Такие настроения обычно быстро проходят и забываются, но служат знаком, что кризисы серьезных масшатабов угрожают нагрянуть в какой-то из суицидально-критических возрастов. Таковых (не резко друг от друга отделенных, цифры приблизительны) пять: подростковый (12–15), молодой (16–29), средний (от 35), ранне-пожилой (от 50), поздне-пожилой и старческий (за 60–70).

Да, практически суицидально-критична целая жизнь, по временам больше или меньше. Сама жизнь суицидогенным воздействием и оказывается, особенно если длится достаточно долго, даже без особо гнетущих внешних давлений. Не у всех, но у довольно многих стариков, у одних раньше, у других позже, у одних быстро, у других медленно, воля к жизни начинает слабеть, таять и уступать позиции нарастающей воле к смерти. В этом есть глубинное природное милосердие. Ветхому легче и достойнее уходить по собственному желанию, отпустив жизнь с миром, а не цепляясь в отчаянной судороге за то, что уже не удержать.

С точки зрения родовой выживаемости в добровольном уходе немощных старцев была грубая целесообразность в суровых первоприродных условиях, когда каждая кроха пищи и тепла была драгоценна, и каждый лишний рот создавал риск для остальных. Обычай самоубийства стариков бытовал у вестготов – они прыгали в пропасть со «скалы предков». У эскимосов просто уходили замерзать в тундру. Деревенские японцы относили своих бабушек и дедушек по их собственному настоянию умирать в горы, в места, особо для этого отведенные. А древнегреческие старцы прощались весело: созывали родных и друзей, закатывали праздник с вином, музыкой и плясками, а в конце пира, упившись в меру возможностей, надевали венок и выпивали последнюю чашу – с цикутой.

Хроновизор оживился. Заглянул, а в нем сон девятилетнего российского мальчика Дани, сражается там с драконом из компигры. Сам же мальчик совсем не из этой игры – во сне он натуральный, взрослый, могучий, отважный мужчина… Тс-с, что-то чуется… Пропсихируем… Так и есть: это Кхокх, мой инкарнат из раннего палеолита…

Пусть еще повоюет Даня, а мы припомним пунктирно, куда шли потоки суицидогенетики, кому из существ, называющих себя людьми, сколько от этого наследия перепало.

Из афро-пангейского родника волны двуногих двигались на все четыре стороны света. Сперва в основном на север и на восток. Масса моих суицидабельных потомков ушла от своей первородины назапамятно далеко, и если посмотришь на сегодняшнюю суицидальную карту мира, заметишь сразу: чем севернее, тем самоубийства чаще, чем южнее – тем реже, зато больше убийств.

Но это в грубо-крупном масштабе; приблизься, вглядись детальней – увидишь нюансы, перепады и пестроту. В Африке и в странах жесткого ислама общий уровень самоубийств меньше, но чаще, чем в других странах, кончают с собой женщины (в Афганистане более 90 процентов самоубийств совершаются женщинами). В отдельных местах Юга суицид концентрируется не слабей, чем на Севере, – например, в островной жаркой Шри-Ланке, соперничающей с Россией за мировой рекорд по подростковым самоубийствам, или в не менее жаркой южноамериканской Гайане. На то есть местные причины от того самого. В Шри Ланке это затяжной безысходный конфликт между сингалами и тамилами, создавший висячую атмосферу напряженной безнадеги. Про Гайану расскажу дальше.

По долготам картина еще пестрее. Врожденная суцидабельность проявляет себя и на Западе, и на Востоке, у одних народов больше, у других меньше, и это влияет на их судьбу. Обратным порядком: история народа, его верования, традиции и законы, его отношение к самому себе, его положение здесь и сейчас, во всех составляющих – все влияет на то, в какой мере и каких формах проявляется суицидабельность.

На момент этого отчета из первых по уровню самоубийств десяти стран мира две верхние строчки занимают на Востоке Корея, на Западе Литва. Далее сверху вниз: на Востоке Казахстан – на Западе Белоруссия. Сразу за ними на Востоке Япония, а далеко на Юго-Западе, в Южной Америке Гайана. Следующие: на Востоке Китай, на Западе Украина. Затем: на Западе Венгрия – на Юго-Востоке Шри Ланка. Сразу за первой десяткой – широко раскинувшаяся от Запада к Востоку Россия, уровень самоубийств в которой подвержен большим колебаниям и достигает в отдельные годы мест в верхней тройке.

