Локомотив Иду я с сынишком вдоль чистого поля Пробитой тропинкой. Кругом – всё цветы, И рвет их, и бабочек ловит мой Коля. Вот мельница, речка, овраг и кусты. Постой-ка, там дальше начнется болото… Вдруг слышим – вдали и стучит и гремит Всё пуще, – и видим – громадное что-то По светлой черте горизонта летит. Непонятное явленье Посреди златого дня! Что такое? В изумленье Коля смотрит на меня: «Что такое это значит? Богатырь ли Еруслан Страшный едет, грозный скачет Или рыцарь-великан?» «О да, это – рыцарь, – ему я ответил, – Герой, только новых, не старых веков, И если б кого на пути своем встретил – Он спуску не даст и сразиться готов», «Ух как вьются дыма тучи! Как у всех богатырей – Знать, то конь его могучий Пышет дымом из ноздрей! Мимо лесу вон глухого Мчится! Только для меня Тут ни всадника лихого Не заметно, ни коня». «О да, он дымится, а не было б свету Дневного, ты б видел, как брызжет огонь. Где конь тут, где всадник – различия нету, – Тут слито всё вместе – и всадник и конь». «Что ж он – в латах? В вихре дыма Каждый скок, чай, в три версты? Ух, летит! Мелькают мимо И деревья, и кусты. Через этот край пустынной Что он с силою такой Полосою длинной, длинной Так и тащит за собой?» «Он в латах, он весь – из металлов нетленных – Из меди, железа. Чу! Свищет и ржет. А сзади хвост длинный… ну, это – он пленных Вослед за собой вереницу влечет». «Что ж – он злых лишь только давит, Если встретит на пути? Мне войны он не объявит И спокойно даст пройти, Если мальчик я хороший? Как дрожат под ним поля! Чай, тяжел! Под этой ношей Как не ломится земля!» «Нет, наш богатырь давит всех без разбору – И добрых, и злых, и с такими ж, как сам, Он в стычках сходился. Тяжел он – без спору, Зато по железным идет полосам. Дорога нужна, чтоб его выносила, Железная, друг мой. Ему под удар Не суйся! В нем дикая, страшная сила Гнездится, – она называется – «пар»». Не ранее 1865 Поздно
Время шло. Время шло. Не считали мы дней, Нас надежда всё вдаль завлекала, Мы судили-рядили о жизни своей, А она между тем утекала. Мы всё жить собирались, но как? – был вопрос. Разгорались у нас разговоры, Простирались до мук, доходили до слез Бесконечные споры и ссоры. Сколько светлых минут перепортили мы Тем, что лучших минут еще ждали, Изнуряли сердца, напрягали умы Да о будущем всё рассуждали. Настоящему всё мы кричали: «Иди!» Но вдруг холодно стало, морозно… Оглянулись – и видим: вся жизнь – назади, Так что жить-то теперь уж и поздно! 1866 Авдотье Павловне Баумгартен (23 февраля 1866 г.) С дней юных вашего рожденья День благодатный мне знаком – И вот – я с данью поздравленья Теперь иду к вам стариком, Пишу больной, но дух не тужит, В расстройстве только плоть моя, А стих мне верен, рифма служит, И прежний ваш поклонник – я. Мной жизни выдержана проба, – Я и теперь всё ваш, близ гроба, Измены не было. – Не раз В движенье жизненного круга Почетного названья друга Я удостоен был от вас, – И это лестное названье Всегда всего дороже мне; Ему ношу я оправданье В душе, вам преданной вполне, Как и тогда, как я был молод. Я охладел, но коль вредит Иному чувству этот холод, То чувство дружбы он крепит, А это чувство много силы Дает мне и в дверях могилы, – С ним вам несу на много лет Живой заздравный мой привет, 23 февраля 1866 Довольно! От дерзких помыслов и хищности людей Ограждена святынею несчастья, Ты в старческой душе моей Зажгла всю молодость, всю девственность участья, Я мало жизнью дорожу. Пускай меня к могиле годы клонят! У гробовой доски «Довольно!» – я скажу, Довольно! – да! Я был тобою понят, В себе не уронив душевной высоты, Ты моего кумира не разбила, – Участья моего не оттолкнула ты И благодарностью меня не оскорбила, 1860-е годы Коперник
По Земле разнодорожной Проходя из века в век, Под собою – непреложный, Неподвижный грунт подножный Видел всюду человек. Люди – всеми их глазами – В небе видеть лишь могли С дном, усыпанным звездами, Чашу, ставшую краями Над тарелкою Земли, С чувством спорить не умея, Долго, в грезах сонных дум, Был узлами Птоломея Связан, спутан смертных ум. Мир, что был одним в творенье, Был другим в воображенье: Там – эфирный океан Был отверст, созданья план Был там зодчего достоин – Беспределен, прост и строен; Здесь – был смутен, сбивчив он, Там – премудр, а здесь – мудрен. Там – Земля, кружась, ходила, Словно мяч, в кругу планет, Вкруг громадного горнила, Изливающего свет; Здесь – пространств при узких мерах – Жалось всё в кристальных сферах, Звезды сплошь с их сводом шли И вдвойне вращалось Солнце, Чтоб метать лучи в оконце Неповертливой Земли. Рим с высот своей гордыни Клял науку – и кругом, Что казалось в веке том Оскорблением святыни, Что могло средь злых потех Возбуждать лишь общий смех И являться бредом въяве И чего, средь звездных дел, Утверждать, при полной славе, Тихо Браге не посмел, – Неба страж ночной, придверник, Смело «Да! – сказал Коперник. – Высшей мудрости черты – В планах, полных простоты! Бог – премудр. В твореньях явен Коренной закон родства: С братом – волей божества – Всяк из братии равноправен. Дети Солнца одного, Сестры – зримые планеты – Им сияют, им согреты, – Средоточен лик его! На него все взор возводят, Доля с долей тут сходна, Вкруг него они все ходят, А Земля – из них одна, – Ergo – ходит и она!» И, едва лишь зоркий разум В очи истине взглянул, Верной мысли луч сверкнул, Словно молния, – и разом Свод – долой! Весь звездный клир Прянул россыпью в эфир, И – не в области творенья, Но в хаосе разуменья – Воссоздался божий мир. В бесконечных, безначальных, Необъятных небесах – Тех тяжелых сфер кристальных Вдруг не стало – пали в прах! И средь строя мирового, Плоский вид свой округля, Вкруг светила золотого В безднах двинулась Земля! «У!» – кричат невежд мильоны, Те – свернули кулаки, Эти – кажут языки, Там ревут враги-тевтоны, Там – грозит проклятьем Рим, Там – на сцене гистрионы Свищут, – гений – невредим. Где друзья ему «Заставим Их умолкнуть!» – говорят, Он в ответ: «К чему? Оставим,! Пусть! – Не ведят, что творят!» 1870 |
