— Чтобы примириться с тем, что остался в живых.

— Я думаю, это правда. Но не вся.

— Так скажите мне всю правду.

Гудмен посмотрел на часы.

— Мы уже захватили несколько лишних минут. Это был удачный сеанс, Скотт. Через неделю в это же время?

Скотт встал, стараясь не показать, что от резкого движения в боку остро кольнуло.

— Через неделю в это же время.

Он уже открывал дверь, когда Гудмен заметил:

— Надеюсь, вы вспомнили достаточно, чтобы успокоиться и закрыть тему.

Скотт замер, потом вышел, спустился на парковку и только тогда сказал:

— Надеюсь, я вспомнил достаточно, чтобы забыть.

Стефани снилась ему каждую ночь.

Не бросай меня! Скотти, не уходи! Вернись!

Он страдал, вспоминая ее глаза, ее умоляющий голос. Стефани Андерс умерла с мыслью, что он ее бросил, и он ничего не сможет сделать ни сейчас, ни в будущем, чтобы изменить это.

«Я здесь, Стеф. Я тебя не бросил. Я пытался тебя спасти».

Скотт говорил ей это каждую ночь во сне, но Стефани умерла и не могла услышать его. Он понимал, что ее уже не убедишь, но все равно повторял и повторял это, стараясь убедить себя.

Узкая парковка за домом Гудмена раскалилась от летней жары, воздух был сух, как наждак. Машина Скотта так нагрелась, что он открывал дверцу, обернув руку носовым платком. Свой синий «транс-эм» 1981 года Скотт купил за два месяца до страшной ночи. Сквозь синюю краску проступала ржавчина, радио не работало, пробег сто двадцать шесть тысяч миль. Скотт отдал за него тысячу двести долларов и собирался в свободное время, по выходным, отреставрировать своими руками, но после ранений потерял интерес к этой идее. Прошло девять месяцев, а к машине он так и не притронулся.

Когда кондиционер охладил воздух, Скотт выехал на Вентура-Фривэй и направился в Глендэйл.

Взвод К-9 располагался вместе с подразделением «Метро» на Центральном участке, в центре, но для тренировки собак пользовался еще несколькими площадками в разных точках города. Главная тренировочная площадка была в Глендэйле, где Скотт и еще два новых инструктора проходили подготовку к службе в К-9 на двухмесячных курсах инструкторов, которые вел главный инструктор, ветеран взвода. Курсанты занимались с вышедшими в отставку патрульными собаками — с ними было легко работать. Собаки служили учителями своим новоиспеченным инструкторам. Однако теперь новые инструкторы должны были выбрать себе в напарники предварительно обученных патрульных собак и начать с ними процесс сертификации, который продолжается три с половиной месяца. Это был очень важный для новых инструкторов момент — с этого момента вся их жизнь была связана с новой собакой. Скотт понимал, что должен чувствовать волнение, но на самом деле чувствовал только лишь тупую готовность к работе.

Он миновал Голливудскую развилку, когда зазвонил телефон. Высветился номер УПЛА, поэтому он ответил: думал, что это старший инструктор взвода К-9 Доминик Леланд.

— Скотт слушает.

Раздался мужской голос, но это был не Леланд:

— Офицер Джеймс, меня зовут Бад Opeo, я работаю в отделе убийств и ограблений. Я звоню, потому что хочу познакомиться с вами. Меня назначили руководить расследованием вашего дела.

Скотт молча вел машину. Он больше трех месяцев не разговаривал с детективами, которые расследовали его дело.

— Офицер, вы меня слышите? Или связь прервалась?

— Я вас слышу. А с Мелоном что случилось?

— Детектив Мелон в прошлом месяце вышел на пенсию. Детектив Стенглер получил другое назначение. Теперь этим делом занимается новая команда.

Мелон был предыдущий глава расследования, а Стенглер — его напарник. Скотт не разговаривал ни с кем из них с того дня, как прихромал на ходунках в здание полицейского управления и перед дверью отдела особо тяжких преступлений набросился на Мелона за то, что тот после пяти месяцев расследования не может назвать имени подозреваемого. Мелон хотел уйти, но Скотт вцепился в него, выпав из ходунков и увлекая за собой Мелона. Сцена была безобразная, и Скотт о ней сожалел, к тому же она могла помешать его возвращению к работе. После этого инцидента командир Скотта в «Метро» долго вел переговоры с руководителем отдела убийств и ограблений лейтенантом Кэрол Топпинг, которая в итоге прониклась сочувствием и похоронила это дело. Мелон не стал подавать жалобу, но исключил Скотта из расследования и перестал отвечать на его звонки.

