– Он потерял веру в наше дело. Слабак. Наша цель стала для него размытой. Эрик предпочел наслаждаться ролью «хорошего семьянина». Хотел сбежать от ответственности! Как бы не так!

Гудрун прищурилась, неожиданно раздраженная тем, что вынуждена мне все разжевать. И пожала плечами.

– Кроме того, он уже исполнил свое предназначение. Зачал тебя.

У меня к горлу подкатил ком.

– Однажды ты мне призналась, что любила его, – сказала я Эмили. – Ты лгала мне?

– Пойми самое важное, Мерси, – проговорила Эмили бесстрастным тоном. – Ты – мой шедевр. Грань должна была умереть вместе с тобой. Я не возражала, поскольку хотела исполнить пророчество через тебя, мой прекрасный Выродок. Если бы я могла уничтожить в той аварии твою сестру, я бы сделала это. Увы, Джинни слишком крепко вцепилась в Мэйзи своими когтями.

– Мэйзи – твоя дочь.

– Мэйзи – нежеланный результат, глупая помеха. Ты моя дочь, моя Мерси…

Эмили лукаво покосилась на Гудрун.

– …ты – сосуд, вместилище… конверт, если хочешь, и пришел час его распечатать!

Низкий гул колоколообразного аппарата стал выше на октаву. Я увидела, что он вращается быстрее.

– Вот наше величайшее изобретение, – пояснила Гудрун с явной гордостью. – Наше величайшее оружие. В нем соединились высшие достижения науки и магии, предназначенные для того, чтобы взрезать темное и пустое сердце пустоты, которую ты называешь Богом.

Машина продолжала разгоняться, пока не слилась в неразличимый глазом вихрь. Казалось, что она втягивает в себя наше измерение, создавая мощное тяготение.

– Оно откроет пространство, в котором ничто не существует, но в котором все возможно. Зачатое может обрести плоть, а все, что стало плотью, можно вернуть в небытие, туда, откуда оно появилось.

Меня на миг ослепила мощная вспышка, и мир молниеносно погрузился во тьму. Хотя нет, правильнее сказать, что свет попросту исчез, словно его никогда и не было во вселенной. Я очутилась в сердцевине вечной и неизмеримой пустоты. В центре бездны.

Эта пустота не имела точек отсчета и иных координат. Здесь не было верха и низа, иллюзий и рационализации. Рассудок мог больше не мучиться по поводу линейного закона причины и следствия. В пустоте становилось ясным отсутствие различий между историей и выдумкой. И то, и другое оказалось одинаково лживо.

Внезапно меня осенило. Величайшим обманом моей жизни было не то, что моя мать умерла или что никто толком не знал, кто мой отец. В некотором роде эти измышления превратились в блистательную правду. Моя мать душевно погибла для меня и своих родных, причем навсегда, и никто действительно не догадывался, что за человек был мой отец. А самой величайшей ложью, какой я когда-либо была свидетелем, стали часы Джинни. Они громко отсчитывали секунды, объявляя себя глашатаем времени великого божества, правящего человечеством. Но в пустоте время не имело значения – оно было лишь побочным эффектом, хрупким колоссом на глиняных ногах. В пустоте у меня не было ни глаз, ни мозга, ни нейронов. Но иллюзии, которые я называла своей жизнью, продолжали развертываться в моем сознании. Хотя нет, – они словно текли сквозь меня, не затрагивая меня и растворяясь в пустоте. Мое сознание функционировало само по себе, порождая образы Эмили, память об Эрике. Меня зачали чудовища, но я-то чудовищем не была. Эмили назвала меня «Выродком». Она намекала, что у меня нет души. Но я чувствовала, что она не права. У меня есть душа, искорка, я и являлась этой искоркой. Мне хотелось верить, что и сейчас Эмили ошиблась – так же, как и во всем остальном.

