17 января члены Иргуна, еврейской подпольной боевой организации, вкатили начиненную взрывчаткой бочку в толпу арабов, стоящих на автобусной остановке. Погибло семнадцать человек. На рассвете 22 февраля шесть дезертиров из британской армии и бывших полицейских, работающих на палестинцев, припарковали на улице Бен-Иегуда, в центре еврейской части Иерусалима, четыре угнанных армейских грузовика. Установленные в них взрывные устройства, изготовленные арабским подрывником, прошедшим обучение в СС, сработали в 6.30. Рухнули четыре здания, погибли пятьдесят восемь человек.
Меньше чем через три недели после этих событий и за неделю до нового смертоносного взрыва в еврейском секторе трое ученых из Еврейского университета собрались на срочное заседание. Темой обсуждения была «Корона Алеппо» и в частности тревожное известие, которое только что привезла бежавшая из Сирии женщина. «Алеппская община уничтожена, остались одни бедняки; ими никто не руководит, и о них некому позаботиться», – читаем мы в протоколе заседания от пятого марта. Женщине, которую ученые считают надежной свидетельницей, «случилось побывать в синагоге, и смотритель доверился ей, рассказав, что ему удалось спасти остатки “Короны” и что теперь они в его руках». Книга уцелела.
Алеппские евреи и сирийское правительство были не одиноки в своем желании заполучить «Корону». В Иерусалиме тоже был круг людей, проявляющих большой интерес к этой книге и пытающихся, правда безуспешно, ею завладеть.
Центральной фигурой иерусалимского круга был Ицхак Бен-Цви (Исаак Шимшелевич). Родился он на Украине, был одним из сионистских лидеров, а позже стал вторым президентом Государства Израиль – должность влиятельная, хотя в значительной степени представительская и церемониальная. Он был также этнографом и антропологом. Сегодня его помнят как одного из самых значительных деятелей в истории Израиля, где почти в каждом городе есть улица, носящая его имя, а портрет Бен-Цви украшает купюру в сто шекелей. В 1935 году во время посещения будущим президентом Израиля города Алеппо старейшины общины разрешили ему взглянуть на «Кодекс», и он этого не забыл.
В начале сороковых ученые Еврейского университета в Иерусалиме, в то время еще находившемся под британским контролем, решили выпустить новое издание еврейской Библии, самое точное из всех, чтобы покончить с тем позорным положением, что другие современные издания в течение длительного времени осуществляли христиане. Для этого, они решили, им нужна «Корона» – наиболее точная версия текста. И так как копий «Короны» не существует, следовало раздобыть оригинал. Будучи не только учеными, но и сионистами, Бен-Цви и его коллеги считали, что место самой великой книги иудаизма – в Иерусалиме, духовном центре еврейского национального возрождения. Они также опасались, как бы сирийские власти или коллекционеры не наложили на нее лапу – в годы, предшествовавшие погрому, все в Алеппо знали, что потенциальные покупатели предлагают общине за «Корону» бешеные деньги; к тому же книга могла затеряться в вихрях Второй мировой войны. Не осознавая, насколько прочна связь алеппских евреев с этой книгой, насколько твердо их убеждение, что перемещать ее куда бы то ни было нельзя, ученые решили, что добьются успеха, если просто пошлют своего представителя в Сирию и передадут общине такую просьбу.
В начале 1943 года Исаак Шамош, молодой преподаватель арабской литературы из Еврейского университета, сошел с поезда в Алеппо. Сам Шамош, скорее всего, понимал, сколь малы его шансы на успех. Он родился и вырос в Алеппо, потому и был избран для этой миссии. Одновременно убежденный сионист и сирийский националист (в течение короткого периода такое было возможно), Шамош, перебравшись в Иерусалим, получил там место преподавателя, когда его предшественника застрелил арабский боевик.
Подступившись со своей просьбой к алеппским старейшинам, он получил ясный и ожидаемый ответ: эта книга никогда не покинет стен главной синагоги. Однако когда он стал собираться в Бейрут, чтобы оттуда попасть в Палестину, к нему явилось несколько старых алеппских друзей, молодых парней в современных костюмах и с современными идеями в голове, которые полагали, что традиционные порядки общины безнадежно устарели. Уже после смерти Исаака его младший брат рассказывал мне, что Шамош часто вспоминал эту встречу, потому что видел в ней один из поворотных пунктов своей жизни.
