Они живут рядом с нами — загадочные, молчаливые и смотрят на мир зелеными, желтыми, серыми глазами многие сотни лет. О чем они думают, если думают? Этого не знает никто. Но известно другое: когда нам всем грозит беда, с которой самим не справиться, они приходят на помощь и спасают род человеческий. Так было в древнем Египте, когда люди научились выращивать зерно в долине Нила и полчища крыс могли его сожрать — до последнего зернышка. Помощь кошек была оценена по достоинству: их обожествили и начали ставить им памятники.

В могучем кошачьем племени есть особая, чем-то непонятным выделяющаяся ветвь — черные коты. Это «что-то» не разгадано до сих пор. Черные коты давно живут в нашей семье.

Тимофей первый прожил у нас пятнадцать лет. Это был огромный черный кот с прозрачно-янтарными глазами и небольшим, белым галстучком. Последняя мета означает, что он принадлежал к особой группе черных котов, именуемых гамбургскими. Появились эти коты на Руси при Петре Первом, когда по его приглашению поехали на Восток из Фатерланда на постоянное жительство немцы — мастера разных полезных дел и ремесел. В Санкт-Петербурге образовалась большая немецкая слобода. С немцами прибыли гамбургские коты, точно такие же, как сегодня: черные, с желтыми или зелеными глазами и непременным белым галстучком.

В наш дом Тимофей попал маленьким котенком. Побегав по квартире, он заглянул в туалет и быстро сообразил, зачем там установлен большой белый предмет. Вскоре мы услышали, как льется в него звонкая струйка. Если дверь в туалет была случайно закрыта, Тимофей прыгал вверх, хватался за ручку передними лапами, катался с видимым удовольствием на открывающейся двери, спрыгивал на пол и приступал к туалетным заботам.

Эта его манера открывать все двери в квартире иногда пугала наших гостей. Глубокой ночью у двери комнаты, где спит гость, иногда раздавался глухой удар — бух! Это Тимофей прыгнул на ручку, не смог сразу открыть дверь и рухнул на пол. Процедура повторялась до тех пор, пока дверь со скрипом не открывалась. Еще удар — бух! — и некто с горящими глазами входит в комнату.

Когда кот подрос, выяснилась его сущность — интеллектуал! Находясь всегда в центре семейных событий, он молчаливо наблюдал, не издавая никаких звуков, и можно полагать, по-своему оценивал происходящее.

Как-то мы с шестилетней внучкой Иришей нашли длинную доску, положили ее одним концом на раму открытого окна, а другим на землю (мы жили на первом этаже) Тимофей быстро пробежал по доске в квартиру. Ириша прокомментировала его поведение словами: «Тимофей у нас понимательный кот!».

Утро в доме начиналось так: Тимофей вел меня в кухню (я вставал первым), заваливался там на спину и требовал, чтобы я помассировал ему живот. Затем по доске отправлялся в сад, находившийся перед домом, и питался там разными травками. За этим следовало возвращение в кухню, он подходил к своим плошкам и всегда ел что-нибудь одно, не смешивая разные виды пищи, и никогда не запивал еду молоком. Просвещенные в этом деле люди сразу узнают подобие современной системы питания, предложенной знаменитым американским диетологом Шелтоном.

Но особенно силен был Тимофей в медицинской диагностике. Если кто-либо из домочадцев заболевал и ложился в постель, но чувствовал себя все же сносно, Тимофей не обращал на него внимания. Он позволял себе сбежать по доске в сад и греться там на солнышке или спать в тени. Если же состояние больного ухудшалось, он старался держаться к нему поближе и, как правило, пребывал в этой же комнате на теплом телевизоре, свесив пушистый хвост на светящийся экран. Если же человек чувствовал себя плохо, Тимофей лежал рядом или в ногах, а то и на больной пояснице, и никуда не уходил — сутками.

Он безошибочно выделял кошкофобов. Врожденное благородство не позволяло ему выражать свои чувства каким-либо образом, оно же удерживало Тимофея от любых действий по отношению к этим ущербным, с его точки зрения, людям. Но терпел он до определенного момента.

