Радикальные намерения местной администрации находили поддержку в Комитете по делам западных губерний, но не получали дальнейшего развития из–за упорного сопротивления ряда министров, сначала Е. Ф.Канкрина, а позднее П. Д.Киселева. Комитет добивался разрешения для владельцев майоратов переводить в последние крестьян из других своих имений, мотивируя эту меру необходимостью «укрепления русского элемента», а также увеличения числа обязанных крестьян, что являлось одним из приоритетов аграрной политики. Как глава финансового ведомства Канкрин решительно возражал против создания новых вотчин, считая более пригодными для государственной деревни арендные отношения. Приводился и чисто политический аргумент, состоявший в том, что для Западного края важнее «привязать массу тамошних жителей к России…, нежели некоторое умножение русских владельцев». В конце 30‑х гг. этот довод был по сути повторен Киселевым, заявившим, что, испытав казенное управление, крестьяне ни под каким видом не смирятся с переходом в руки частных владельцев. Сопоставляя численность польских землевладельцев в западных губерниях (19872) с предусмотренным одним из проектов количеством новых русских помещиков (420), Киселев ставил под сомнение целесообразность акции как таковой. Министр государственных имуществ указывал на сложности устройства русских помещиков на новых местах, напоминая о том, что «дворян колонизовать вдруг невозможно». Поначалу допускавший компромиссы, П. Д.Киселев с каждым годом все настойчивее противодействовал созданию майоратов, считая крайне опасным наступление на государственную деревню, эту главную арену реформ николаевского царствования.
Возвращение ко «временам очаковским» оказалось во второй четверти XIX в. немыслимым ввиду вполне серьезных намерений Николая I в крестьянском вопросе. В конечном счете удалось не только отстоять казенные имения Западного края, но и в 1846 г. включить в их состав большую часть конфискованных имений повстанцев. Практические результаты многолетней дискуссии свелись к созданию двух майоратов братьев Васильчиковых. Правительство пошло в этой части Империи не к майоратному землевладению, а к введению инвентарных правил 10.
Во второй половине 50‑х гг. обсуждение колонизационных планов возобновилось. Оба западных генерал–губернатора того времени, И. И.Васильчиков и В. И.Назимов, выступили с проектами привлечения поземельными выгодами русских чиновников. Назимов вновь предложил выделить казенные земли для образования майоратов. В очередной раз Министерство государственных имуществ, во главе которого находился сменивший Киселева М. Н. Муравьев, дало отрицательный отзыв и получило поддержку Комитета министров. В Петербурге хорошо помнили неудачные начинания 30‑х гг. К тому же в период, когда полным ходом шла подготовка крестьянской реформы, новые эксперименты с майоратами выглядели особенно неуместными. Склонявшийся к примирению с поляками Александр II не проявлял настойчивости в данном вопросе. Наконец, подсчет стоимости проекта Назимова показал, что заявленная им сумма нуждается в более чем стократном (!) увеличении. «Усиление русского элемента в крае, — заключал С. М. Середонин, — не вышло из области предположения»11.
По–иному обстояло дело с майоратами по другую сторону Буга, где эта форма землевладения широко культивировалась в период существования Герцогства Варшавского Наполеоном. На основании закона 1835 г. в Царстве Польском в течение десяти последующих лет было объявлено о 138 пожалованиях. Разделенные в зависимости от приносимого годового дохода на шесть разрядов, майораты в основном достались военным, участникам кампании 1831 г. Награжденные майоратами гражданские чиновники являлись служащими как центральных ведомств Империи, так и администрации Царства Польского 12. За очень редкими исключениями, майораты учреждались не на конфискованных, а казенных землях 13. В отличие от планов в отношении Западного края, предусматривавших создание компактных земельных массивов посредством прирезки окрестных угодий, в Царстве Польском власти пошли по более простому пути, формируя каждый майорат из нескольких фольварков, нередко находящихся на весьма значительном расстоянии друг от друга. В Царстве запрещалось отдавать майораты в залог под кредит, тогда как в Западном крае, согласно правилам 1836 г., это допускалось. Николай I рассчитывал, что русское майоратное землевладение явится для поляков «ужасным ударом»14. Раздача майоратов имела большой резонанс в русском обществе. «При рассказах о пожаловании многим генералам в Польше земель, — доносили московские жандармы, — находят сию милость, кроме милости, истинно царским распоряжением, и дворянство в сей милости видит особенную поддержку своего сословия от царя»15. Однако хотя при оценке доходности имений их действительная стоимость сильно занижалась, новые владельцы нередко обращались к властям с претензиями. Довольно типичным можно считать разочарование, испытанное К. Толем, воображение которого под влиянием слухов рисовало сказочное богатство польских майоратов. «Я полагал, — писал он в 1837 г., — что если и половина [их] заслуживала бы уважения, то и тогда уже я мог быть вполне довольным». Личный осмотр имения слухов не подтвердил: опытный помещик отметил болотистые и песчаные почвы, ветхость строений, отсутствие фольварочного инвентаря, бедность крестьян, споры с соседями по поводу лесов и т. д.16.
