Наутро они поговорили по-хорошему, и Ашот дал слово больше не пить, но вечером он не возвратился домой. Его не было и на следующий день. Мурад обеспокоился и пошел искать его. После долгих поисков он нашел Ашота в портовом кабаке. Там за мраморным столиком Ашот, грязный, с опухшими глазами, пил в компании матросов. Мурад, спрятавшись за дверью, стал наблюдать.

— Эй, Ашот! Иди к нам! Выпьем с тобой стаканчик-другой! — закричал на весь зал грузчик из-за другого столика.

— И с нами! И с нами! — раздались голоса из других компаний.

— Черт возьми! Три гола — вот это по-нашему! — не унимался грузчик.

Ашот поднялся и, шатаясь, направился к столу, за которым сидел грузчик. Мурад преградил ему дорогу и тихо сказал:

— Хватит на сегодня, Ашот. Пошли домой!

Ашот колебался. Заметив это, Мурад схватил его за руку и почти силой потащил за собой.

Они молча шли по пустынным улицам Стамбула. В этот поздний час лишь дребезжащая музыка джазов доносилась из баров и многочисленных ресторанов да бездомные собаки лаяли на прохожих.

После этого вечера Ашот перестал пить. Но он даже на улицу выходил редко и постоянно был в каком-то подавленном состоянии. От его прежней жизнерадостности не осталось и следа. Мурад понимал, что Ашот болен, но чем — не знал. Не знал он, как помочь Ашоту, и это сильно мучило его, словно он сам был виноват. Так продолжалось больше месяца. Думая, что, может быть, Ашоту принесет облегчение вино, как-то вечером Мурад купил бутылку водки.

Но Ашот категорически отказался от выпивки.

— Когда я пью, на меня нападает еще большая тоска, и тогда мне совсем жить не хочется. Нет, я не стану пить.

Пришлось спрятать бутылку в шкаф. В то время, когда Мурад мучился в догадках, чем же помочь Ашоту, неожиданно вернулся Качаз. Он изменился, возмужал, даже смуглое лицо как будто посветлело.

При виде старого товарища на лице Ашота на миг блеснула улыбка, но сразу же погасла, оно приняло обычное сосредоточенное выражение.

— Насилу вас нашел. Вот уже второй день ищу. Хорошо, что детдом по прежнему на старом месте и Мушег растолковал ваш адрес, — радостно говорил Качаз. — После нашей лачужки тут у вас неплохо. Расскажите же, как живете. Так, так. Значит, ты, Мурад, по-настоящему и всерьез пополнил ряды великой армии пролетариата? Что ж, это хорошо, — пошутил Качаз после рассказа Мурада. — А Ашота, говоришь, уволили, то есть попросту выгнали… Ну, это тоже ничего, так ему и надо! Захотелось в знаменитости? Нечего, брат, приобщаться к лику святых, там все места заняты, и для таких, как мы, вакансий нет.

— Брось ты, Качаз, шутить, лучше расскажи о себе, — остановил его Мурад, боясь, чтобы Качаз не наговорил лишнего и не расстроил Ашота.

— Что же мне рассказывать? Все было так, как должно быть… Воевали. Турки старались как можно больше перебить наших, а мы — их. Сначала мы оттеснили турок, потом они нас. Крови пролилось достаточно. Дело кончилось тем, что турки прижали нас к морю. На этот раз они защищали свою родину, свой очаг, тут сам народ поднялся…

Когда игра оказалась проигранной, нас выбросили как ненужный хлам, выдав каждому по двенадцать лир за полтора года службы. Впрочем, я не совсем точно выразился: хотели завербовать для работы не то в Африке, не то в Австралии, обещали золотые горы, но я не поехал. Прежде всего очень соскучился по вас и хотел узнать, что с вами. За это время я многое понял. Теперь, брат, я уже не тот Качаз, меня больше не обманешь, хватит. Что же ты такой кислый сидишь, Ашот? Разве ты не рад моему возвращению? — вдруг обратился Качаз к Ашоту, безучастно слушавшему его.

— Почему же! Я очень рад, что ты вернулся целым и невредимым, а в твоем рассказе вижу еще одну надежду, потерпевшую крушение, еще один тупик, из которого нет выхода, вот и все, — криво усмехнувшись, сказал Ашот.

