Еще в 1601 году в Москве появился слух, что царевич Димитрий, сын Иоанна IV, спасся от убийц, посланных будто бы Годуновым в Углич, и скрывается в Польше. Появление Димитрия, потомка прежней династии, к которой русский народ издавна привык, неизбежно поколебало бы положение Бориса, если бы только Димитрий действительно был жив. Поэтому, несмотря на свою уверенность в кончине царевича, Борис Годунов был сильно встревожен этим слухом. Он сразу понял, что рассказы о спасении Димитрия от смерти направлены прежде всего против него, являясь плодом интриг ненавидевших его бояр. Так и было в действительности. Василий Иванович Шуйский впоследствии прямо говорил, что бояре признали самозванца только для того, чтобы избавиться от Бориса. В свое время они не могли помешать Борису занять царский престол, не могли также бороться с Борисом-царем, так как он был сильнее боярства. Но они понимали, что старая династия Ивана Калиты в глазах народа гораздо выше Бориса. Поэтому они решили свергнуть Годунова во имя прежней династии, в лице ее последнего представителя — царевича Димитрия.
Как только слухи об этой интриге дошли до Бориса, на многих бояр посыпались тяжкие опалы. Следует, однако, отметить, что, пытая и ссылая множество заподозренных лиц, Борис почти не прибегал к смертным казням, хотя дело было для него очень серьезным. В это время были отправлены в ссылку Бельский, Романовы, Черкасские, Сицкие, Шестуновы, Репнины, Карповы и др.
Затем Борис объявил народу, что царевич Димитрий скончался, и самозванец, именующий себя Димитрием, не кто иной, как Григорий Отрепьев, беглый монах московского Чудова монастыря. Летом 1604 года Борис отправил в Польшу родного дядю самозванца, Смирнова-Отрепьева, чтобы он при личном свидании с племянником изобличил последнего в самозванстве. Но поляки не допустили этого свидания.
Действительно ли самозванцем был монах Григорий Отрепьев — в истории это вопрос спорный. Большинство русских историков признает, правда, в нем Григория Отрепьева. Но Костомаров говорит, что ничего точного не известно о его личности, а проф. Иконников считает даже так называемого «Лжедимитрия I» настоящим Димитрием, сыном Иоанна Грозного. Некоторые историки высказывают мнение, что хотя в Москве к самозванству и готовили Отрепьева, но царствовал не он, а неизвестное лицо, подмененное в Польше иезуитами. Отрепьев будто бы только приехал в Москву вместе с Лжедимитрием, но потом за пьянство был сослан им. Кем бы ни был загадочный человек, царствовавший в России под именем Димитрия, он, по многим признакам, и сам верил в свое царственное происхождение. Сравнительно быстро он заставил поверить в это и русский народ. Поляки же, которым он был обязан достижением русского престола, вряд ли верили в его происхождение от Иоанна Грозного. Так, например, канцлер и гетман Ян Замойский, выслушав рассказ о приключениях мнимого царевича, с явным недоверием произнес:
— Это какая-то римская комедия, что ли?..
Однако самозванец был нужен польскому правительству как хорошее средство для ослабления России, а польское духовенство надеялось начать с его помощью распространение католичества среди русских. Польские же авантюристы, явившиеся под знамена самозванца, готовы были драться за всякого, кто только мог хорошо заплатить или дать пограбить. Поэтому у самозванца скоро собрались довольно значительные военные силы, с которыми он и двинулся в поход против Бориса для получения «прародительского престола».
Вступив в русские пределы, самозванец стал рассылать по городам гонцов с грамотами, излагавшими историю его спасения от смерти и призывавшими всех русских стать под его знамена для борьбы с Борисом, который незаконно «владеет русским царством». Население очень доверчиво отнеслось к этим грамотам: один за другим города стали переходить к самозванцу, и движение его во главе войск к Москве скоро начало походить на триумфальное шествие законного государя.