Согласно букве закона, новые землевладельцы должны были сами исповедовать православие и передавать свои майораты только православным наследникам, но практика знала исключения из этого правила. Среди инославных преобладали протестанты. Между прочим, остзейское дворянство уже тогда присутствовало также в планах в отношении Западного края. В 1857 г. Ф. Ф.Бергу, в то время финляндскому генерал–губернатору, было позволено завещать майорат племяннику с освобождением последнего от «обязанности переменить свое нынешнее евангелическое исповедание». Несколько месяцев спустя еще один протестант, капитан Баранов, получил разрешение наследовать майорат отца при условии «в случае женитьбы воспитывать своих детей в православной вере»11.
«Досель весьма немного примеров, — информировал И. Ф. Паскевич Николая I в 1840 г., — что майораты пожалованы католикам, но и эти лица суть русские подданные» (т. е. не коренные жители Царства Польского). Когда в 1837–1838 гг. с владельцев майоратов собирались подписки о знакомстве с условиями пожалования, генерал–лейтенант А. Л. Пенхержевский попросил разъяснения, как следует поступить ему, католику, если его жена и взрослые дети также принадлежат к этому вероисповеданию. «Должно ли непременно, — терялся в предположениях генерал, — дабы не лишить наследия, обратить их в греко–российское исповедание, или только они будут обязаны воспитывать в греко–российской вере уже детей своих». Главный директор правительственной комиссии финансов Царства Польского Р. Ф. Фурман, отвечавший за сбор подписей, настаивал на буквальном прочтении указа и не дал хода запросу владельца майората 18. После 1845 г. — знаменательный в общем контексте аграрной политики самодержавия рубеж — раздача майоратов в Царстве Польском была приостановлена и не возобновлялась почти два десятилетия.
Параллельно с попытками утверждения русского землевладения помещичьего типа в николаевскую эпоху проводятся также опыты крестьянской колонизации. Их отличительные черты: военизированный характер, использование в качестве переселенцев государственных крестьян, преобладание принудительных средств «водворения». Зарекомендовавшие себя мятежными в 1831 г. и приграничные уезды Северо — Западного края намечалось заселить государственными крестьянами из Псковской, Смоленской, Курской, Орловской и Калужской губерний. Для этой цели отводились земли, либо конфискованные у шляхты и костела, либо «освободившиеся» в результате принудительного перемещения местных государственных крестьян в глубь России. Предпринятые в 30‑е гг. практические шаги в данном направлении вовсе не соответствовали масштабным планам, над которыми напряженно работала правительственная мысль. Уже в 1838 г., «ввиду многих неудобств», переселенческая акция была приостановлена, но царь требовал от П. Д.Киселева ее продолжения 19. Интересна в этой связи позиция Ф. Я.Мирковича. «Поселение русских крестьян, — рассуждал он, — сколько, с одной стороны, представляло бы надежное средство к предупреждению всяких злоумышленных на границе покушений в политическом отношении, столько, с другой, было бы тщетным к искоренению… контрабанды». Свойственная русским предприимчивость, обычно высоко ценимая в колонизационных планах, оборачивалась для правительства новым злом 20.