— Ты что-то мудришь сегодня, — нахмурился было Качаз.

Мурад подмигнул Качазу, чтобы тот оставил Ашота в покое.

Опять они стали жить втроем. Ашот по-прежнему оставался безучастным ко всему. Качаз же, живой, энергичный, буквально ни минуты не мог сидеть на месте, вечно о чем-то хлопотал, всегда у него были какие-то дела. Он спал хорошо, ел с аппетитом. По утрам, несмотря на прохладную погоду, ходил к морю купаться. Первые неудачи, постигшие Качаза в поисках работы, не огорчили его. И однажды он пришел домой оживленный. На нем были высокие сапоги, какие носят рыбаки, полосатая матросская майка, форменная морская фуражка.

— Мурад, ты помнишь, когда-то в детстве мы с тобой спорили, кем быть лучше — караванщиком или капитаном? Я тогда стоял за караван, но в этих краях караванов не водят, а чтобы быть капитаном, нужно учиться, нужны деньги, которых у нас нет и, наверное, никогда не будет. Вот я и решил для начала поступить в матросы: все-таки это ближе к капитану.

Чувствовалось, что Качаз доволен и жизнью, и новой профессией. Он возвращался с работы веселый, весь пропитанный запахом моря. Иногда по воскресеньям он брал с собой Мурада, и они вдвоем катались по морю. Ашот обычно отказывался от прогулок и оставался дома один.

Однажды Мурад заболел. Не дождавшись конца работы, он ушел домой. К его удивлению, Ашота дома не оказалось, а Качаз вообще поздно возвращался. Не дождавшись товарищей, Мурад рано лег спать. Ночью его разбудил Качаз.

— Мурад, что с тобой? Почему ты так тяжело дышишь? — спросил он.

— Немножко знобит. Как видно, простудился в последний раз на море…

— Вот неженка! Ветерком продуло? А где же Ашот? Скоро утро, а его нет. Он тебе ничего не говорил?

— Я его не видел…

— Странно! Не случилось ли с парнем беды? Он последнее время стал совсем ненормальным.

Качаз чиркнул спичкой и закурил.

— Постой-ка! — вскричал он. — Смотри, на кровати записка!

Оба потянулись к записке. Качаз зажег лампу.

«Дорогой Мурад!

Знаю, что мое письмо вас огорчит, но если до сих пор я не привел в исполнение того, что задумал, то исключительно потому, что не хотел причинить вам боль. Больше не хватило сил. Какой смысл влачить жалкое существование в этом проклятом мире, где все двери перед тобой закрыты и нет никаких перспектив на лучшее! Остается одно — стать жалким бродягой и кончить жизнь на дне канавы. Нет, для этого не стоит жить. Прости, если можешь. Передай мой искренний привет Качазу, он молодец, и я его люблю больше, чем родного брата.

Ваш Ашот».

— Что это значит? — спросил Качаз растерянно, когда Мурад дрожащим голосом дочитал записку.

— Это значит, что мы не поняли его, отнеслись легко к его горю и не смогли удержать от гибели… Каждый из нас слишком занят был своей собственной персоной! — с горечью ответил Мурад.

— Неужели он сделал что-нибудь с собой?

— Наверное…

— Так чего же мы стоим? Давай искать его. Может быть, он еще не успел или одумался!

До утра они бегали по набережным, заходили в кабаки, где раньше бывал Ашот, но его нигде не было.

Спустя три дня они нашли распухший, посиневший труп Ашота в городском морге.

Хоронить Ашота пришли Мушег и Каро. Вчетвером они плелись за гробом друга. Священник, которого приглашали отпеть покойного по христианскому обычаю, отказался. Оказывается, Ашот совершил великий грех перед богом, покончив жизнь самоубийством. На кладбище не отвели места для могилы по той же причине, и ребята закопали Ашота на краю кладбища, в яме, — так они когда-то хоронили своих близких в осажденной крепости.

Поплакав немного около свежей могилы, они поплелись обратно. Больше всех страдал Мушег.

— Перестань плакать, Мушег, — попытался успокоить его Качаз. — Что делать! В конце концов, все умирают: одни — раньше, другие — позже.

— Я знаю, что все умирают, но наш Ашот не умер, его убили! — всхлипывая, произнес Мушег.

Товарищи были поражены. Эта мысль никогда не приходила им в голову.