— Ладно, посиди. Сейчас его приведут, сам поговорю. Может, есть еще чему у нас поучиться.
Минут через десять привели Валиева. На лице его не было особого энтузиазма, но и уныния там не было. Он уселся в свободной позе, выжидательно уставившись на вершителей своей судьбы. По всему было видно, что он далек от того, чтобы пасть духом. Прошибить его напускное спокойствие можно было лишь чрезвычайным известием. Однако сообщение о гибели шефа Азиз воспринял без внешних проявлений скорби, уж во всяком случае волосы на себе не рвал, только, казалось, еще более сосредоточился.
— Если вы не верите мне, почему я должен верить вам, что Валерий Евгеньевич убит? — только и сказал он.
— Вы за кого, Валиев, меня принимаете? Я майор милиции…
— Вот-вот, именно за майора. Могу сказать только одно: если хозяина нет, и мне это докажут, будет у нас разговор.
— Да вот же снимки трупа…
— Э, фотомонтаж…
— Так что ты хочешь? Показания свидетелей тебя не устраивают, нам ты не веришь! — не выдержал Сидоров.
— Попрошу вас обращаться как положено, молодой человек! Поучились бы вежливости у майора. Пока труп в натуре не увижу, говорить не стану. Уж поверьте хотя бы в этом.
Экскурсия в морг была короткой. В прозекторской Валиев не задержался. Деловито глянул на изувеченное тело патрона и без всяких эмоций двинулся к выходу.
Когда возвратились в кабинет, тянуть Валиев не стал. Лишь мгновение собирался с мыслями.
— Значит, достали-таки Валерия Евгеньевича. Рад, что оказался я у вас в гостях, а то пришлось бы еще одно алиби искать. Не было бы счастья, как говорится… Ну, а если серьезно, то мне не смеяться, а плакать надо. Какого человека ухлопали! И с вашей, между прочим, подачи. Будь я на воле, уберег бы Валерия Евгеньевича… Да что теперь, все ответим! Знаю, что вас интересует, но в Киеве кроме хозяина меня действительно в тот день никто не видел. Не считать же шалашовок-горничных свидетелями. У них конвейер. Утром выходил перекусить внизу в кафе, прошелся по Крещатику — кости размять. Потом безвыходно в номере сидел, как Валерий Евгеньевич приказал. У нас самодеятельность исключена. Не за то мне деньги платили. В шесть он вышел из номера — к гостинице подали машину. В ресторане и без меня было кому охранять. Да таким, как я, там и не место. Не обижаюсь: знай сверчок свой шесток. А что касается Калле — есть у меня свидетели, что я к этому делу ни сном, ни духом. Не хотел впутывать девчонок, да видно иначе никак. Приходится всерьез отбиваться. Помощи ждать неоткуда: кроме хозяина, кому я нужен, кто поможет? А покойный был хороший человек, слова не скажу. И девочек любил хороших. Мы с ним люди свободные… Это я собирался отведать семейного варева, невеста есть, Нина. Она и не знает, что со мной стряслось. Ей и ни к чему. Может, переживает, но забьет тревогу лишь когда почувствует неладное. Я ведь всегда предупреждал, если приходилось уехать. Вот. Короче, в последнее время были мы почти всегда вместе. Чтобы хозяин мой не скучал, Нина с сестричкой приезжала, чтоб компанию поддержать, с Раей. Но Рая-то замужем, а Валерий Евгеньевич — мужчина приметный и очень не скуп. Таким образом, от Калле я прямо домой подался — Нина явилась сразу после того, как хозяин двинулся на рыбалку. Как-то она его всегда стеснялась немного… В общем, вот вам телефон Нины, выясняйте. Понадобится Рая — связывайтесь с ней тоже через Нину. Там муженек крутой, его лучше не напрягать…
Время сестры Черкашины коротали за кофе. Рая, числившаяся на какой-то бумажной должности в строительной организации, с тех пор, как у нее появился состоятельный возлюбленный, почти совсем перестала посещать свою контору. А когда Валерий Евгеньевич запропастился, перебралась к сестре, где был телефон. Обе они с нетерпением ожидали звонка.
Так их и застал Стронин. Горе женщин было неподдельным. Рая рыдала, размазывая косметику, Нина храбрилась, узнав, что Азиз за решеткой и теперь многое зависит от нее самой.
— Да что вы, товарищ майор, в самом деле! Азиз же мухи не обидит! Я еще смеялась: тоже мне, телохранитель. Это он с виду суровый, зато душа — нежная. Во вторник? Нет, как он в полдень вернулся, так мы и не расставались. Это я перед кем угодно подтвердить могу. Уж поверьте, не ошибаюсь, ближе трудно быть…
Смуглая Нина зарделась, опустив глаза. Все, что она говорила, буквально подтвердила и Рая. Вечера она проводила дома в обществе супруга, но днем принадлежала Глуздову, за редкими исключениями, когда необходимо было показаться на работе. Нина же была совершенно свободна — как и свободна была их обоюдная страсть с Азизом. Судя по всему, женщины говорили правду.
