Стрешнев (адъютанту). Возьмите вот этот пакет. Делайте с ним что угодно. Командующий знает. Но это что — пустое! Я всегда говорил, что наша Русь — держава военная, и военные полководцы у нас будут рождаться на полях великих битв.

Адъютант (берет письмо, просматривает). Ловок генерал, размашист и самоуверен.

Стрешнев. Дурак, а, между прочим, был неглупым человеком.

Адъютант. Ипполит Антонович, почему бы вам ему не ответить?

Стрешнев. Старо.

Адъютант. Отнюдь. Завладеть одним болваном генералом — это же великолепно. Война.

Стрешнев. Но все-таки это как-то… неблагородно.

Адъютант. А сам-то он, генерал, благороден? Повесить вас грозится, как я вижу. Зовите вы его на рандеву. Напишите ему письмо, а дальше с я все сам оборудую. Ей-богу, я поймаю генерала.

Стрешнев. Подумаю.

Адъютант. Нет, вы сейчас решите.

Стрешнев. Ей-богу, это озорство.

Адъютант. Да вам-то что, жалко Селезнева?

Стрешнев. Подумаю… сейчас мне некогда. Наверно, все актеры интриганы. Впрочем, напишите мне проект ответного письма.

Адъютант. Поймаю генерала, отличусь… Дадут награду. Вот вам и актер… Герой-любовник!

Занавес

Поля войны. Брошенное, подбитое орудие уткнулось дулом в землю. У орудия под колесом сидит мертвец. Валяются ящики, шинели, веревки, снаряды. Три березки в цвету. Глухие, темные заросли. В глубине виден мост через ручей. Вечереет. Входит Настя.

Настя (осматриваясь). Дяденька, ты кто? Спишь ты или мертвый? Господи, сколько мертвецов на земле, и никто их не хоронит. Хоть бы ямы рыли, курганы делали. (Села, подперла голову руками.) Ох как горит земля, ох какая она дымная. Царство тебе небесное, дяденька, успокоился ты, настрадался, как я, безумная. Я теперь уже не боюсь ничего, пускай себе спит мертвый человек. Матушка моя тоже спит, я ведь ее сама зарыла и кольцо сняла ее обручальное. (Посмотрела на кольцо, улыбнулась, запела).

(Встала, бредет, увидела веревку, подняла, продолжает песню.)

И совсем не на тот голос эта песня, и к чему пою — сама не знаю. Нету больше мне никакой возможности, нету пути мне. Нету! (Спокойно.) А батюшка мой не спит. Его ведь удавили, да так на обрывке в речку и уволокли. (Бросилась на землю, зарыдала). Милые вы мои, родненькие, примите меня к себе. Нету пути мне, вся земля горит, мертвецы кругом. (Подняла голову к небу.) Благословите вы меня. (Быстро, суетливо, воровато озираясь, распутывает веревку, делает петлю, затягивает зубами, бежит к дереву, набрасывает веревку на сук, завязывает. Встает на колени и молится без слов. Вдруг кричит.) Что ты делаешь, окаянная! (Тихо, упрямо.) Вот так и делаю. Вот так и делаю. Вот так сама и сделаю все. (Оглянувшись, вздрогнула, вскочила, убежала).

Входит генерал Селезнев. С ним — поручик и капитан в черной форме с изображением черепа на рукавах.

Селезнев. Мост и три березки — точно, но почему петля? (Бросил взгляд на мертвеца). Чей? Наш? Нет, красный. Уберите, господа, накройте, что ли. Неприятно… Но почему петля? Кого-то вешали и не успели… Снимите, пожалуйста.

Поручик снимает веревку.

Не нравится мне это место. Мы слишком торопились, прибыли на две минуты раньше. И, кажется, попали в западню… Не верю я Стрешневу… Назад, господа! По коням!

Селезнев, поручик и капитан исчезают. Через некоторое время появляются Соловей, Ласточкин и Узоров.

Соловей (садясь). Ползете, как ужи… я говорил, скорее надо было.

Ласточкин. Как ни ползи, все ведь ползешь, а не бежишь.

Соловей. «Ползешь», «ползешь»… С вами лягушек ловить, а не генералов.

Входит адъютант.

Адъютант. А мне-то говорили — разведчики, герои… Ведь я же видел его в бинокль.

Соловей. Я следил по вашему секундомеру: генерал пришел на две минуты раньше срока.

Адъютант. Я ж говорил вам… ах! (Махнул рукой.) Давайте часы… какую операцию провалили! Оставайтесь здесь в засаде. Они обязательно станут тут петлять. Хоть офицера мне достаньте. (Уходит.)

Соловей (указывая на мертвеца). Отнесите этого соседа. Чего он тут сидит?

Узоров. Эх, дядя, вечная тебе память. Не обижайся, все там будем.

Соловей. Я займу место для наблюдения, а вы тут сидите. Свистну — вскакивайте. (Уходит.)

Узоров. Гриша, ты что делать хочешь?

Ласточкин. Письмо писать буду.

Узоров. Вот писатель — беда. Мы с тобой за линией фронта, под носом у белых, а он — письмо.

Ласточкин. Оставь меня, Митя, пока роздых есть — пропишу жене.

Узоров. И не ври. Любишь.

Ласточкин. Если сам врезался, других в свою компанию не тяни. Я человек семейный. Любят девок, а с женами живут. Мечтай про Настасьины глаза и молчи. (Пишет, как прежде, под собственную диктовку.) «Дорогая супруга моя Анна Ивановна, стремлюсь поскорее прописать вам, что мы, ивановцы, вчера находились в большом бою. Прошу вас не страшиться по этому случаю, я жив-здоров, сыт, одет, обут. Бой шел десять с половиной часов, то есть с утра до темной ночи. Мы шесть раз бегали в атаку и пять раз катились кубарем с горы, зато в шестой раз свое взяли. Теперь нам стало известно, что мы совершили громадное дело и получили благодарность. Мы очень рады за свой полк, за свою Ивановскую губер…». Митя, как писать — губерню или губернию?

Узоров. Губернию.

Ласточкин (продолжая писать), «…за свою Ивановскую губернию. Узоров Митрий, который за Талкой живет, здесь жениться собрался на самой пустяковой девке, и отговорить его невозможно».

Узоров (быстро). Григорий.

Ласточкин (так же). Я.

Узоров. Шорох?

Ласточкин. Шорох.

Узоров. Ползут?

Ласточкин. Ползут.

Узоров. Мимо?

Ласточкин. Сиди. Мимо. Я это умею. Кинусь и паду на него… Крикну — тогда помогай. (Исчезает в кустарнике).

Мертвая пауза. Затем неясный шум, говор. Входят Ласточкин и Настя.

Настя. Кто вы такие?

Ласточкин. Не кричи. Сядь, косы заплети. Умойся!

Узоров. Настасья!

Ласточкин. Тише, страдатель!

Настя (опустилась на землю, закрыла лицо руками, рыдает). Хата сгорела… сети, баркас… двор… Матушку с батюшкой казнили… Одна я, безумная, нищая, голая.

Узоров. Настенька, тут голосить нельзя. Тут война.

Настя (Узорову). Ты ли?

Узоров. А то кто же?

Настя. Не гоните меня, а то мне — топиться.