Хоть Матвеев и ехал по городу вечером, но разглядеть сумел все. И с грустью констатировал в беседе с Гонсевским: войск в Кейданах мало. Гетман понял упрек: мол, слабоват ты, союзник. Озлился. Сказал несколько темпераментно:

– Когда ты приезжал прошлой осенью, боярин (при таком титуловании Матвеев как человек вежливый не стал опротестовывать «повышение» в чине), разве при нашей встрече не просил я у царя пять тысяч мушкетов, три тысячи пар пистолетов, военных барабанов да денег? Не получил ничего. Даже средств на то, чтобы на сейм мог бы прибыть с большой свитой.

Заедая вино отменной литовской ветчиной (в Москве так не коптили), стольник поинтересовался:

– Согласно ли войско литовское на избрание польским королем царя Алексея Михайловича?

– Литовское войско согласится, но его намного меньше, чем коронного войска в Польше. А там одни считают, что по смерти его величества Яна Казимира быть королем сыну цесаря габсбургского, у других – иные кандидатуры есть. Русские войска стоят в Киеве и Вильно, но не борются против шведов. А австрийская армия осадила Краков и помогла полякам выгнать из этого древнего города непрошеных гостей – скандинавов.

– Что же делать царю? – Артамон Сергеевич Матвеев прекрасно сыграл растерянность.

Выпив еще один бокал старого бургундского, гетман Гонсевский улыбнулся Артамону Матвееву, словно старому другу. Толково объяснил:

– Нужно привлечь на свою сторону маршала Любомирского и познаньского воеводу Лещинского. Роды их многочисленны, эти вельможи имеют собственные армии; пока ни один из них не высказался публично, кого из претендентов на польский трон поддерживает. Правда, Любомирский, что владеет целой областью на границе с Австрией, старается поддерживать с Веной хорошие отношения. Надо, чтобы царь незамедлительно пообещал и Любомирскому, и Лещинскому по сто тысяч червонцев.

Сказав это, гетман вспомнил и про себя:

– Мне тоже следует пожаловать сто тысяч, благодаря этим деньгам я стану влиятельнее и смогу лучше служить вашему царю.

Так как мадера кончилась, гетман налил гостю бургундского. Налил и себе. «Ох, и здоров же этот Гонсевский пить!» – уже с некоторой тревогой подумал стольник. А пан Винцент, словно ни одного бокала не осушил, трезвым голосом продолжал давать бесплатные советы. Как о деле менее значимом произнес:

– Кроме того, надо дать денег нынешнему королю. Глядишь, у Яна Казимира и появятся умные мысли насчет своего преемника.

Тут даже такой незаурядный человек, как Артамон Сергеевич, растерялся:

– Как это «дать»?! А он возьмет?!

– Этот ханжа?! Конечно же нет!

Артамон Матвеев уже совсем ничего не понимал.

– Так зачем давать, если не возьмет?

– Деньги для него надо дать королеве Марии-Людовике. Она женщина практичная, понимает – чем больше денег, тем влиятельнее королевская семья. Ей кажется ненормальным то, что король мало что значит в стране. Очень ненормальным. Поэтому она готова действовать по принципу: клин клином вышибают.

– То есть совершать ненормальные поступки для того, чтобы сделать ненормальную ситуацию нормальной? – сформулировал еще в детстве изучавший парадоксы древнегреческой философии Матвеев.

– Именно так. Тем более что средства она получит сейчас. А кандидатуру Алексея Михайловича на престол можно будет выставить лишь после смерти Яна Казмира и, соответственно, утраты королевой ее статуса. Главная сложность для вас – надо добиться встречи наедине с ее величеством. Но как добиться такой аудиенции, не мне вас, молодой пан, учить!

Услышав, какую двусмысленную фразу в адрес собственной королевы произнес гетман, Артамон Сергеевич сделал вывод, что выпитое паном Гонсевским старое бургундское все-таки дает о себе знать. И тут пан гетман добавил уже более серьезным тоном:

– Изволил бы государь подарок послать королеве, а заодно сказать, что сын его, Алексей Алексеевич, как достигнет совершенных лет, женится на ее племяннице – и Мария-Людовика все возможное сделает для будущих родственников. Кроме королевы целесообразно привлечь на свою сторону ряд влиятельных вельмож. Сейчас сильны в Польше киевский каштелян Чарнецкий и великий коронный гетман Потоцкий, если хватит денег, надо бы заручиться и их поддержкой.

