Так, например, лиса всегда характеризуется как хитрая, лицемерная, угодливая и вместе с тем корыстолюбивая. Волк во многих случаях олицетворяет глупость и самоуверенность; наделенный обычно и силой и выносливостью, он нередко терпит поражение от зверей и животных, которые на первый взгляд во многом ему уступают.

Медведь, как и волк, во многих сказках неповоротлив, глуп или до глупости доверчив, за что бывает наказан, причем иногда очень жестоко.

И еще тигр, лев, медведь, волк, лиса ассоциируются обычно с власть имущими, с угнетателями, домашние животные нередко олицетворяют угнетенных. В сказках, где фигурируют домашние животные, как правило, утверждается и побеждает добро.

В сказках многих народов животные действуют в бытовой сфере и ведут себя как люди. В азербайджанской сказке «Как голубь учился гнездо вить», например, высмеиваются самоуверенные люди, которые не доводят начатое дело до конца; адыгейская сказка «Как старый кот обратился в хаджи» учит, что нельзя верить старому врагу, если даже он притворяется твоим другом.

Сказки о животных возникли в глубокой древности, когда человек, добывая диких животных или приручая их, хорошо изучил их повадки, их характер. Эти наблюдения и легли в основу разных сказок о животных, которые в течение многих веков впитывали опыт многих поколений, шлифовались. Со временем эти сказки стали своеобразной энциклопедией, по которой дети знакомились с богатым и разнообразным миром животных.

Сказки о животных — одно из наиболее поэтических ярких явлений фольклора любого народа. Их отличает краткий, стремительно развивающийся сюжет, а главное — в выразительных и легко запоминающихся диалогах. И не случайно очень велик интерес детей к сказкам о животных, поэтому они всегда широко использовались при воспитании подрастающего поколения, на наглядных примерах утверждали победу добра, справедливости, разума.

Создатели народных сказок на протяжении столетий жили трудно — они тяжелым трудом добывали себе пропитание, в неравной борьбе, плохо вооруженные, охотились на животных, с помощью примитивных орудий труда растили хлеб, испытывали гнет власть имущих. Но они всегда верили в то, что наступит справедливая, светлая жизнь, и эта вера звучит в сказках.

А самое главное — «сказка-складка» — сказка любого народа сложена так складно, что она доставляет истинное наслаждение и маленьким детям, которые безоглядно верят ее каждому слову, и взрослым, которые четко отделяют вымысел от правды, но тем не менее продолжают любить эти нехитрые на первый взгляд повествования.

А. Алиева

ЛЕТУЧИЙ КОРАБЛЬ.

Украинская сказка

Перевод Г. Петникова.

или старик со старухой, было у них три сына: двое — умных, а третий — дурачок. Умных они и жалеют, каждую неделю старуха им чистые рубахи дает, а дурачка все ругают, смеются над ним, а он знай себе на печи в куче проса сидит в грязной рубашке, без штанов. Коль дадут — поест, а нет — то и голодает. И вот прошел на ту пору слух: так, мол, и так — прилетел царский наказ к царю на обед собираться, и кто построит такой корабль, чтоб летал, да на том корабле приедет, за того царь дочку выдаст.

Вот умные братья советуются:

— Пойти бы, пожалуй, и нам, может, там наше счастье.

Пораздумали, у отца-матери просятся.

— Пойдем мы, — говорят, — к царю на обед: потерять ничего не потеряем, а может, там наше счастье.

Отец их отговаривает, мать отговаривает — нет!

— Пойдем, да и все! Благословите нас в путь-дорогу.

Старики, нечего делать, благословили их в дорогу; надавала им старуха белых паляни́ц[1], зажарила поросенка, фляжку гори́лки[2] дала, пошли они.

А дурень сидит на печи и тоже просится.

— Пойду, — говорит, — и я туда, куда братья пошли!

— Куда уж тебе, дурню, идти? — говорит мать. — Да тебя там волки съедят!

— Нет, — говорит, — не съедят, пойду!

