Осложнения, возникшие позже, были связаны с несколькими решительно настроенными израильскими журналистами, в основном с Бен Каспитом из «Маарива» и Амосом Нево из «Едиот ахронот». Как выяснили эти журналисты, венский компаньон покойного хасида застраховал жизнь Шнеебальга на шесть миллионов долларов и немедленно после его смерти попытался присвоить себе страховую премию. Немецкое страховое агентство «Готар Финанцхолдинг» усмотрело в деле мошенничество и платить отказалось, а вместо этого послало своих специалистов продолжить расследование.

Израильский представитель этого агентства настаивал на возобновлении следствия и эксгумации тела. Тем временем европейские следователи компании получили информацию о двух последних медицинских проверках, которые торговец прошел для оформления страхового полиса, – одной в Вене, второй в Иерусалиме. В медицинском заключении, составленном в Вене, было указано, что рост пациента равен 174 см, а вес – 95 кг. В иерусалимском заключении указан рост 170 см и вес 90 кг. На самом же деле, по сведениям страховой компании, покойный имел рост 180 см и весил 125 кг. Судя по всему, он ни разу не проходил медицинских осмотров и, возможно, заявила компания, понятия не имел, что застрахован. Следователи пришли к выводу, что полис был получен жульническим путем, и предположили, что смерть хасида произошла в результате впрыскивания яда, а патологоанатом мог в спешке проглядеть след от укола. Возможно, считали они, в преступлении был замешан партнер из Вены.

Тот оспорил это обвинение, подав в суд прошение о вскрытии тела для подтверждения его невиновности. Это дело долгие годы находилось в судах Израиля и Германии, но тело не было эксгумировано и премии так и не выплатили[38]. «Любой триллер бледнеет в сравнении с подобной историей», – заявил в суде Михаэль Паппе, адвокат страховой компании. Один из репортеров сказал, что такой рассказ удостоился бы пера Агаты Кристи, если бы Агата Кристи была ультраортодоксальной еврейкой. Это дело так и осталось нераскрытым. По официальной версии, никакого дела и вовсе не было, поскольку хасид умер от сердечного приступа в номере гостиницы, который был снят неким лицом, использовавшим вымышленную фамилию и затем бесследно испарившимся. С тех пор минуло более двух десятилетий, но смерть торговца в гостинице «Плаза» остается ярким свидетельством взаимосвязи между деньгами и священными книгами.

Многие недели я хранил в тайне, что видел один из пропавших фрагментов «Короны». Но волновался я зря – на самом деле я ничего подобного не видел.

Вернувшись в Израиль, я встретился с Рафаэлем Зером, седобородым ученым в вязаной ермолке. Зер, работающий над Библейским проектом Еврейского университета, для издания самой совершенной научной Библии использует «Корону» и поэтому знает этот кодекс лучше, чем кто бы то ни был. К тому же Зер некогда провел собственное независимое расследование обстоятельств исчезновения листов «Короны» и показал мне составленную им схему с именами, датами и деталями. В 2006 году он даже организовал встречу ученых с президентом Израиля в попытке привлечь его к расследованию, но ничего из этого не вышло. Еще раньше, в 1997 году, он обратился к частным детективам с просьбой взяться за это дело, и те согласились: за 50 000 долларов они гарантировали обнаружение, по крайней мере, одного листа. Используя свои связи в Министерстве культуры и просвещения, Зер встретился с самим министром, религиозным политиком Звулуном Хаммером, которого эта история заинтересовала, и он был готов выделить средства из бюджета своего ведомства, но при условии, что Институт Бен-Цви также подпишется под этим соглашением. Однако когда Зер позвонил в дирекцию института, там никакого интереса не проявили. Зер счел это возмутительным.

Мой разговор с Зером напоминал привычный стиль бесед с людьми из тайного общества «Кодекса Алеппо»: они делились не вполне ясными отрывочными сведениями, желая проверить, знаю ли я больше того, что знают они; то же делал и я. Зер бросил вскользь, что знаком с человеком, у которого, как он считает, имеются фрагменты манускрипта, но о ком идет речь, он не скажет. Когда я проявил настойчивость, он намекнул, что этот человек живет то в Израиле, то за границей.

