Конечно, должно соответствовать действительности, что политические представления Шляйхера несколько изменились между 1929 и 1933 гг. В эти годы он завёл себе brain trust («мозговую фабрику») — группу блестящих молодых политических журналистов, которые издавали весьма популярный тогда журнал «Die Tat» («Деяние») и которые вложили ему в голову пару крупных изюминок. По мнению кругов, принадлежащих к «Die Tat», которое затем стало также и мнением Шляйхера, больше не стоило заниматься чистой реставрацией, восстановленным кайзеровским рейхом без кайзера. Требовалась более широкая основа господства, своего рода социальное сословное государство, союз рейхсвера, профсоюзов и «здоровой», неявно социалистической части национал–социалистического движения. Теоретически очень прекрасно, практически довольно оторвано от жизни. Однако Шляйхер верил, что ему удастся что–то из этого сделать. Простой государственный переворот справа не удовлетворял его больше; и всё же это было самое малое.
Гораздо хуже было то, что Папен в первые три или четыре месяца своего канцлерства обошёл его во влиянии на Гинденбурга. Шляйхер более не был «дорогим юным другом» Гинденбурга и безоговорочным доверенным человеком; таковым был теперь Папен. Это звучит абсурдно и почти что низкопробно, однако это факт: древний президент безумно увлёкся в своем возрасте Папеном, этим как элегантным, так и энергичным аристократом, к концу своей жизни нашёл, так сказать, свой идеал мужественности. Не удивительно, что Шляйхер со своей стороны очень быстро выявил отрицательные качества Папена: политический дилетантизм, легкомысленность, несолидность, поверхностность и тщеславие. «Францхен нашёл себя», — издевался он уже в сентябре среди доверенных лиц, и он начал озираться вокруг в поисках его преемника. Однако больше такого не находилось, и постепенно Шляйхер стал понимать, что в этот раз пожалуй он сам должен будет стать преемником.
Рейхсвер и профсоюзы
Освобождение рейхсканцлера от должности произошло при драматических обстоятельствах. 1‑го декабря 1932 года Папен и Шляйхер были совместно приняты Гинденбургом для переговоров, на которых должно было быть решено, как теперь действовать дальше. Папен доложил о своих планах государственного переворота, Шляйхер вёл себя осторожно. Он сомневался, что рейхсвер в случае настоящей гражданской войны устоит в борьбе против «правых» и «левых», а также намекнул на то, что он возможно мог бы предоставить ещё и другие способы. В эти дни он наладил не обязывающий его контакт с Грегором Штрассером и надеялся на раскол в НСДАП. Однако в конце Гинденбург принял решение в пользу Папена. Шляйхер не стал открыто возражать, только при выходе он угрожающе заметил Папену: «Монашек, монашек, тяжёлая у тебя поступь». У него ещё был козырь.
На следующее утро было заседание кабинета. Шляйхер приказал офицеру штаба нагнать страху на министров. Он зачитал экспертное заключение военных о перспективах рейхсвера в возможной гражданской войне, в котором была развёрнута весьма преувеличенная катастрофическая картина: всеобщая забастовка, развал питания, вмешательство поляков и французов там, где это возможно. Желаемый эффект не заставил себя ждать. Все министры, кроме двоих, отказались следовать за Папеном. После полудня вслед за этим канцлер явился к Гинденбургу и заявил о своей отставке, которая и была ему предоставлена — как говорится, сквозь слёзы. Позже рейхспрезидент послал ему свой портрет с надписью: «У меня был товарищ». Впрочем, личные контакты между обоими в дальнейшем не оборвались.
После полудня того же 2 декабря Гинденбург принял Шляйхера и назначил его рейхсканцлером: чрезвычайно неблагосклонно и против своей воли. «Затем нам следует дать возможность господину Шляйхеру попытать своего счастья», — сказал он Папену. Это звучало как: «Пусть он сам расхлёбывает кашу, которую заварил». И так оно и получилось. Шляйхер оставался рейхсканцлером едва лишь два месяца, и в эти два месяца он переживал разочарование за разочарованием.