Борис выслал против самозванца войска. Но московские воеводы действовали все время очень вяло и неискусно. Даже когда им удалось (30 января 1605 года) нанести самозванцу решительное поражение около Добрынич, они не сумели воспользоваться своей победой и дали самозванцу возможность бежать с остатками разбитого войска в Путивль. Там он скоро опять собрал вокруг себя много казаков и военнослужилых людей из перешедших на его сторону городов. С этим сбродом он хотел идти на выручку признавшего его города Кромы, осажденного большим отрядом московских войск под начальством боярина Шереметева. Неизвестно, чем окончилось бы это предприятие самозванца, если бы ему не помогли обстоятельства: 13 апреля 1605 года Борис скоропостижно скончался.
Москва присягнула 16-летнему сыну Бориса, Феодору Годунову. Было отправлено под Кромы особое посольство для приведения осаждавшего этот город войска к присяге новому государю. Войско тоже присягнуло. Но скоро в нем обнаружилась измена. Князья Василий и Иван Голицыны, Михаил Салтыков, Петр Басманов, братья Ляпуновы и другие главные военачальники перешли на сторону самозванца. Увлеченные ими полки тоже нарушили присягу, данную новому царю, и перешли к Лжедимитрию.
С этими новыми подкреплениями самозванец двинулся из Путивля к Москве. Всюду по пути его встречали как законного государя. 1 июня в Москву явились от него Плещеев и Пушкин, собрали народ и читали ему грамоту, в которой рассказывалась вся история царевича — его спасение от смерти, его пребывание в Польше и поход в столицу. Народ не знал, чему верить, и вызвал на Красную площадь Василия Шуйского, который вел следственное дело об убийстве Димитрия. Шуйский явился и уверил всех, что Борис действительно посылал в Углич людей убить Димитрия, но последний спасся, а убит был поповский сын. Услышав это, толпа бросилась с Красной площади в Кремль, схватила царя Феодора вместе со всеми его родственниками и перевела их в старый боярский дом Годуновых. Через десять дней от самозванца приехали в Москву князья Голицыны и Мосальский с тем, чтобы «покончить» с Годуновыми. Они задушили царя Феодора, его мать и Семена Годунова, а остальных родственников Бориса отправили в изгнание.
20 июня 1605 года Лжедимитрий торжественно вступил в Москву. Прежде всего он поехал в Архангельский собор, где был похоронен Иоанн Грозный, и горько плакал над его гробницей. Через несколько дней после этого он вернул из ссылки своих мнимых родственников, попавших в опалу при Годунове, — Нагих и Романовых, щедро осыпав их милостями. В конце июля приехала в Москву царица Мария Федоровна Нагая, мнимая мать самозванца. Произошла трогательная встреча. Лжедимитрий держал себя с ней как нежный сын, а царица встретила его как любящая мать. Самозванец, по-видимому, искренно считал ее своей родительницей.
Московское население сначала было в восторге от нового царя. Но вскоре отношения между Лжедимитрием и народом стали ухудшаться. Русские люди с удивлением замечали, что царь совсем не похож на прежних царей: не посещает храмов, не спит после обеда, запросто бродит по Москве, одевается по-польски, водится исключительно с поляками, пляшет на придворных вечерах и маскарадах, нарушает посты, не кладет поклонов и т. д. Бояре были обижены тем, что царь предпочитает им иноземцев, называет их невеждами и т. п. Народное недовольство вызывали больше всего окружавшие царя поляки. Они держали себя в Москве, как в завоеванном городе, и оскорбляли на каждом шагу щепетильное национальное чувство московских жителей: входили в церковь в шапках, нередко с собаками, громко болтали там, смеялись. Русским женщинам небезопасно было показываться на улицах города. Высшее русское духовенство тоже было недовольно равнодушием царя к православной церкви. Кроме того, оно упорно не соглашалось на брак царя с католичкой Мариной Мнишек. Лишь с большим трудом патриарху Игнатию удалось уговорить архиереев согласиться на присоединение Марины Мнишек к православной церкви не через крещение, а только через миропомазание и причащение по православному обряду.
Все эти обстоятельства вызывали глухое брожение в народе и среди бояр, вскоре перешедшее в заговор против самозванца. Заговорщики вышли из той самой среды, которая «воскресила царевича Димитрия», ― из боярства. Во главе их стал Василий Иванович Шуйский. В марте 1606 года брожение проявилось и среди московских стрельцов, которые кричали, что царь «разоряет православную веру». Приезд Марины Мнишек в Москву для бракосочетания с царем послужил удобным моментом для свержения самозванца.