– Шломо Муссаев, – сказал я, уже привыкший к подобным фокусам, и Зер усмехнулся. Я признался, что посетил этого коллекционера и видел один из исчезнувших фрагментов. Зер явно был впечатлен, как я того и ждал. Когда я ушел, Зер, проявив прямо-таки журналистскую напористость и редкую для ученого расторопность, сам позвонил коллекционеру, выяснил, что тот уже вернулся в Израиль, и попросил о встрече. Он приехал в гостиницу и поговорил с Муссаевым. Зер не был уверен, понял ли Муссаев, что он ученый. Коллекционер – так рассказывает Зер, – видимо, решил, что он просто раввин. Когда Зер попросил показать ему тот самый фрагмент, коллекционер выполнил его просьбу. И ученый тут же понял, что этот фрагмент не из «Короны».

– Пергамент и почерк указывают на его принадлежность к ценной средневековой рукописи, – сказал Зер, – но примечания Масоры – те, что написаны в «Короне» Бен-Ашером, – иные. Да и пергамент другой, и почерк не Бен-Буяа, более небрежный и буквы разнятся по величине. Письмо Бен-Буяа было удивительно четким – словно выполненным лазерным принтером.

– Вы уверены, что это не «Корона»? – спросил я.

– Абсолютно, – ответил он.

Первой моей реакцией была мысль, что Муссаев и сам не знает, что у него есть, и, видимо, вообще не такой знаток, каким себя мнит. Но когда я высказал это Эзре Кассину, детективу-любителю, которому я доверял и в более запутанных делах, он надо мной посмеялся. «Простофиля вряд ли сколотил бы себе такое состояние, – сказал он. – Муссаев точно знает, чем владеет. Он не стал бы хранить бесценный фрагмент “Короны” в своем номере. Просто хотел произвести впечатление на людей, которые недостаточно хорошо в этом разбираются». Я ловил «Корону», а Муссаев поймал меня. Он понимал, чего я хочу и что знаю, и подсунул мне то, что я по невежеству принял за желаемое. Я клюнул на эту наживку.

Я позвонил в израильскую гостиницу, где обычно останавливался Муссаев, удостоверился, что он в городе, и снова туда покатил. Он сидел в чересчур больших очках от «Гуччи» и с розовым перстнем на пальце, окруженный своими лампами, кувшинами и бронзовыми львами. Помощник был на месте, но мной уже не интересовался. Дочь коллекционера Дорит, та, что замужем за президентом Исландии, то входила в комнату, то выходила, ловко лавируя в нагромождении бесценных артефактов. На какую-то долю секунды мне показалось, что коллекционер рад меня видеть.

Мы долго с ним разговаривали. Он показал мне кое-что из своих коллекций, в том числе древнюю плиту из библейской Сабы[39]. Президент Йемена, его личный друг, помог ему это достать, сказал он и пояснил, что его приобретения связаны с желанием доказать историческую достоверность Библии.

Я попросил снова показать мне тот самый фрагмент и, когда он его принес, спросил, почему он так отличается от всей остальной «Короны». Он и глазом не моргнул.

– «Корона» написана несколькими писцами, – объяснил он и сразу переменил тему.

Не было смысла ходить кругами; я устал от Муссаева с его историями. Я подумал, что он уже достаточно ко мне привык, чтобы стать пооткровенней. Пусть я и поверил, что ему предложили листы из «Короны», но поверить в то, что он это предложение отклонил, я не мог. Миллион долларов – цена не столь уж высокая; для Муссаева миллион долларов – пустяк. Эта часть истории доверия не внушала.

– Где, – спросил я, – находятся недостающие части «Короны»?

И тут его помощник обратил на меня внимание.

– Знаете, он пишет об этом книгу, – предупредил он коллекционера.

– Ну и что? – сказал Муссаев. – Мне восемьдесят семь лет, мне все равно. Что они со мной сделают, кинут в тюрьму?