Пока Винсент Гонсевский давал бесплатные советы, Артамон Сергеевич считал в уме деньги. Вроде бы все логично говорил гетман, не предлагал ничего неразумного, а в целом получалось, что требует невозможного. Хоть и распускал стольник Матвеев в Литве слухи о больших богатствах московского царя, но сам знал, что свободных денег в казне не имелось вовсе. Более того. На войну уже были истрачены все финансовые запасы. Чтобы продолжать боевые действия в Речи Посполитой, на Руси затеяли дело невиданное: стали чеканить медные деньги, которые торговцам велено было брать как серебряные. Это при том, что само государство налоги с купцов брало только серебряной монетой, медную не принимало.

Стольник осознавал, что нехватка наличности в Москве решала судьбу Восточной Европы. Ведь даже самому Гонсевскому вместо денег и оружия стольник мог привезти лишь связки соболей на семьсот рублей – дар вежливости, но никак не серьезная помощь. Артамон Сергеевич решил перевести разговор на другую тему, а заодно поставить на место нетактичного Гонсевского – хватит ему считать деньги в чужой казне.

Российский дипломат напомнил Гонсевскому:

– Итак, пану гетману не удалось взять Ригу.

– Да, я лишь недавно вернулся из похода. Жаль, что русские не поддержали меня. В одиночку я сумел взять замок Кирхгольм, а Ригу оборонил граф Делагарди. Он, кстати, не только от меня защитил город, ранее сам царь не смог его занять. Впрочем, о Риге ли сейчас надо думать?

– Это почему же?

– Всюду смута и разброд. Казачий полковник Жданович с двенадцатью тысячами всадников ходил в поход вместе с князем Трансильвании Ракоци против поляков. Ходил, вопреки перемирию между царем и польским королем. Один я во всей Речи Посполитой верен русскому царю. И сильно рискую при этом.

Гетман с обидой в голосе добавил:

– А царь мне даже сто тысяч не шлет!

– Сперва присягни на верность государю всея Руси вместе с начальными людьми и со всем войском, тогда царь точно пожалует вас деньгами, – дружелюбно посоветовал стольник.

Гетман сразу перестал жаловаться. А Артамон Сергеевич продолжил расспросы:

– Скоро ли в Варшаве соберется сейм, чтобы решить, быть ли царю Алексею Михайловичу польским королем по смерти Яна Казимира?

– Из-за войны сейм не соберется еще долго.

Гетман задумался и добавил:

– Но если сейм вдруг решат созвать, то царю было бы полезно послать в Варшаву неприметного, но умного человека, дабы тот влиял на депутатов.

– Кого же? – поинтересовался русский дипломат.

Талантливый и честолюбивый, Артамон Сергеевич ждал, что гетман назовет его имя.

– Кто я такой, чтобы определять, кого именно царь решит послать с поручением? Это решать Его царскому величеству. Я же могу лишь скромно произнести – полагаю, таким человеком мог бы быть кокенгаузенский воевода Афанасий Ордин-Нащокин или его сын Воин.

– Но почему вы так решили, пан гетман?

– О, я давно веду переписку с воеводой. Он дал мне немало ценных советов, как укреплять здесь влияние русского царя. А как умело этот умный воевода возрождает город Кокенгаузен!

Артамон Матвеев старался сдержать свое недовольство, но наблюдательный Винсент Гонсевский заметил, что гость помрачнел. Причина этого была гетману не ясна, и он забеспокоился: что сделал не так? На всякий случай разлил по бокалам вино, на сей раз откупорив еще одну бутылку мадеры.

– Разгоним печаль, пан посол.

Но вино не подняло настроения Матвееву. Способнейший из служилых людей России с раздражением думал: «От царя не раз слышал, как умен Афонька Ордин-Нащокин. Приехал в Кейданы – опять Ордин-Нащокин. Будь он неладен!»

Выпили еще по бокалу. Видя, что время позднее, хозяин предложил позвать слуг: