— Может, вернемся обратно, — обратился Сердюк к Тарасу Ивановичу.

— Я только загляну на минутку к одному земляку, и поедем, — сказал Терещенко, а когда машина остановилась у подъезда четырехэтажного дома в тихом, малолюдном переулке, он спросил у Владимира Терентьевича: — Может, зайдете вместе со мной?

— Неудобно как-то к незнакомому человеку.

— Что ж тут особенного? И зачем вам скучать одному в машине? Земляк наш приятный человек, он будет рад, — уговаривал Тарас Иванович.

Они поднялись на третий этаж, и Терещенко позвонил. Двери открыл человек, одетый по-домашнему.

— А, Тарас, ты? Давненько тебя не было. Заходите, заходите, — пригласил он широким жестом.

— Я не один, — сказал Терещенко, — привел к вам земляка.

— Очень приятно. — Хозяин посторонился и пропустил гостей.

Терещенко и Сердюк разделись в коридоре и зашли в богато обставленную просторную комнату — не то столовую, не то кабинет. Хозяин протянул руку Владимиру Терентьевичу и представился:

— Малайдах Юрий Васильевич.

— Очень приятно. — Сердюк назвал себя.

— Вы знаете, Юрий Васильевич, наш гость недавно с Украины, — сообщил Тарас Иванович, когда они сели.

— Неужели? — воскликнул хозяин. — Рассказывайте же, как там у нас на родине?

— Рассказывать особенно нечего. Понемногу залечиваем раны, восстанавливаемся. — Владимир Терентьевич заметил, что новый знакомый слушает его без всякого интереса, и осекся. Ему показалось, что Терещенко и Малайдах таинственно переглянулись. А может быть, это только его фантазия?

— Давайте, друзья, отметим как следует нашу встречу. Владимир Терентьевич, что вы предпочитаете: шотландское виски «Белая лошадь», английский джин или греческий коньяк «Метакса»?

— Право, не знаю. Нам уже пора ехать, — ответил Сердюк.

— Куда спешить, нас ведь никто не ждет, — вмешался Тарас Иванович.

— Правильно, спешить вам некуда. Итак, что подать? — повторил вопрос хозяин. — Я Тараса не спрашиваю, он пьет все, кроме керосина.

— Если пить, так лучше коньяк.

— Отлично. — Хозяин вышел.

Через минуту вошла женщина, молча поставила на полированный столик две бутылки коньяка, объемистые рюмки, закуску и так же молча вышла. Вернулся хозяин. Он с деланной веселостью потер руки и наполнил рюмки. Сердюку почему-то показалось, что их здесь ждали и все приготовили заранее, но он постарался отогнать от себя это подозрение.

Выпили по одной за встречу. Коньяк оказался отличным.

— Вы из каких краев, Владимир Терентьевич? — поинтересовался хозяин.

— Родился в Полтаве, а учился в Харькове.

— Оказывается, мы с вами действительно земляки, я ведь тоже из Полтавы.

— И давно живете здесь? — спросил Сердюк.

— Давно, очень давно, еще до войны попал я сюда. Натерпелся же на первых порах… Впрочем, к черту воспоминания, лучше давайте выпьем. — Юрий Васильевич опять наполнил рюмки.

— Судя по этому дому, ваши неприятности остались позади. Скажите, если не секрет, чем занимаетесь здесь? — Сердюк начинал понимать, что приезжать сюда не следовало.

— Откровенно?

— Разумеется.

— Для жизни у меня здесь довольно доходное патентное бюро, а по зову сердца занимаюсь делами своей родины. — Хозяин опять наполнил рюмки.

Сердюк отодвинул свою.

— Извините, но я больше пить не буду.

— Боитесь опьянеть? Впрочем, дело ваше. А мы с Тарасом выпьем еще. Имейте в виду: у нас не принято неволить. — Малайдах чокнулся с Тарасом Ивановичем и после небольшой паузы продолжал: — У вас нет потребности заливать горе.

— А у вас есть такая потребность? — поспешил спросить Сердюк.

— Еще бы! Тарас, как ты думаешь, раскрывать душу перед нашим молодым земляком? — нагнулся хозяин к Тарасу Ивановичу.

— Почему бы и нет, — кивнул тот головой.

— Так вот, дорогой мой юный друг, там, на Полтавщине, осталась моя семья, жена и двое детей. Мальчику пошел шестнадцатый год, а девочке двенадцатый. Они выросли без меня, понимаете. И я не могу ехать к ним, а они ко мне.