Заседание рейхстага было перенесено на время после Рождества, однако он должен был снова собраться самое позднее 31 января, и Шляйхер считался с возможностью вынесения вотума недоверия. А у него как раз не было полномочий Гинденбурга распустить парламент, как у Папена, не говоря уже о том, чтобы приостановить действие Конституции. Надежду остаться в политике он мог иметь только лишь в том случае, если бы ему в короткое время неполных двух месяцев удались неслыханные фокусы: убедить профсоюзы войти в его правительство и тем самым, посредством влияния профсоюзов, получить одобрение СДПГ, как Брюнингу. И ещё: расколоть НСДАП, чтобы объединиться с частью партии под руководством Грегора Штрассера. Оба проекта провалились, провалились к тому же столь быстро и основательно, что задним числом можно лишь удивляться, как опытный политик вообще мог рассчитывать на удачный исход. Грегор Штрассер полностью отказался. Вместо того, чтобы предпринять борьбу против Гитлера, при первом же признаке недовольства своего фюрера он отказался от всех партийных постов и вернулся в частную жизнь, что впрочем не предотвратило того, что позже, во время окончательного расчёта 30 июня 1934 года, он был убит, равно как и Шляйхер. Профсоюзы остались неприступными. Они выслушали предложения Шляйхера, посовещались пару дней и отклонили их. Если рассматривать глубже, то для них было мало оснований объединяться с генералом, который уже в 1919 году был замешан в основании добровольческого корпуса и в последние годы приобрёл печальную славу закулисного заправилы во всех возможных антиреспубликанских интригах и планах государственных переворотов.
В конце января Шляйхер продвинулся настолько же, как и Папен двумя месяцами прежде. Он явился к Гинденбургу и стал выпрашивать полномочий для нового роспуска рейхстага. Это произошло в субботу 28 января 1933 года. Сын тогдашнего государственного секретаря в управлении рейхспрезидента, Отто Майснер, точно передал суть развернувшихся после этого разговоров (пожалуй, на основе того, что ему рассказал его отец или же его записей). Вслед за тем Шляйхер сказал: «Отныне нам следует управлять без парламента. Волнения я буду подавлять при помощи оружия». Ответ Гинденбурга был таким: «Дорогой юный друг», — старинное обращение — «Вы предлагаете мне тут нечто такое, что сами Вы мне двумя месяцами ранее представляли как невозможное. Поэтому Папена следует вернуть назад. К тому же он хотел лишь того, чего Вы теперь от меня хотите. Его план, который Вы тогда представляли неосуществимым, Вы хотите теперь осуществить сами, и сделать это с моей помощью, моим авторитетом и с моей ответственностью».
Это похоже на правду. Тут можно уловить упрёк, обиду, а также определённое удовлетворение от того, что человек, свёргший тогда любимого Папена, теперь сам зашёл в тупик. Гинденбург отказал Шляйхеру в выпрашиваемых полномочиях, и канцлер отступил. Ещё в тот же вечер Гинденбург призвал к себе Папена и поручил ему образовать новое правительство.
Папен не предавался безделью в течение двух месяцев несчастного правления Шляйхера. Он не простил Шляйхеру удара ножом в спину 1 и 2 декабря. Он хотел отомстить. Он знал, что как и прежде, он был для Гинденбурга канцлером мечты; но из декабрьского кризиса он также узнал, что в своих планах государственного переворота он не может положиться на рейхсвер — со Шляйхером или без него. Ему следует разыграть новую карту; и при этом ему пришёл в голову Гитлер. Можно также сказать и так: он обратился снова к Гитлеру. Ведь он всегда же хотел его «купить» или «ангажировать», в августе он даже был готов сделать его вице–канцлером. Теперь сверженный Папен спрашивал себя: действительно ли столь важно, кто будет номинальным канцлером и кто вице–канцлером? Ведь решающим было то, к кому прислушивается президент. Если Гитлер непременно хочет титула рейхсканцлера, то почему бы собственно и нет? Действительным канцлером всё же всегда будет оставаться он сам со своим непосредственным доступом к Гинденбургу, в особенности если Гитлер с его, Папена, стороны будет окружён старым составом министерств. К этому разумеется он должен быть сам готов — и ещё к тому, что он как канцлер не должен ничего предпринимать без согласия вице–канцлера и докладывать президенту должен будет только вместе с ним. Вице–канцлером должен быть естественно он сам, Папен. Если Гитлер согласится на эти условия, то всё получится. Папен решил прозондировать.