Особняком стоят близко соприкасающиеся друг с другом крайний российский Северо-Восток (Чукотка) и крайний Северо-Запад мира: Гренландия (датское подданство), северные территории Канады (Нунавут, Юкон) и принадлежащая Соединенным Штатам Аляска. Эти огромные редконаселенные пространства северного полушария долгие годы держат абсолютное мировое первенство по частоте самоубийств, особенно Гренландия, где каждый год из каждых ста тысяч жителей около ста кончает с собой. Суициды совершают, как правило, коренные жители этих мест. Почему – рассказ дальше.

Как видишь, количественно примерно равные пиковые суицидальные зоны есть и на Западе, и на Востоке. И там, и там врожденная суицидабельность дает регулярные печальные урожаи; но способы сбора этих урожаев – социально-психологические движители и ограничители самоубийств, их культуральные аранжировки – существенно различаются.

В западноевропейских странах и в России самоубийство давно числится в моральных сорняках, подлежащих выпалыванию. А на Востоке – деяние обжитое и окультуренное. Смерти на Востоке боятся так же естественно, как и на Западе, но не так от нее шарахаются, не так ужасаются, не так вытесняют из сознания. Попробовал бы житель Парижа или Санкт-Петербурга подарить своему папе, дедушке или другу красивый гроб – его бы, говоря мягко, не поняли. А в Шанхае такой подарок будет принят с искренней благодарностью: дорогая нужная вещь, и уж непременно будет использована по назначению.

Самоубийство вписалось в менталитет нескольких больших восточных народов как общественно приемлемая и даже предписанная реакция на определенные житейские ситуации. Угнетают, издеваются? Обидели, оскорбили? Не нравится – можешь дальше не жить. А можешь и наказать обидчика самоубийством в его присутствии. Такой же способ мести за нанесенную обиду был распространен среди финноугорских народов: повеситься во дворе или в доме своего оскорбителя. Верили, и не без оснований, что после этого дух самоубийцы будет неотвязно мстить угнетателю в его собственном жилище, и еще через века место, где самоубийство совершено, будет проклятым. Не справился с делами, не выдюжил карьеру, не оправдал ожиданий семьи, начальства? – накажи себя сам тем же способом, и тебя поймут и простят.

Как и в Элладе и Риме в античные времена, в Индии, Китае, Корее, Японии долго практиковали принуждение к самоубийству (хотя какое же это самоубийство? – тебя убивают, обязывая стать собственным палачом, вот и все). Способ казни, самый легкий и экономный для казнящего, и, хоть и далеко не легкий для казнимого, но считавшийся самым достойным. Китайских императриц принуждали к самоубиению после рождения первого сына, наследника престола, – чтобы следующих детей уже точно не было, и никто больше не вздумал покуситься на власть. Кроме пары жизнелюбивых упрямиц, все императорские особы безропотно принимали свою участь. Вдовы индусов – их бывало у одного мужа сразу по нескольку – соперничали за право исполнить «сати», «последний долг верности»: быть прилюдно сожженными заживо вместе с телом покойного или утопленными в реке. Далеко не всегда женщины стремились к этому по причине любви к мужу и безутешного горя. «Сати» было укоренено в законе и традиции, жить дольше супруга было неприлично, предосудительно. Сейчас обычай этот законодательно исключен, но еще во многих местах обезмужевшие женщины сжигают себя, обливаясь бензином. Подобный обычай бытовал и в Китае: там скорбящие вдовы, надев красное платье, публично вешались. Обычай ушел, но без следа не остался. В повышенной частоте самоубийств по Китаю в целом – в два раза выше среднемировой – доля женщин солидна: превышает среднемировую тоже почти в два раза. В большинстве стран женщины предпринимают незавершенные суицидальные попытки в 7–9 раз чаще мужчин, а суициды со смертельным исходом в 3–5 раз чаще совершают мужчины. В Китае это соотношение почти равное.