… После ужина, отойдя от стола, мой школьный друг пнул Тимофея ногой. Был ли этот поступок преднамеренным или случайным, для Тимофея, видимо, никакого значения не имело. Мой друг, ставший Главным и Лауреатом, часто ездил в командировки. Его жена, заботясь о престиже мужа, снабжала его в каждую командировку стопкой тщательно отглаженных рубашек. Эта стопка красовалась в лежащем на полу открытом чемодане. Утром друг с трясущимися губами произнес: «Иди, посмотри.» Стопка рубашек была обильно описана котом на манер буквы X…

Несчастье с Тимофеем случилось за год до его смерти. Когда он гулял в саду, его поймали кошатники. На следующий день, утром, я был у ворот кошачьей тюрьмы. Попав внутрь, я увидел большую клетку, в которой за железными прутьями лежали, плотно прижатые друг к другу, несколько десятков котов и кошек. Среди них был и Тимофей. На мои слова и на меня самого он не реагировал. За чисто символическую цену кота мне отдали.

Дома он вел себя, как человек, побывавший в застенках: стонал во сне, беспокойно ворочался и однажды упал со стола, на котором спал. Полностью в себя он так и не пришел. Сначала у него стали отказывать почки, потом вестибулярный аппарат — кота при ходьбе заносило. К лету Тимофею стало совсем худо. В один из теплых и солнечных дней, когда жена с соседскими детьми была в нашем огромном, заросшем высокой травой дворе, он попрощался с ними и, шатаясь, ушел. Дети искали его повсюду, но не нашли. Так достойно ушел из жизни Тимофей первый.

Несколько лет мы жили без кота. В конце концов решено было кота завести и, конечно, гамбургского. Так появился в доме Тимофей второй. Наивно полагая, что все гамбургские коты должны походить на Тимофея первого, мы были шокированы поведением нового котенка. Никакие словесные и прочие воспитательные меры на него не действовали. Все свои туалетные дела он совершал под ванной, в самом дальнем углу. Тимофея пришлось выставить в коридор.

В подъезде жила кошачья семья из четырех кошек. Глава семьи — Маша — крупная серая с белым кошка, всегда с большим вислым животом, ее две взрослые дочери — Милочка и Лапочка — и взрослый сын Франц-Иосиф, прозванный так за некоторое сходство пышными усами с последним императором Австро-Венгрии. В эту семью с устойчивыми дружелюбными отношениями Тимофей ворвался, как болид в атмосферу: нагло питался первым, старался занять самое лучшее, самое теплое место в подъезде. Теплые места эти, на широких литых радиаторах отопления, были давно и строго распределены между кошками: на нижнем радиаторе всегда лежала Маша, на верхнем — обе дочери, а Франц-Иосиф занимал отдельный радиатор по другую сторону лестницы.

Однажды, идя домой, я увидел в подъезде следующую сцену: на нижнем радиаторе, нагло развалившись, лежал Тимофей, а Маша и одна из дочек, стоя на холодном полу, униженно мяукали. Они явно просили Тимофея освободить чужое место. Тимофей время от времени приоткрывал один глаз, скашивал его на бедных кошек, снова закрывал и выписывал длинным хвостом замысловатую фигуру, которая несомненно означала: «А пошли вы…».

К середине лета Тимофей превратился в длинного черного хищника. Он с остервенением гонял соседских котов и кошек, охотился (но без успеха) на голубей и не забывал являться в наш палисадник, чтобы аккуратно подрывать корни цветов…

Не следует думать, что я намерен бросить тень на репутацию замечательных черных котов. Конечно, нет! Но я хочу, чтобы, принимая в дом и душу черного кота с белым галстучком, вы могли бы ясно представить, что он может оказаться интеллектуалом Тимофеем первым, а может — и прохиндеем Тимофеем вторым, хотя оба они представители одного и того же славного племени гамбургских котов.

… Теперь у нас живет подросток Тимофей третий. У него такая же черная лоснящаяся шерсть, желтые глаза и белый галстук-бабочка. Чего нам ждать от него? Не знаю, не знаю…

5 марта 1992 года в газете «Вечерняя Москва» появилась довольно крупная для газетной страницы фотография симпатичной кошечки, снятой в необычном интерьере, и надпись над снимком: «Киска, как тебя зовут?». Об истории появления этого фотоснимка, о смышленом звере, на нем изображенном, и его драматической судьбе мне хотелось бы рассказать читателям.