– Нам известно, – сказали молодые люди, – что «Короне» здесь угрожает опасность, и мы знаем тех двоих, у которых хранятся ключи. Назови номер своего вагона в бейрутском поезде и время отправления и захвати с собой пустой чемодан.
Возможно, Шамош вспомнил предостережение на «Короне» – «проклят тот, кто ее украдет», – или предание, грозившее общине гибелью, если книга покинет свое место. А может быть, он просто испугался. Во всяком случае, в Палестину он вернулся с пустыми руками, а когда рассказал в Иерусалиме о том, что случилось, Бен-Цви ответил с усмешкой, которую Исаак запомнил на всю жизнь: «Жаль, что мы связались с чересчур честным человеком». Эти слова не давали покоя посланнику с тех пор, как пришло известие о гибели «Короны»: ведь укради он книгу, она была бы спасена.
Через несколько месяцев после возвращения в Иерусалим Шамош вновь отправился в Сирию, на сей раз в сопровождении секретаря Еврейского университета. Иерусалимские ученые умерили свой пыл и теперь надеялись лишь на то, что алеппские старейшины разрешат им сделать фотокопию «Кодекса». В XIX столетии предшественники тех же самых раввинов позволили двум людям, оксфордскому ученому и христианскому миссионеру, сфотографировать отдельные страницы книги, но сейчас даже это оказалось невозможным. Раввины пребывали в твердом убеждении, что разрешение сделать копии обесценит их сокровище. «Я пережил очень трудную неделю, все было совсем не так, как я ожидал, – пожаловался секретарь по телефону президенту университета. – Почему? Да потому что наши алеппские евреи сначала не решались позволить мне копировать, и только после многих моих усилий, собрав наконец совет общины, они сказали “да”, но при этом сочли совершенно недостаточными меры защиты от возможных грабителей». В памятной записке, помеченной грифом «Совершенно секретно», он предложил вариант, при котором, даже если просьбу о копировании отклонят, можно попытаться сделать это окольным путем. Во время переговоров алеппские евреи заявили ученым, что не хотят получать корреспонденцию со штемпелем или марками Палестины, чтобы не выглядеть сочувствующими сионистам. «Вот они, страхи евреев диаспоры», – презрительно фыркнул секретарь. В конце концов старейшины алеппской общины допустили к манускрипту только одного ученого без права фотографировать или выносить книгу из синагоги.
Оба посланца вернулись в Иерусалим, и другой представитель иерусалимского круга, профессор Умберто Кассуто, исследователь Библии родом из Италии, бывший некогда главным раввином Флоренции, отправился в Алеппо в декабре того же года. На старой фотографии Кассуто мы видим мужчину с остроконечной белой бородой и экстравагантными, загнутыми вверх усами, глядящего в книгу сквозь круглые очки.
Кассуто был оказан прием, хорошо знакомый тем, кто пытался вести бизнес или улаживать дела на Ближнем Востоке. «Когда я туда приехал, – писал позже Кассуто, – меня приняли довольно любезно, но по поводу “Короны” заявили сразу: “Если вы, ваша честь, желаете увидеть “Корону”, мы с радостью продемонстрируем ее вам в течение четверти часа». Начались мольбы и уговоры. Ему назначили встречу с одним из старейшин; старейшина на встречу не явился, потом извинился и пообещал, что придет завтра утром, но опять не пришел, и так продолжалось, пока Кассуто не пригрозил, что «обратится к другой общине, которая захочет помочь ему в этой священной миссии», что звучало весьма неубедительно, поскольку ни у какой другой общины не было «Короны». Он сказал, что сообщит своим коллегам по университету, что алеппские евреи «не пожелали оказать нам какую-либо помощь». В конце концов его провели по Старому городу к главной синагоге, где он был встречен двумя старейшинами с ключами. Каждый отпер свой замок, и затем один из них вынул «Корону». Ученого гостя, как он писал позже, сопровождало несколько стражей, которые там присутствовали, «чтобы охранять, “Корону” и, может быть, кто знает, следить за мной – а вдруг я, упаси Бог, начну фотографировать».
