Ребята бросились к щелям сарая. Ночь была лунная, светлая, и все было видно. Учителя и его сына поставили к забору, против сарая.

Раздались выстрелы. Сако закрыл отца своим телом и упал, а учитель стоял с гордо поднятой головой и бесстрашно смотрел палачам в глаза.

Смотреть больше не было сил, и ребята отбежали от щели. Забившись в угол сарая, они, дрожа, прислушивались к каждому шороху — не идут ли за ними? Но никто не приходил.

Настало утро. Бледные, не глядя друг на друга, лежали они молча, ожидая своей участи.

Днем их вывели из сарая и в сопровождении жандарма отправили на строительство шоссейной дороги. Сначала они жили в палатках и с раннего утра до позднего вечера долбили молотком щебень, таскали песок. На первых порах после пережитого страха их новое положение показалось им очень хорошим, и они работали с усердием, боясь, как бы их не отправили обратно, но тяжелая, изнурительная работа, скудное питание — хлеб и вода — заставили каждого призадуматься: а что же дальше?

— А что, если мы двинемся в путь-дорогу, подальше от этих мест? — предложил как-то вечером Качаз.

— Тебе нигде не сидится, — возразил Смпад. — Куда мы двинемся? Если к грекам податься, они нас не примут, побоятся; здесь хоть хлеб дают и прятаться ни от кого не нужно.

Через некоторое время ребятам пришлось вернуться к этому разговору.

Узнав, что Мурад грамотный, десятник взял его к себе для ведения своих несложных книг. Этим мальчик избавился от изнурительной работы и даже изредка получал дополнительный паек. Однажды Мурад, нагнувшись над бумагами и подсчитывая расход хлеба и продуктов, невольно подслушал разговор за перегородкой.

— Но ведь они хорошо работают и мне очень нужны, — доказывал десятник.

Мурад сразу насторожился: не о них ли идет речь?

— Без них обойдетесь. Приказ губернатора — всех их собрать и отправить в город Эгин, — говорил незнакомый голос. — Ничего не могу сделать.

— Один из них ведет мои книги. Если вы его увезете, все запутается. Дайте срок, пока он подведет итоги, — настаивал десятник.

— Сколько времени нужно для этого?

— Неделю.

— Нет, это много, могу дать дня три.

Незнакомец уехал.

Мурад сообщил товарищам об услышанном. На следующую ночь они ушли из лагеря. Решено было добраться до Стамбула, где, по слухам, армян не трогали.

В Сивасе ребятам пришлось остановиться. Для этого было много причин: они очень устали и нуждались в отдыхе и в то же время надеялись в большом городе заработать немного денег на дальнейший путь. Самым способным в поисках работы оказался Смпад. Он всегда находил хозяек, которые поручали ему поднести корзины или почистить ковры, принести воду. Он умел понравиться, сочиняя сказки о своих горестях. Он рассказывал о том, какими богачами были его родители, как они хорошо жили, но пришли русские, и всей его семье пришлось уйти из города ночью, не успев ничего захватить с собой, как мать умерла, не вынеся горя и нищеты, а отец его, чуть ли не полковник, где-то сражается с врагами, и он никак не может разыскать его. Турки, слушая рассказы Смпада, щедро награждали его за скромный труд.

Другим ребятам только изредка удавалось заработать несколько пиастров, но работа была всегда грязной и тяжелой. За неделю пребывания в Сивасе им удалось накопить немного денег, с которыми можно было двинуться дальше.

Настроение у ребят поднялось, надежды были самые радужные. Все ребята сносно говорили по-турецки. Даже самому опытному сыщику трудно было бы установить их национальность. Впрочем, ими никто не интересовался. Война затянулась, и дело шло к поражению: у всех были свои заботы, свои горести.

Через две недели они добрались до большого города Кайсери. Это было очень кстати, так как доставать еду с каждым днем становилось труднее и ребята очень устали.

В Кайсери их преследовала неудача: не было никакой работы. Даже хитрому Смпаду с трудом удалось добыть лишь несколько пиастров. А расходы неожиданно увеличились. Бродя бесцельно по городским переулкам, они однажды увидали тощего мальчика, лежащего под забором с полузакрытыми глазами. Мухи облепили его давно не мытое лицо, и мальчик настолько ослаб, что даже не в силах был отогнать их. В худом, вытянутом лице Качазу показалось что-то знакомое, и он, нагнувшись над ним, спросил:

— Кто ты?

