Эти стражи, молодые раввины, и сами никогда не видели «Корону» и надолго запомнили визит чужестранца. Один из них был тем старым, слепым на один глаз раввином, которого я почти через семьдесят лет встретил возле тель-авивской синагоги и от которого услышал его собственную версию спасения «Кодекса». «Мы его охраняли, – сказал он про Кассуто. – Что именно мы делали? Открыли “Корону”, ее матерчатый чехол. Прекрасно это помню». Он увидел, что «Корона» – совершенно особенная книга, такой ее делало несравненное мастерство писца. «“Корона” была прекрасна не тем, что это какой-то великолепный манускрипт – есть книги и побогаче на вид. Ее красота заключалась в том, что от начала до конца, от Бытия до Хроник[9], она была написана одним почерком, в одном стиле. В этом ее красота».

Профессор сидел в синагоге, делая пометки: он отмечал те слова, написание которых было предметом споров. «“Корона”, – писал он в своем дневнике, – находилась в деревянной шкатулке, обтянутой красной кожей. Швы кое-где разошлись, и книга распалась на несколько частей». На некоторых страницах, как он заметил, буквы выцвели на протяжении столетий, и безымянные писцы восстановили их новыми чернилами.

В конечном счете старейшины согласились предоставить Кассуто для работы с манускриптом не пятнадцать минут, а несколько часов. Когда время истекло, люди с ключами вернулись и возвратили «Кодекс» в железный сундук. Эта процедура повторялась несколько дней, пока ученый не вернулся в Иерусалим, успев ознакомиться лишь с малой частью текста. На него давили другие проблемы. В ноябре 1943 года, за несколько недель до его отъезда в Алеппо, СС приступило к ликвидации евреев Флоренции, где сын Кассуто Натан был раввином. Натана с женой Ханой депортировали в Польшу и заключили в Освенцим. Позже Натан там и погиб. Пока профессор изучал алеппскую «Корону», трех его маленьких внуков прятали во Флоренции: двух мальчиков приютили католические семьи, а девочку – монахини из монастыря Ла Кальза.

После алеппского погрома, когда известие о сожжении «Короны» достигло Иерусалима, именно профессор Кассуто написал и поместил в газете траурное сообщение. Его скорбь по поводу утраты книги выглядит особенно мучительной для тех, кто понимает, что Кассуто пережил огромное личное горе. «Евреи Алеппо, – писал он, – зажигали свечи перед сундуком, где хранилась “Корона”, молились за исцеление недужных и верили, что она защитит их общину от зла». Он описал все принятые ими меры предосторожности – два замка, стражей, которые не спускали с «Короны» глаз. «В покров легенды обернулась она, облако благородства и дымка непорочности окутали ее, – написано в статье Кассуто. – Но от тайной мудрости и сокрытого сокровища мало толку; излишнее усердие и рвение местной общины стали преградой для тех, кто жаждет черпать знания и наслаждаться мудростью, заключенной в этой книге». Строжайшие меры предосторожности, пишет он, и от этих слов на странице старой газеты веет досадой, «стали помехой тем, кто хотел ее изучать, осложнил их труд и в то же время, увы, оказались бессильными перед бандами погромщиков».

Когда в марте 1948 года, через два месяца после появления этой статьи в газете «Хаарец», ученые Еврейского университета встретились, чтобы обсудить известие о том, что книга уцелела, уже было ясно, что его скорбь по поводу уничтожения «Короны» была преждевременной. Бен-Цви, который в силу своего положения был поглощен ужесточающейся войной с арабами, в этом обсуждении не участвовал, хотя о нем и знал. Вторая встреча по тому же поводу состоялась через несколько дней, когда университет буквально захлестывали волны насилия. Студенты и преподаватели физического и химического факультетов изготавливали взрывчатку. За два месяца до этой встречи, в середине января, тридцать пять еврейских солдат, в большинстве своем студентов университета, попали в засаду и погибли; это произошло, когда они пытались прийти на выручку группе окруженных со всех сторон поселенцев к югу от Иерусалима. В тот же месяц погиб и сын Бен-Цви Эли, защищавший один из кибуцев на севере страны. Через пять месяцев после той встречи, тринадцатого апреля, Хана Кассуто, невестка профессора, которая выжила в Освенциме и добралась до Израиля, оказалась в колонне евреев, направлявшейся по территории, окруженной арабами, в больницу на горе Скопус неподалеку от университетского городка, и стала одной из семидесяти восьми жертв нападения.

