии немедленно двигаться к Риге.

– Как, ночью?! – изумились офицеры.

– Да! – рявкнул военачальник.

Пока шведы готовились к выступлению, в Царевичев-Дмитриев граде царила суета. Казаки и стрельцы поздним вечером с факелами в руках искали в темноте Герду, исчезнувшую дочь купца Хенрика Дрейлинга. Стрельцы облазили весь городок, казаки на конях стали осматривать ближайшие окрестности Царевичев-Дмитриев града. Купцу Дрейлингу приходили в голову самые черные мысли.

– Это шведы прознали, что я ваш шпион, и похитили мою единственную дочь! – сказал он Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину.

– Что за глупости! – успокаивал купца старый слуга воеводы Сильвестр. – Если бы шведы что-то прознали, могли бы дождаться вашего с Гердой возращения в Ригу и там арестовать вас.

– А вдруг они и Герду уже схватили, и меня ждут! – испуганно возразил Дрейлинг.

Буквально за один день купец Хенрик Дрелинг сильно сдал, из энергичного и решительного человека средних лет превратившись в трусоватого старика. А вот Воин Афанасьевич, испытывая очень сильное беспокойство, стремился действовать. Как только он начинал делать что-то конкретное, ему становилось спокойнее.

– Я поскачу за посад, поищу ее! – сказал он отцу.

Воевода искренне недоумевал, куда могла деться молодая немка, но не видел смысла дублировать то, что уже делают другие.

– За посадом ее уже ищут и казаки, и драгуны.

– Так я поскачу впереди всех.

– Тогда возьми пистолеты, проверь, заряжены ли они, и обязательно захвати факел, без него ты скоро ничего не увидишь. И разумнее было бы захватить с собой хоть несколько казаков.

Про себя воевода с неудовольствием подумал, что Воин излишне горяч, но одергивать его не стал – не всегда надо приучать молодого человека к осторожности. Хотя и вздохнул про себя: сколь тяжела доля отца! Сын ищет пропавшую девушку, а ему сиди, думай, не попал ли сын в засаду! Воевода озаботился бы еще больше, если бы узнал: Воин Афанасьевич так спешил на поиски, что отправился за город в одиночку.

…Герда шла по тропинке, которая вдруг уперлась прямо в Даугаву. Девушка очутилась в зарослях камыша, что росли на берегу реки. Идти дальше было некуда. Перед ней речные волны еле слышно плескались о берег, дул легкий ветерок, похолодало. Ей вдруг захотелось очиститься, смыть с себя грязь ушедшего дня, хотя бы омыть бедра, которые Иоганн фон Шталкер осквернил своими прикосновениями. Ни один человек, находясь в нормальном состоянии духа, не стал бы купаться в осенней Даугаве (был сентябрь), но из-за потрясений на Герду словно затмение нашло. Она думала не о том, что вода холодная, что дует ветер, а температура воздуха почти наверняка гарантирует простуду, если раздеться и побыть голышом. «Сейчас я смою с себя прикосновения его пакостных лап и очищусь!» – казалось девушке. Рижанка стянула с себя лосины, скинула плащ и шагнула в реку. Вода тут же отрезвила ее, Герда наконец сообразила, какую глупость делает. Взвизгнув от холода, она буквально выпрыгнула обратно на берег.

И в этот момент девушка услышала конский топот, увидела горящий факел, который освещал всадника и коня. Герде надо было бы затаиться, ее не так просто было увидеть в темноте. Но девушка, сообразив, что она бесстыже обнажена, а рядом – всадник-мужчина, просто растерялась. К тому же, полуодетая и мокрая, она сильно замерзла. Еще громче взвизгнув, Герда бросилась к одежде, которая лежала на песке. Но всадник двумя длинными прыжками коня (несмотря на пикантность своего положения, молодая немка невольно залюбовалась, какой мужчина прекрасный наездник!) поравнялся с ней и факелом осветил ее. В отблесках огня обнаженная ниже пояса Герда узнала своего спасителя. Хотя она стояла перед ним голая, почему-то совсем не было стыдно. Было холодно и было какое-то необычное чувство – сладостное волнение.

При виде обнаженной Герды Воин Афанасьевич был поражен. Не скроем, ему и раньше случалось видеть обнаженных женщин, но никогда женское тело не казалось ему столь прекрасным: Герда была похожа на статуи и рисунки античных богинь, которые он видел на картинках в книгах своего отца. Замерзшая девушка вдруг сильно вздрогнула.

– Что с тобой? – спросил изумленный Воин Афанасьевич.

– Холодно! – растерянно ответила Герда.

– Сейчас, сейчас! – ответил мужчина.

Он легко спрыгнул с коня, воткнул другой стороной факел в речной песок и быстро скинул с себя камзол. Он накинул эту одежду на Герду и прижал ее к себе, что было, в сущности, нелепо; защищать от холода надо было не верхнюю часть, а совсем другие части ее тела.

– Что ты делаешь?! – растерянно сказала прижатая к мужчине молодая немка. – Нет, так нельзя!

Она сказала «нет» и после того, как он долго и сладостно целовал ее в губы, и тогда, когда нежно взял ее на руки, чтобы осторожно положить на речной песок… Через некоторое время прибрежный песок оросился кровью – Герда превратилась в женщину. То, что произошло на речном берегу, казалось чудесным сном и ей, и ему.