Что наверху, то и внизу. Внедрившись в «Тилландсию», Эрик и Эмили трансформировали безобидный мужской клуб в генератор темных чар. Они совершили неслыханный акт симпатической магии, но вместо воска и тряпок использовали для создания куклы собственный биологический механизм. Создали живую куклу, способную заключить в себе сущность грани. Кровь и секс «Тилландсии» оказались нужной частотой, которая настроилась на грань, уловила ее микроскопическую частицу и поместила ее в человеческую плоть. В тело, которое я считала своим. Эрик и Эмили выяснили, что лучшим способом разрушить грань будет уничтожение этой крохотной частицы – ведь по законам симпатической магии то, что исчезает на молекулярном уровне, исчезает и на клеточном уровне. А дальше идет цепная реакция…

И сейчас я висела в пустоте, оторванная от собственного тела, а мое сознание констатировало факты. Хитрая Эмили проявила невиданную ловкость! Грань сотворили тринадцать семейств, и требовалось совместное взаимодействие всех тринадцати семейств, чтобы ее уничтожить. Уничтожить меня. Десять кланов, сохранившие преданность старым правилам, никогда бы не согласились объединиться с тремя семействами отступников, но Эмили заронила в их сердца семена страха. Они думали, что остановят меня и тем самым я не причиню вред грани. Они и вообразить не могли, что я и есть грань.

Лишенная магической силы рыжая девочка, которую они сперва проглядели, а потом возненавидели, оказалась воплощением грани. Я поняла, что буду тосковать по этой девочке. Кланы объединились против меня, но я чувствовала, что семейства отступников в особенности жаждали стереть Мерси с лица земли. Здесь, в пустоте, я поняла, что именно происходит. Меня пытаются сломать и стереть в порошок. Сознание затуманилось, растворяясь в абсолютном небытии. Я позволила ему освободиться, попытаться вспомнить приятное, но успокоения мне это не принесло.

Внезапно меня захлестнул ужас. Тело Джинни появилось передо мной или тело Тига? Теперь два убийства слились воедино. Пожар в «Маг Мел». Понимание того, что я больше никогда не увижу родителей Питера. Удар ниже пояса, когда Питер ринулся в портал фейри, даже не махнув мне рукой на прощание. Осознание того, как Мэйзи решила принести меня в жертву. Мерзкий хруст в позвонке, когда Коннор отбросил меня к стене, как тряпочную куклу, и я чуть не сломала шею в доме Джинни. Колдовской огонь, поглотивший Коннора. Все хорошее покидало меня. А как же самые близкие мне люди? Две женщины. Сестры. Они по-настоящему любили меня, но я не могла вспомнить их имена. Двое мужчин. Они тоже любили меня. Я в этом не сомневалась. Они были мне как родные, но не являлись моими братьями. Какое-то слово пыталось прорваться в мое сознание, а потом я его забыла. Ощутила удар, и тьма начала сгущаться. Теперь все вокруг заполонила пустота, а я превратилась в остров. Я все еще видела эту девочку, а может, она мне просто померещилась. Она лежала совсем неподвижно, рыжие волосы разметались по подушке – яркие, как кровь, покрывающая ее бедра. Я бы хотела помочь ей и утешить. Хотела бы ей пообещать, что все будет в порядке, но я чувствовала, что она, как и я, угасает. Еще один удар, дрожь, и видение померкло. Образы пропали. Осталась тьма и единственная искорка в ней. Взглянув на искорку, я вспомнила слово. Это же цвет! Голубой. Нет, призрачно-голубой.

– Ну, если ты уже достаточно себя пожалела, у нас есть кое-какая работа.

Мое сознание, готовое схлопнуться, резко развернулось во всю ширь. Я вспомнила, кто я такая – а затем и все остальное.

– Хило.

Матушка Хило не имела физического облика. Передо мной сверкала призрачно-голубая искорка, но я узнала ту, что была мне другом.

– Да, девонька. Я твоя Хило.

– Ты ангел?

Мрак вокруг меня сотряс хохот, призрачно-голубой свет разошелся волнами, отразившимися в бесконечности.

– Пути Господни неисповедимы. Может, и так, тогда Он счел эту работу не подходящей для Себя.

Пустоту огласил смех.

– Хило за тобой пришла. Она никому не даст обидеть свою малышку.

– Я ничья малышка. Я даже не человек.

– Чушь!

Темнота вокруг меня сгустилась, и передо мной возникло лицо матушки Хило.

– Без разницы, человек ты или коза, ты – Мерси, и ты моя малышка. Я люблю тебя, девонька. Полюбила с того самого дня, как вечером увидела тебя на кладбище Колониал, с твоим дурацким туром. Помнишь тот вечер, Мерси?