Разумеется, идти на очередной допрос с показаниями, опровергающими слова Валиева, майору доставило бы куда большее удовольствие. Но как бы там ни было, Юхансон — не его рук дело. О гибели Глуздова и вовсе речи не было.
— Итак, Валиев, ваше алиби отчасти подтверждается. Но это еще не все.
— Что значит «отчасти»? Ведь Нина и Рая подтвердили…
— Поостыньте. Отчасти — это и значит отчасти. За два десятка лет работы в розыске опыт у меня накопился большой. Если сразу чую неладное, так оно и выходит. Все зависит от свидетелей. А кто они? Возлюбленная и работодатель. Так сказать, лица заинтересованные. Меня это не убеждает, а значит, и я не стану убеждать прокурора в необходимости изменения меры пресечения…
Валиев задумался и осторожно, но уверенно сделал ответный ход:
— Значит, всего этого мало, чтобы выпустить меня? Нужны еще доказательства, а сами вы их искать не хотите — или не в состоянии. Получается, что если я их не представлю — сидеть мне за чужие дела. А то и похлеще — как бы «вышку» не схлопотать.
— Рад, что здравомыслие вас не покидает. С толковым человеком и дело иметь приятно. Подводить под «вышку» мне вас незачем. Просто я изменю тактику и буду отыскивать нечто прямо противоположное — доказательства вашей вины. И рано или поздно наскребу пару-тройку необходимых свидетельских показаний.
— Да уж, не сомневаюсь…
— Вот и ладно. А пока подумайте…
— Да что ладно? Подумайте… Ох, и работа ваша су… да сами знаете, какая. А все равно — не хочу быть козлом, на которого все валят.
— Мне и самому вас держать нет смысла. Но живем, как говорится, не по учебникам, а по жизни. Так что прошу — доказательства невиновности на стол — и гуд бай. А еще лучше — попросту сдайте убийцу.
Ох, как этого не хотелось Валиеву! То, что он знал, и то, что свидетельствовало о его непричастности к убийствам, давало ниточку в совсем другом направлении. Но из двух зол приходилось выбирать меньшее.
— Ладно, получите, что просите. Ведь не отстанете… И дело тут не в прокуроре… Но поедете со мной только вы один. Иначе никакого разговора не получится. Так и знайте, а честное слово офицера — это вы оставьте для внутреннего употребления.
«Ну, слово — словом, — думал майор, — дай только, голубчик, зацепить твои улики, а там, глядишь, и тебя выпотрошим подчистую, — и любовно поглаживал в кармане рукоять двадцатизарядного автоматического пистолета. — Это только ты считаешь, что я здесь один. Нет, это ты один… А мы на пару со «стечкиным».
Дом, куда пришлось с пересадками добираться общественным транспортом (условие, поставленное Валиевым), на первый взгляд не сулил никаких неожиданностей. Это и был тот флигель, где, в соответствии со штампом в паспорте, полагалось обитать Азизу. Его уже осматривали сотрудники розыска и ничего не обнаружили. Ничего нового от этого посещения Стронин не ожидал. В этой развалюхе жилой, и то с натяжкой, можно было назвать только одну комнату. Обшарпанные, в сальных потеках стены, однако, резко контрастировали с небольшим западногерманским телевизором и подержанным видеоплейером. Тут же валялись три кассеты с выписанными на корешках названиями — боевики, каменный век, середина восьмидесятых. Все остальное — колченогая кровать, фанерный стол, три гнутых стула и тумба под телевизором выглядело так, будто было подобрано на свалке. Небольшая связка ключей, которую возвратили Валиеву при выходе из КПЗ после отмены ареста, сделала свое дело. Оставался один запор — на боковой филенчатой двери, снабженной цифровым механизмом. Азиз набрал код, дверь распахнулась, и Стронин шагнул в пыльный полумрак. Позади маслянисто щелкнул язычок английского замка, затем донесся тяжелый скребущий звук — снаружи заложили массивный засов. Оторопев, майор толкнул вторую дверь, она поддалась, и он оказался в абсолютно пустом помещении примерно два метра на полтора, освещенном узким, как бойница, окошком, забранным решеткой и выходившим во двор. Свежая кирпичная кладка показывала, что раньше окно было гораздо шире, но его намеренно сделали таким, чтобы едва-едва могла пройти рука. На гладкой стене, общей с комнатой Валиева, — небольшое сквозное отверстие. Ловушка! Стронин ощупал пистолет, все еще не понимая, зачем Валиев затеял все это, заглянул в комнату. Внезапно, без всяких предисловий, в сумраке комнаты вспыхнул телеэкран, призрачно осветив убогую обстановку. Так же внезапно на тумбе-подставке загорелись глазки фотодиодов плейера, экран замигал, и возникло изображение. Перед майором, ошарашенно приникшим к отверстию, собственной персоной восседал, увлеченно разглагольствуя, Валерий Евгеньевич Глуздов. Говорил он вещи в высшей степени странные и любопытные
