Гвоздилин. Федор, неужели это ты?

Дятлов. Я, конечно.

Гвоздилин. Чему обязан?

Дятлов. Ты меня звал, я пришел.

Гвоздилин. Видишь, вот на чердаке огинаюсь.

Дятлов. А ты бога благодари.

Гвоздилин. Благодарю, благодарю.

Дятлов. Чего позвал-то?

Гвоздилин. Мальчишку хочу выручить.

Дятлов. Какого мальчишку?

Гвоздилин. Да того, что взятку получил. А нити дела в твоих руках находятся.

Дятлов. Какой же он мальчишка, если взятки брать умеет.

Гвоздилин. А ты сколько возьмешь?

Дятлов. Ты же знаешь, старый дурак, что я неподкупный большевик.

Гвоздилин. А кто дознается, что ты взял? Никто не дознается.

Дятлов. Так ведь перед самим собой очень зазорно.

Гвоздилин. Человек, Федор, сам для себя судья милостивый.

Дятлов. Нет, не возьму.

Гвоздилин. Бери, Федор, я много дам.

Дятлов. Да зачем тебе мальчишку выручать? Нестоящий совсем. Гнилой сук.

Гвоздилин. Не в мальчишке главная причина.

Дятлов. А в ком же?

Гвоздилин. В тебе. Тебя я желаю подкупить, товарищ Дятлов. Ты и не знаешь даже, какая для меня великая радость тебя подкупить. Милый ты мой, Феденька, ты льстился надеждой меня к стенке поставить, теперь уж я льщусь надеждой подкупить тебя. Ах, какое это мне громадное удовольствие! Ты вникни в мои слова. Они значение имеют для нас обоих. Некогда ты на меня шел со злом. Ныне же я на тебя иду с добром. Ты на меня с булатом, я на тебя со златом.

Ты эти стишки должен с детства помнить. Умно в них выражена разница между властью солидного капитала и властью одной силы. И теперь я так полагаю, милый Феденька, что нечего вам фордыбачиться. Нас, капиталистов, никто не выдумывал, а вас, марксистов, выдумал один Маркс, человек никому не известный. А ты, Федька, зубы не скаль, я без толку никогда слова не скажу. Положи-ка на весы все золото, какое имеется на земле, и ваши книжечки положи… Что перетянет? Бери, Федор, я много дам.

Дятлов. Надоел ты мне со своими баснями. Рассержусь и арестую тебя.

Гвоздилин. Э-э, нет… не арестуешь. Сам знаешь, что не арестуешь.

Дятлов. Да для чего тебе, чтоб я взял? Соблазнить меня хочешь?

Гвоздилин. Хочу. Страсть как хочу. Ты не поверишь, я ведь загадал: возьмет Федор, я у вас жить остаюсь, не возьмет — покупаю заграничный паспорт — и мое почтение.

Дятлов. Давай, черт с тобой. Только побольше.

Гвоздилин. Погоди, сейчас матрац вспорю. Но давай уж, как водится у солидных людей, — по рукам ударим.

Дятлов. Давай ударим.

Гвоздилин. Феденька, милый, вот теперь ты и взяточник. Да какой! Первоклассный. А то «старый мир», «старый мир»… Не отрекайтесь вы от старого мира, он вам еще послужит.

Дятлов. А теперь, старый грабитель и эксплуататор, прощайся с жизнью.

Гвоздилин. Постой… за убийство ответ.

Дятлов. А кто дознается? Никто не дознается.

Гвоздилин. Неужели ты меня задушишь?

Дятлов. Задушу.

Гвоздилин. Что делать? Покорюсь. Души.

Сновидение пропадает. Стоит Настя.

Настя. Папочка, проснись. Проснись, проснись! Никак добудиться не могу. Иди кофе пить. Ты что стонал? Дурной сон видел?

Гвоздилин. Снилось что-то. Нехорошо. Слава богу, что утренние сны не сбываются.

Настя. Папочка, что я хотела спросить?.. Да, вот что. Зачем ты на днях ночью в клумбе рылся?

Гвоздилин. В какой клумбе?

Настя. Вот тебе, «в какой»… Та, что у нас во дворе устроена.