— Видимо, вы что-то натворили, раз вас не пускают домой, — сказал Сердюк.

— Смотря что вкладывать в слово «натворили». Избегая ареста, я нелегально перешел государственную границу. Что же мне оставалось, по-вашему, делать: сгнить без вины в лагере или спастись бегством? — Малайдах налил себе коньяку и выпил залпом. — Хочу оказать советской власти большую услугу в надежде, что в таком случае они простят мою вину и разрешат жене с детьми приехать сюда ко мне. И в этом буду просить вашего содействия.

— Моего содействия? — удивился Сердюк. — Что вы! Я всего-навсего техник-меховщик. Подумайте сами, чем я могу быть вам полезным?

— При желании очень даже можете быть, — не отставал Малайдах.

— Чем? — громко, почти криком спросил Сердюк.

— Вы не горячитесь и сперва выслушайте мое предложение. Я говорил вам, что владею патентным бюро. Через мои руки проходит множество изобретений, стоящих и нестоящих, в том числе секретного характера. В настоящее время я располагаю снимками американского сверхзвукового истребителя. — С этими словами Малайдах поднялся, открыл в стене потайной шкаф, извлек оттуда кожаный портфель и разложил перед Сердюком содержимое портфеля — какие-то снимки самолета. — Я дам вам чертежи и пятнадцать снимков, а один, последний, шестнадцатый, ключевой, оставлю себе. Возьмите эти чертежи и снимки с собой и покажите их людям, власть имущим. Пусть они разрешат жене с детьми приехать сюда, и я отдам последний снимок. Ваши авиационные специалисты сразу поймут, что дело стоящее. Ну, как, договоримся?

— Не знаю.

— По-моему, вам стоит принять предложение Юрия Васильевича, — вмешался Терещенко, — ведь вам тоже будет почет. Зачем же отказываться от своего счастья, когда оно само лезет в руки?

Сердюк напряженно думал. Может быть, дело действительно стоящее. Чертежи американского новейшего истребителя не шутка. Этот, по зову сердца пекущийся о родине, несомненный враг. Однако ради детей он может пойти на то, чтобы передать ненавистной ему советской власти американские секреты… А если это все тонко задуманная провокация?

— Я с собой ничего брать не буду, но ваше предложение завтра же передам нашим властям в Берлине, и, если они заинтересуются им, Тарас Иванович приедет за чертежами, — наконец сказал он.

— Нет, так не годится. В такого рода делах на слово не поверят. Нужно иметь в руках веские доказательства. Возьмите портфель, — настаивал хозяин.

— Нет, не возьму, — решительно отказался Сердюк.

— Нет так нет, дело ваше, — с досадой в голосе сказал Малайдах. — Я же говорил, не в моих правилах неволить людей.

Тем временем Терещенко поглядывал на часы.

— Нам действительно пора, — сказал он. — Еще по рюмочке, и в путь-дорогу.

Спускаясь по лестнице, Сердюк тщательно проверил содержимое карманов пальто. Все в порядке.

Выйдя на улицу, Владимир Терентьевич облегченно вздохнул. Через несколько часов он будет у себя в номере, и упаси бог еще раз пуститься в такое необдуманное путешествие. И вообще нужно выбраться отсюда как можно скорей. Недаром ведь говорится, что в гостях хорошо, а дома лучше. Хватит с него сегодняшнего вечера. Сидел, словно на раскаленной сковородке, и жарился. Интересно, как теперь поведет себя Терещенко. Неужели он воображает, что я ничего не понял?

Они сели в машину и поехали по безлюдным улицам Западного Берлина с большой скоростью, благо дорогу им освещали не только фонари на высоких столбах, но еще и световые рекламы. Но стоило им выехать на окраину, как сразу стало темно. Небо тоже затянуло низкими облаками, моросил мелкий дождик. Неожиданно в свете фар возникла фигура полицейского с поднятой рукой. Заскрежетали тормоза, машину юзом развернуло почти поперек дороги. В тот же миг на мокром асфальте растянулась серая фигура. Все это произошло с правой стороны, где сидел Сердюк, и он видел все отчетливо. Разумеется, в темноте трудно было разобраться, кто этот человек. Одно было совершенно очевидно — он упал на асфальт уже после того, как машина остановилась.