Российская академия наук Институт славяноведения

Книга издана при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 98–01–16192д)

Исследование выполнено при финансовом содействии:

Российского гуманитарного научного фонда (проект № 96–01–00375)

Research Support Scheme of the Open Society Institute / Higher Education Support Programme (grant № 213/1997)

Ответственный редактор доктор исторических наук И. И.Свирида

Маме с любовью и благодарностью

В середине 1843 года почти одновременно в Варшаву, где еще живо помнили о недавнем штурме русских войск, прибыли двое путников. Один из них — уроженец Витебской губернии Ян Савинич, долго живший в Центральной России. Впоследствии этот «человек пограничья» станет видным филологом. «Несколько ознакомились с Варшавой, — сообщал он в Москву славянофилу П. В. Киреевскому. — Никакого сходства с русскими городами. Ваша совершенная правда. Сначала было что–то странно и даже неприятно. Все устроено иначе. И ко всему надо привыкать. А все без русской печи скучно и как–то неудобно».

Вторым путником был возвращавшийся на родину после продолжительной службы за рубежом поэт и дипломат Федор Тютчев. Миновав Краков, он назвал древнюю польскую столицу «не более как прекрасным покойником». Иное дело Варшава. «Варшава приятно поразила меня, — писал Тютчев. — Здесь я вновь обрел множество впечатлений, дремавших во мне уже многие годы и пробудившихся словно от толчка, едва я ступил на улицы Варшавы. Ибо как–никак, несмотря ни на что, этот город внешне чем–то родственен Москве, и это особенно бросается в глаза тому, кто едет с Запада»¹.

W. Sliwowska. Jan Sulima Sawinicz — pierwszy rusycysta z wyksztaicenia i powotania na ziemiach polskich / Slavia Orientalis, 1992, № 2, s. 70–73, 76; Ф. И.Тютчев. Сочинения в двух томах. М., 1980, т.2, с. 57.

Польский аспект российской истории XIX — начала XX вв. принадлежит к числу тех, недооценка которых не просто обедняет наши представления о прошлом Отечества, но делает принципиально невозможным воссоздание его целостной и жизненно достоверной картины. Среди народов Российской империи поляки занимали особое место как вследствие своей многочисленности, так и в еще большей степени потому, что с их присутствием было связано действие мощных центробежных сил в государстве.

Каждый историк русско–польских отношений неизбежно сталкивается с двумя национальными традициями, дававшими о себе знать даже в условиях господства интернационалистской по форме идеологии и исключительно влиятельными сейчас, после отказа от нее. Слепое следование любой из этих традиций не менее опасно, чем привнесение в достаточно отдаленные исторические эпохи системы ценностей конца XX в.

* Царство Польское — официальное название территории, отошедшей к России в результате победы над Наполеоном. «Царь польский» в краткой титулатуре Романовых следовал сразу за «самодержцем всероссийским», подчеркивая тем самым особую роль одного из последних приобретений Империи. Королевство — польскоязычное, также официально употребляемое соответствие Царства. С 1874 г. наименование этой административной единицы заменяется на «варшавское генерал–губернаторство», а в 80‑е гг. XIX в. в политический лексикон приходит ее новое, еще более национально обезличенное и потому оскорбительное для поляков обозначение — Привислинский край.

Говоря о поляках в России, мы будем иметь в виду не только этнически русскую территорию, но все пространство, в пределах которого они находились в орбите российской государственности: даже на своих исконных землях поляки оставались российскими подданными и управлялись из имперского центра. Иными словами, Россия в книге — это дореволюционная Империя. Говоря о русских в Польше, мы также не станем ограничиваться собственно польскими территориями, держа в поле зрения, по возможности, все отошедшие к России земли Речи По–сполитой, политический курс в отношении которых определялся в первую очередь польским вопросом. Подобная постановка, разумеется, ни в коей мере не несет в себе этно–национальной характеристики этого обширного региона, включавшего Царство (Королевство) Польское* и так называемые западные, белорусско–литовско–малороссийские, губернии. Он может рассматриваться как в соотнесении с остальными частями разделенной Речи Посполитой, свыше 4/5 площади которой составлял, так и с другими национальными окраинами Российской империи, занимая в ряду последних едва ли не самое значительное место. К востоку от черты раздела 1772 г. польское население носило островной характер и определяется принятым в литературе предмета термином Полония.

Предлагаемый угол зрения позволяет наилучшим образом учесть исторические особенности менталитета русских и поляков. Земли, которые в представлении поляков ассоциировались с этническим ядром, воспринимались русскими как западный форпост государства, своего рода внутренняя заграница. В одной национальной традиции они могли выступать в качестве Привислинского края, а в другой — Конституционного Королевства или Конгресувки (напоминание о международных гарантиях Венского конгресса). Концепции «большого русского народа» (великороссы–малороссы–белорусы) противостояла почти зеркальная польская конструкция (поляки–литвины–русины). Польским соответствием западных губерний (Западного края) служили восточные окраины–кресы. Противоположными были проникнутые историческими реминисценциями определения этого региона: «захваченный» (zabrany) край и «возвращенные» губернии. Общественная мысль формулировала непримиримые по сути национально–созидательные программы «органической работы» и «русского дела».

Систематическое изложение материала начинается в книге с 1831 г., хотя, в меру необходимости, делаются экскурсы и в более раннюю эпоху. На 1831 г. как основополагающий рубеж в польской политике самодержавия указывали многие историки. Именно с ним связывал вызревание первого плана правительственной колонизации окраины А. А.Станкевич. «1831 г. — дата рождения обрусительной политики на окраинах, — писал в 1918 г. М. А.Полиевктов. — Западный край — ее первая арена». Эту точку зрения поддержал в 1932 г. К. А.Пушкаре–вич. «До Ноябрьского восстания*, — отмечал В. Бортновский, — в России еще не существовало «польского вопроса», хотя налицо было стремление ограничить полонизацию западных губерний»¹. Действительно, можно говорить о заметном ужесточении курса в отношении поляков уже в 20‑е гг. XIX в., однако до восстания коренной поворот не был окончательно предрешен не только в польском вопросе, но и в общей внутриполитической стратегии самодержавия. «После покорения Польши, — писал А. И.Герцен, — лет пять осаживались в России николаевские порядки в угрюмой тишине» ². Основателем новой польской политики, которая, претерпев ряд метаморфоз, продолжалась вплоть до крушения монархии, являлся Николай I.

Верхняя хронологическая грань в зависимости от решения той или иной исследовательской задачи также подвижна. В начале XX в. несколько существенных для нашей темы исторических рубежей: три революции, начало мировой войны, оккупация западных окраин Империи державами Тройственного союза.

* В польской традиции и научной литературе восстание 1830–1831 гг. принято называть Ноябрьским, а восстание 1863–1864 гг. — Январским.