— Я голоден… — простонал мальчик.

— Это я вижу, но откуда ты?

— Из города Ш.

Качаз насторожился.

— Как тебя зовут?

— Звали меня Мушег, а сейчас зовут Магомет.

— Ребята! Это наш Мушег! — закричал Качаз, позабыв всякую осторожность.

Мушег был невероятно слаб. Пришлось нести его на руках. Прежде всего ребята сняли с Мушега грязные лохмотья, кишевшие насекомыми, выкупали его в реке и уложили на свежую солому. Они уже знали, что человеку, истощенному от голода, нельзя давать много грубой пищи. В церкви, после падения крепости, они видели, как умирали люди, поев досыта хлеба, поэтому они решили кормить Мушега понемногу.

Мушег поправлялся медленно, хотя его товарищи делали для него все, что могли. Целые дни он проводил в полудремотном состоянии. На все вопросы отвечал неохотно и односложно.

Между тем дела шли все хуже и хуже: с трудом можно было достать кусок хлеба, жили они впроголодь, а те немногие медяки, которые случайно зарабатывали, приходилось тратить на Мушега.

Однажды внимание Мурада привлекли три степенных бородача, сидевших на низких табуретках у входа в мечеть. Это были писцы. Около каждого писца стояло по нескольку человек, которым хотелось прочесть полученное с фронта письмо или написать ответ. Тут были и женщины и старики, главным образом крестьяне. Мурад подошел ближе к одному из писцов. Тот читал крестьянке написанное им письмо. Кроме названия селения и имени адресата, все письмо состояло из высокопарных, непонятных арабских и персидских фраз, и когда крестьянка, ничего не поняв, спросила писца: «Ага, почему ты не написал о нашем ребенке?» — то писец сердито фыркнул:

— Глупая! Что ты понимаешь! Я тебе написал письмо, достойное пера Хафиза. Иди и отошли его, да благодари бога: твой муж будет очень доволен.

Бедной крестьянке ничего не оставалось делать. Она поблагодарила писца, расплатилась и ушла.

Мурад заметил, что письма у писцов уже заготовлены, им остается лишь проставить в них имя адресата. У Мурада мелькнула мысль: почему бы и ему не заняться этим делом, — ведь он мог бы написать понятнее то, что крестьянки хотели передать в письме своим родным. Но для этого ему нужно было достать чернильный прибор, бумагу и конверты, а где же это взять? Правда, нужно было еще более или менее приличное платье, чтобы внушить людям некоторое уважение к своему «интеллигентному» труду и доверие к юному возрасту, но о платье он и не мечтал — это было недостижимо.

Всю ночь, лежа на соломе, Мурад строил планы, а утром отправился в писчебумажный магазин и произнес целую речь перед удивленным торговцем.

— Ага! — начал Мурад. — Обращаюсь к вам с величайшей просьбой: доверьте мне в кредит чернильный прибор, перья, бумагу и конверты. Я честный мальчик, но, хотя и беден, собираюсь зарабатывать себе хлеб насущный благородным трудом: хочу стать писцом. Пишу я хорошо, почерку моему может позавидовать любой каллиграф. Скоро я верну вам стоимость всего этого; но если постигнет меня неудача и я не сумею заработать, чтобы расплатиться с вами, то верну вам ваш прибор и все остальное в целости и сохранности. Поверьте моему слову, ага: я вас не обману. Я сын благородных родителей, их постигло несчастье, и я остался один. Помогите мне.

Мурад с трепетом ожидал ответа торговца.

— Хорошо, я дам тебе в кредит то, что ты просишь, — после раздумья согласился торговец, — но ты напиши на этой бумаге несколько слов, я посмотрю, хорошо ли ты пишешь.

Мурад старательно написал все только что сказанное им. Торговец, внимательно перечитав несколько раз написанное, остался доволен.

— Хорошо пишешь, молодец! Боюсь только, что люди не будут доверять тебе: уж больно ты молод, да и плохо одет.