Гвоздилин. О чем говоришь — не понимаю.

Настя. Что ты от меня скрываешься, родненький? Я ж твоя родная дочь.

Гвоздилин. Смотрела — говори. Что же ты высмотрела?

Настя. По-моему, ты оттуда клад доставал. Но достал ли, понять не могу. Ночь была дождливая, во дворе черно. Как ты на чердак прошмыгнул, я не уловила.

Гвоздилин. Вон кубышки стоят — посмотри.

Настя (у кубышек). Настоящие кубышки, как в деревне. Папочка, но здесь чисто-пусто.

Гвоздилин. Вот и я говорю, пусто… а то клад.

Настя. Папочка, ты мне не ври. Я тебя отсюда живым не выпущу, если ты не выложишь на бочку законную часть моего капитала.

Гвоздилин. А ты, Настя, не сон?

Настя. Нет, отец. И довольно лирики. Я тебя здесь, как клопа, придавлю, и никто не узнает. Давай лучше по делу говорить.

Гвоздилин. Выделю твою часть. Выделю из-за одного уважения к твоему характеру. Не при мне деньги. Скрыты в другом месте.

Настя. Позволь, ты успел все ценности в деньги перевести?

Гвоздилин. Заложил верным людям. Не бойся, не прогадаем.

Настя. Хоть бы мамашины брильянтовые подвески оставил мне. Я их когда-то надевала. Удивительно шли ко мне.

Гвоздилин. Эти подвески при мне. Для тебя и оставил. Дурочка… (Достает.) На, любуйся. Спасибо скажи.

Настя. Громадная ценность. Ты прелесть, папочка.

Гвоздилин. А ты что сказала? Отца, как клопа… Отрекись, перекрестись.

Настя (крестится). Прости, господи, прости, господи, прости, господи!

Затемнение

Большая зала в квартире Сестрорецких. Валерик у пианино.

Валерик. «Как хороши, как свежи были розы…»[45]. (Застонал, слезы.) Крушение всех надежд… крушение мечты… всей жизни. (Утерся.) А как они меня поймают? Я возьму и запрусь. Дело было с глазу на глаз. А тот, кто давал, скрылся. И вообще, по-моему, у меня началась пустая мания преследования. Никто меня ловить и не думает… Если бесследно пройдет, то уж никогда в жизни!

Входит Дятлов.

Дятлов (Валерику). Болен?

Валерик. В отпуске.

Дятлов. Позови сестру… а сам, пожалуй, из дому не уходи.

Валерик. Товарищ Дятлов, у меня отпуск по болезни, и я могу уйти куда хочу.

Дятлов. Какая же это болезнь?

Валерик. Нервная.

Дятлов. От ресторанной жизни, что ли?

Валерик. А вот и сама Ирина. А я пошел.

Входит Ирина.

Дятлов. Ты все-таки дома посиди, раз я говорю.

Валерик. Что сие значит, товарищ Дятлов?

Дятлов. А то и значит, чтоб не уходил.

Валерик. Но разве я тут не могу присутствовать?

Дятлов. Можешь. Но я хотел бы поговорить с Ириной Александровной наедине.

Валерик. Скажите, что вы от меня скрываете?

Дятлов. Скажу. Наберись терпения.

Валерик уходит.

Ирина. Что-то вы, Федор, у нас бывать перестали. И с Валериком сейчас говорили, как чужие.

Дятлов. А вот с вами хочу поговорить, как со своей. Я надолго не задержу. Валерий натворил безобразий.

Ирина. Валерик?.. Как можно! Он ни на что дурное не способен.

Дятлов. Я знаю ваше мнение о нем и потому решил, так сказать, просветить вас. Святой вы человек, Ирина Александровна, и ничто черное прилипнуть к вам не может. Но действительность… она одних облагораживает, других уродует. Это ведь бывает потому, что в море жизни человек может найти всякую водицу, и мутную и кристальную. Ипполит тоже человек необыкновенный. Оба вы, брат и сестра, родные мне люди… Вас я боготворю. Братски люблю… чисто… как у Чехова в рассказах рисуется. Привязан к вам, как ветвь к родному дереву.