Старики поначалу над ним смеялись, а потом и бранить начали. Так нет! Видят, что с дурнем ничего не поделаешь, и говорят:

— Ну, ступай, да чтоб назад не возвращался, нашим сыном не назывался.

Дала ему мать тóрбу[3], наложила туда черного черствого хлеба, фляжку воды дала и выпроводила его из дому. Он и пошел.

Идет и идет, вдруг встречает по дороге деда. Такой седой дедуня, борода вся белая, до самого пояса.

— Здравствуйте, дедушка!

— Здорово, сынок!

— Куда, дедушка, идете?

А тот и говорит:

— Хожу я по свету, людей из беды выручаю. А ты куда?

— К царю на обед.

— А ты разве умеешь такой корабль смастерить, чтобы сам летал? — спрашивает дед.

— Нет, — говорит, — не умею!

— Так чего ж ты идешь?

— А Бог его знает, — говорит, — чего! Потерять ничего не потеряю, а может, где там мое счастье закатилось.

— Так садись, — говорит, — отдохни маленько, пополудничаем. Доставай-ка, что у тебя там в торбе.

— Эх, дедусь, нет у меня ничего, один только черствый хлеб, вы такой и не укусите.

— Ничего, доставай!

Вот дурень достает, глядь — а из того черного хлеба да такие белые паляницы сделались, каких он отродясь и не едал: прямо сказать, как у панов.

— Ну что ж, — говорит дед, — как же, не выпивши, полдничать? А нет ли там у тебя в торбе горилки?

— Да где ж она у меня возьмется? Есть только фляжка с водой.

— Доставай! — говорит.

Достал он, отведали, а там такая горилка сделалась!

— Ишь, — говорит дед, — как Бог дураков-то жалует!

Вот разостлали они на траве сви́тки[4], уселись и давай полдничать. Закусили хорошенько, поблагодарил дед дурня за хлеб да за горилку и говорит:

— Ну, слушай, сынок, ступай теперь в лес, подойди к дереву и, трижды перекрестясь, ударь топором по стволу, а сам поскорей падай ниц и лежи, пока тебя не разбудят. Вот корабль тебе и построится, а ты садись на него и лети, куда тебе надо, и забирай по пути всякого встречного.

Поблагодарил дурень деда, распрощались они.

Дед пошел своей дорогой, а дурень в лес направился.

Вот приходит в лес, подошел к дереву, стукнул топориком, упал ниц и уснул. Спал-спал, вдруг спустя некоторое время слышит — кто-то будит его.

— Вставай, твое счастье уже поспело, подымайся!

Дурень проснулся, видит: стоит корабль, сам золотой, мачты серебряные, паруса шелковые, так и надуваются, только лететь!

Вот, не долго думая, сел он на корабль, снялся корабль и полетел… И полетел ниже неба, выше земли, что и глазом не видать.

Летел-летел, вдруг видит: на дороге припал человек к земле ухом и слушает. Он и крикнул ему:

— Здорово, дядько!

— Здорово, голубчик!

— Что ты делаешь?

— Да вот слушаю, — говорит, — собрались ли уже к царю на обед люди.

— А ты разве туда идешь?

— Туда.

— Садись со мной, я тебя подвезу.

Тот и сел. Полетели.

Летели-летели, глядь: человек на дороге — одна нога к уху привязана, а на другой скачет.

— Здорово, дядько!

— Здорово, милый!

— Чего ты на одной ноге скачешь?

— Да вот, если б я, — говорит, — отвязал другую, то за один шаг весь бы свет обошел. А я, — говорит, — не хочу.

— Куда ж ты идешь?

— К царю на обед.

— Так садись с нами.

— Дóбре.

Тот сел, опять полетели.

Летели-летели, глядь — стоит на дороге охотник, из лука нацеливается, а нигде ничего не видать — ни птицы, ни зверя.

Дурень крикнул:

— Здорово, дядько! Куда ты целишься, коль не видно ни птицы, ни зверя?