Ученые решали, стоит ли повторять попытки перевезти «Корону» в Иерусалим. Граница между Палестиной и Сирией еще была открыта, большинство старых упрямцев, воспрепятствовавших этому в 1943 году, исчезло, и возникло предположение, что если манускрипт все еще хранится у смотрителя синагоги Ашера Багдади, то его можно убедить отдать «Корону». Однако эти сведения устарели – к тому времени смотритель уже передал «Кодекс» оставшимся руководителям общины. В любом случае профессор Кассуто был против подобного решения. «Это не должно выглядеть так, будто университет хочет поживиться на катастрофе алеппской общины и завладеть тем, что не смог получить в мирные времена, – сказал он. И добавил: – Смотритель всего лишь временный хранитель этой реликвии, у него нет полномочий передавать ее в другие руки, а у нас нет разрешения эту книгу от него принимать».

Никаких действий не воспоследовало. Два месяца спустя истек срок британского мандата в Палестине, была провозглашена независимость Государства Израиль, на страну напали пять арабских армий, граница с Сирией закрылась навсегда, и «Корона» осталась вне досягаемости, по другую сторону этой границы.

Когда-то, много столетий назад, Иерусалим уже владел этой книгой, но она попала в руки иноземных грабителей. Теперь возвращение «Короны» снова откладывалось.

Иерусалим, 1099 год

Христианские рыцари и пешие воины под предводительством герцога Готфрида Бульонского разбили лагерь напротив городской стены, неподалеку от Еврейского квартала. Позади, к северо-востоку от них, находилась гора Скопус, где через столетия появится Еврейский университет.

Обреченные на гибель люди, запертые в Иерусалиме, наверняка слышали, как чужеземцы перекрикиваются на незнакомых языках, как стучат молотками плотники, воздвигающие осадные сооружения. За три дня – воскресенье, понедельник и вторник – этой недели июля 1099 года, примерно через сто семьдесят лет после того, как в Тверии, что в нескольких днях ходьбы к северу, была создана «Корона», люди Готфрида привезли издалека бревна и построили осадную башню. Воины так страдали от нехватки воды, что, по словам одного из рыцарей, не назвавшегося по имени, но оставившего нам Gesta Francorum[10], подробное описание тех событий, «целого пенни не хватало, чтобы купить воды и утолить жажду». Другое войско крестоносцев под предводительством графа Раймунда Тулузского готовилось к нападению на крепость, защищавшую Иерусалим с запада. Лишения изнывающих от жажды крестоносцев в ту неделю меркли в сравнении со страданиями жителей осажденного города, но и эти мучения оказались ничтожными по сравнению с участью, которая их ожидала.

Три с половиной года прошло с тех пор, как во Франции на Клермонском соборе Папа Урбан II призвал к крестовому походу, и всего лишь пять недель с тех пор, как христианские воины, взойдя на вершину холма, к гробнице пророка Самуила, впервые увидели цель своего похода, место гробницы Иисуса, город Иерусалим, все еще подвластный приверженцам пророка Мухаммада, – город, который, по всей вероятности, показался им жалким поселением, карликом по сравнению с блистательным Константинополем и другими городами, которые они миновали или разграбили по пути. Иерусалим вмещал тысяч двадцать пять жителей. Над Храмовой горой возвышался купол мечети. Когда в среду и четверг осада города достигла апогея, свидетельствует рыцарь, имя которого осталось неизвестным, епископы и другие священники стали призывать воинов молиться, раздавать милостыню и поститься. В пятницу небеса просветлели, и окружавшие Иерусалим войска крестоносцев двинулись на приступ. Они встретили отчаянное сопротивление.