— Спасибо, что позвонили, — сказал Скотт, удивляясь дружелюбию Opeo. — Мелон рассказал вам, что случилось?

— Да. И сказал, что вы неблагодарный гад.

— Такой и есть.

Opeo засмеялся.

— Послушайте, у вас с ним был конфликт, но я — совсем новый человек. И мне бы хотелось познакомиться с вами и поговорить об этом деле.

У Скотта вспыхнула надежда.

— Мелон нашел новые зацепки?

— Нет, я не могу так сказать. Я просто хочу поскорее вникнуть в события той ночи. Вы не могли бы заехать ко мне сегодня?

Скотт только что заново пережил ту ночь и был сыт по горло разговорами о ней.

— Я сейчас на работе. Потом у меня было кое-что намечено.

Opeo помолчал.

— А завтра? В любое удобное для вас время.

— Давайте я вам позвоню.

Opeo продиктовал ему свой прямой номер и повесил трубку.

Скотт бросил телефон на сиденье. Интересно, о чем Opeo хочет спросить его? И говорить ли ему о бакенбардах?

Скотт развернулся и поехал в центр. Проезжая Гриффит-парк, набрал номер Opeo.

— Детектив Opeo, это Скотт Джеймс. Я могу заскочить к вам сейчас, если вы на месте.

— Жду вас.

Затем он позвонил Доминику Леланду и сказал, что не может сейчас приехать смотреть новых собак.

— Почему? — зарычал Леланд не хуже немецкой овчарки.

— Еду в «корабль».

— Я не для того брал тебя в свой взвод К-9, чтобы ты тратил время на этих людей.

Отдел убийств и ограблений со своими спецподразделениями обитал на пятом этаже здания полицейского управления. Это было десятиэтажное здание напротив городского совета, обращенное к городскому совету заостренным треугольным стеклянным выступом. Этот выступ был похож на нос корабля, и рядовой состав управления прозвал его «кораблем».

— Меня хотят видеть в отделе убийств и ограблений.

Леланд больше не рычал.

— Насчет расследования твоего дела?

— Да, сэр. И я сейчас еду туда.

— Ладно, — снова рыкнул Леланд. — Тогда приезжай сюда, сразу как освободишься.

Скотт никогда не ездил к Гудмену в форме. Форма лежала у него в спортивной сумке, а пистолет — в запертой коробке в багажнике. Он свернул с шоссе на Первую улицу и переоделся на закрытой парковке «корабля». Его увидят многие детективы, которые помнят безобразную сцену с Мелоном. И пусть.

На рецепции Скотт предъявил жетон и удостоверение и сказал, что он к Opeo. Дежурная набрала номер, коротко поговорила и выдала Скотту пропуск, который он прицепил к рубашке.

Идя по вестибюлю, Скотт старался не хромать, а это было нелегко, учитывая, сколько железа было в его ноге. В ту ночь, когда его привезли в приемный покой госпиталя Доброго самаритянина, ему оперировали бедро, плечо и грудь. Через неделю сделали еще три операции, через полтора месяца — еще две. Рана ноги стоила ему трех фунтов мышечной ткани, чтобы восстановить бедренную кость, потребовался стальной стержень и шесть скреп, не говоря о том, какой ущерб понесла его нервная система. Для восстановления плеча потребовались три пластины, восемь скреп, и снова ущерб для нервной системы, но он все это выдержал. Надо только быть сильнее боли и проглотить немного болеутоляющего.

Баду Opeo было чуть за сорок, у него было щекастое лицо вожатого отряда бойскаутов, увенчанное короткими черными волосами. Он встретил Скотта у лифта, чего Скотт никак не ожидал.

— Бад Opeo. Рад познакомиться. — И повел Скотта к дверям отдела особо тяжких преступлений. — Я сижу над этими папками с тех пор, как мне дали это дело. Это ужасно, то, что случилось в ту ночь. Как давно вы вернулись на работу?