О несостоятельности подобных взглядов писал Б. Г.Олыпамов–ский. «Такая цель, — утверждал он, — столкнулась с экономическим законом о том, что эмиграция, при естественном ходе таковой, идет с запада на восток, из местности более населенной и более культурной в сельскохозяйственном отношении в местность менее населенную и менее в этом отношении культурную». Идея патриотизма в ее воинствующем звучании не может вызвать массового движения: «патриотизм такого характера свойственен только правительствам и отдельным лицам, но не народу как таковому» ⁷⁹.

К тому же разочарования приносили не одни только эксперименты с майоратным землевладением. Противопоставляемая им крестьянская колонизация также давала пищу для горьких размышлений. Чем дальше, тем более очевидными становились негативные последствия новогеоргиевского опыта с псковскими крестьянами. Псковичей щедро наделили землей, предоставили им различные льготы. Соседство крепости с многотысячным гарнизоном обеспечивало их дополнительными заработками. Несмотря на все это, колонисты отнюдь не процветали. «Лениво и примитивно вели они свои хозяйства, не проявив ни в чем даже попыток подняться до сельскохозяйственной культуры, и тогда стоявшей здесь много выше, чем в родной Псковской губернии», — писал один из русских чиновников Царства Польского. Близкую оценку находим у Ф. Скарбека. «Дорогостоящая поцытка основания русской колонии возле Модлинской крепости (польское соответствие Новогеоргиевска. — Л. Г.) и под защитой ее пушек, — свидетельствовал он, — в скором времени доказала, что это переселение — лишь пустая трата казенных средств, которая никакого вовсе результата не принесет». Следствием неблагополучного положения поселенцев стала продажа ими своих наделов, значительная часть которых перешла к нерусским владельцам. В 1875 г. высочайшим повелением последним было предписано в 20-летний срок переуступить землю лицам православного вероисповедания 80. Проводившаяся в Царстве Польском общая инвентаризации русского землевладения (1892, 1898, 1908) показала, что многие купленные ранее имения находятся в руках нерусских управляющих и арендаторов 81.

В 1870 г., высказываясь о перспективе открытия земств в западных губерниях, Александр II назвал в качестве непременного условия сосредоточение там в русских руках половины имений и двух третей всей площади крупной земельной собственности. Со

гласно завышенным данным официальной статистики, к началу 80‑х гг. по общей занимаемой поверхности русские поместья относились к польским в Юго — Западном крае как 2:3, а в Северо — Западном крае — как 1:3. Соотношение числа русских и польских землевладельцев в Северо — Западном крае составило 4:25. В 1884 г. Комитет министров пришел к заключению, что вытеснение поляков не сопровождается пропорциональным ростом русского присутствия. Тем не менее основания для пессимизма были и у помещиков–поляков. Описывая свои впечатления от поездки по Юго — Западному краю в начале 80‑х гг., польский мемуарист В. Матлаковский сокрушался о том, что земли в восточной части Речи Посполитой сосредоточились в руках немногих магнатов. Будь на них посажена «вся шляхетская братия», сопротивление польского элемента было бы куда более мощным. Увы, русификаторы «вместо леса нашли одинокие могучие стволы»⁸².

По данным Д. Бовуа, на Правобережной Украине лишь к 1896 г. совокупная площадь русских имений превысила 50-процентную отметку, и то не во всех губерниях. На рубеже веков рост их количества остановился, а после 1905 г., когда были отменены запреты на покупку земли поляками, наблюдается увеличение удельного веса польского землевладения. Еще меньше надежд на исполнение заветов царя-Освободителя оставляла ситуация в Северо — Западном крае, где польские имения были многочисленнее, а отпор правительственному курсу — сильнее. К этому следует добавить, что баланс крестьянского и помещичьего землевладения в Западном крае менялся очень незначительно. Комментируя в самом конце века данный феномен, С. Ю.Витте связывал его с преобладанием польских помещиков. Нетипичная для пореформенной России, эта устойчивость крупного землевладения была тем более показательной, что Царство Польское и западные губернии являлись единственными регионами Империи, в которых правительство поощряло перераспределение собственности в пользу крестьян 83.

Предпочтительным объектом крестьянской колонизации в Западном крае продолжали оставаться области с малым процентом православного, белорусского и малороссийского, населения. Согласно официальному взгляду, оно считалось русским и в качестве такового наделялось землей: благо, среди православных, равно как и старообрядцев, проживавших в пределах Западного края, недостатка в нуждающихся не было. Несколько раз — ив 60–70‑е гг. XIX в., и в начале XX в. — ставился вопрос о переносе центра тяжести правительственной поддержки именно на этот местный контингент и, соответственно, прекращении привлечения «русских сил» извне 84. Однако раскольники, эти главные нарушители церковного единства русского народа, и говорившие на местных наречиях бывшие униаты не вполне отвечали представлениям об идеальном переселенце. К тому же ставка на них не обеспечивала количественного роста русского элемента на окраине. Поэтому периодически власти западных губерний обращались в другие регионы Империи с просьбой о присылке переселенцев 85.

Из руководителей местной администрации рубежа веков наращиванию русских сил уделял внимание виленский генерал–губернатор В. Н.Троцкий. В 1899 г. принимается решение об изъятии переселенческих участков, перешедших в руки католиков. В начале века в поддержку крестьянской колонизации высказался преемник Троцкого и будущий министр внутренних дел П. Д. Святополк — Мир–ский. Особенно неотложным делом он считал усиление русского элемента в Ковенской губернии, где наметилась явная тенденция к уменьшению и без того скромной его численности в 2129 семейств. Источники прежних неудач виделись в неправильном подборе переселенцев, размещении их на больших расстояниях друг от друга, недостаточной материальной поддержке со стороны государства, традиционной устремленности русского крестьянства не на запад, а на восток. Непосредственной причиной оттока колонистов было, однако, их малоземелье. Святополк — Мирский распорядился о том, чтобы нуждающиеся русские крестьяне наделялись землей на месте и лишь в крайних случаях отпускались в Сибирь. По соглашению с Министерством земледелия и государственных имуществ, генерал–губернатор взял под свой личный контроль всю продажу казенных земель. Центральная роль отводилась Крестьянскому банку, приобретавшему угодья для последующей перепродажи русским крестьянам. В 1904 г. к разделу в Ковенской губернии были намечены два имения общей площадью 4 тысячи десятин: одно предназначалось для малоземельных из соседней Виленской губернии, другое — для заселения выходцами из внутренней России. Святополк — Мирский возлагал надежды на граничащие с Западным краем Псковскую, Смоленскую, Черниговскую и Полтавскую губернии, а также допускал переселение крестьян из менее «проблемных» частей Западного края (Киевская, Минская, Могилевская губернии) в более в национально–политическом плане неблагополучные 86. Горячим поборником землеустройства местного русского элемента показал себя управляющий канцелярией ви–ленского генерал–губернатора А. А.Станкевич.

В Петербурге идея крестьянской колонизации нашла поддержку П. А.Столыпина. Занимаясь вопросом о западном земстве, председатель Совета министров, сам владелец имения в Ковенской губернии, скептически отнесся в 1910 г. к перспективе опереться на русских помещиков–выборщиков («где же их взять?»). Он возлагал надежды на скупку поместий Крестьянским банком с последующим их дроблением и заселением «известным количеством русских крестьян». Иными словами, брался курс на формирование крупного колонизационного фонда, наличным же резервам казенных земель отводилась не ведущая, а вспомогательная роль. Существенных изменений в национальном составе земледельческого сословия премьер рассчитывал добиться всего за 3 года 87.