Солдаты пытались объяснить, что случилось. В инциденте даже была своя грязная логика. Несколько пленных набросились на двоих уставших охранников. Но оказались слишком нерасторопны. Охранники застрелили нападавших. Но двое перепуганных парней не остановились на этом. Они открыли огонь по находившимся в подвале пленным, их страх перерос в приступ безумия. Они опустошили магазины как раз в тот момент, когда располагавшиеся выше связисты побежали на выстрелы. Они застали охранников расхаживающими по подвалу и стреляющими одиночными, дабы убедиться, что все пленные мертвы.

Вызванный охваченным паникой молодым сержантом, Левин первый раз в жизни отказался верить собственным глазам. Он не мог понять, как такое случилось под его командованием. Однако, он не потерял самообладания. Он просто прошел по заполненной смрадом комнате, безмолвно рассматривая окровавленные тела в свете карманного фонарика. Подошвы сапог хлюпали и чавкали по залитому кровью полу. Убитые в британской форме, по крайней мере, были похожи на солдат, юнцы с суровыми лицами и унтер-офицеры с выбитыми зубами. Но бойцы немецкого Ландвера по большей части были обычными семейными мужчинами и отцами, попавшими в водоворот событий, к которым они были совершенно не готовы. Стоявший как на скотобойне запах сводил горло.

Левин знал, что британцы или немцы убьют его за это. Он даже подумал, что в этом будет своя справедливость.

Он отправил виновных солдат в бой. И не мог осуждать их. Так или иначе, их было очень легко понять. Он не должен был оставлять их одних, без малейшего надзора. Но нельзя было поступить иначе. Единственным уцелевшим и боеспособным офицером, кроме Левина, был лейтенант Дунаев, которого он назначил командовать обороной северного моста. От сержантов было мало проку. Командир батальона подполковник Гордунов пропал без вести ранним утром. Капитан Карченко погиб. Оборона на западном берегу рухнула, и звуки стрельбы с той стороны говорили ему, что враг методично подавляет последние очаги сопротивления.

Бой за северный мост зашел в патовую ситуацию. Противник занял западный берег, но не мог переправиться через реку. Уцелевшие солдаты Дунаева уничтожали каждую машину, пытавшуюся сделать это, а несколько автоматических минометов выпускали последние снаряды в поддержку Дунаева, когда ситуация становилась слишком жаркой. Южный мост был потерян, и теперь британцы теснили десант на север от бульварного кольца. Единственное, что удерживало их от одного решительного штурма, так это осознание, что он будет стоить больших потерь. У советского десанта оставалось все меньше ресурсов, в том числе сохранивших боеспособность солдат. Левину казалось чудом, что они смогли столько продержаться.

Один из кварталов старого города горел, и пламя отделило обороняющихся от сил противника у южного моста. Красивые старые дома охотно горели, словно устав от своего существования. Но Левин уже не воспринимал это как трагедию. Он был слишком истощен для столь высоких чувств. Разгоревшийся пожар просто слегка расстроил его, выдавливая последние остатки оптимизма. Наверное, подумал он, Гордунов был прав. Это не имело значения, когда вы смотрели на все отстраненно. Были и другие древние города, были даже другие люди, которые придут на смену тем, кто умер здесь.

Левин оставил старую ратушу, не пытаясь больше выйти на связь. Он с рассвета не мог связаться ни с одной станцией за пределами города. Их расположение в долине реки затрудняло связь с самого начала, но сейчас наводимые расположившимся выше противником помехи сделали ее просто невозможной. Возможно, их сообщения достигли адресата. Но никакого ответа не последовало. Ему было интересно, как идет война в целом. Он ожидал увидеть советские танки, чтобы насладиться этим зрелищем, словно из старых фильмов патриотической тематики. Он даже подумал, что может стать героем, и, что у Лены может возродиться какой-то интерес к нему. И, может быть, они снова будут счастливы вместе. Теперь же, устав от множества эмоций, он подумал, что может больше никогда не увидеть сына, а Лена не будет горевать о его смерти. Ее отец был прав, он был для нее ошибкой. Лене никогда не было достаточно того, чего хватало ему. Он был ей не нужен.

Левин бросился через небольшую площадь под аккомпанемент далекого пулемета. С хорошо защищенной зданиями позиции минометы выпускали последние снаряды, помогая Дунаеву отбить еще одну атаку. Левин ощущал, как кольцо вражеских войск все теснее затягивается вокруг них. Он напрягал слух, силясь услышать далекий шум боя и рев двигателей советских танков. Но слышал только автоматные очереди и глухие разрывы гранат и мин. Враг бросил против десанта несоразмерно большие силы. Очевидно, они придавали этой операции критическое значение. Но почему они не рисковали пойти на решительный штурм? Во всем этом не было никакого смысла.

Держась слева от горящих зданий, Левин двинулся через лабиринт переулков, пройдя мимо мусорных баков и пары трупов местных жителей. Не имея ни сил, ни решимости для того, чтобы вести бой, он еще раз решил осмотреть позиции. Левин двинулся мимо тыльной стороны здания бара, в углу которого располагалась огневая точка с пулеметом.

Весь фасад здания обрушился. Было трудно различить тела своих солдат.

Противник добился своего. Левин не мог понять, как до сих пор смог избегать встречи с ними. Он попытался воспользоваться телефоном, найденным в руинах. Но аппарат был мертв.

Левин двинулся обратно, держа автомат наизготовку. Обливаясь потом, он ощущал реальный страх, отдающийся болью где-то за глазницами. Ситуация вышла из-под контроля.

Его напугали крики на иностранном языке. Он спрятался в темном дверном проеме. Раздался топот ботинок бежавших по брусчатке солдат.

Двое британских солдат пробежали по переулку мимо Левина. Он напрягся, готовясь побежать за ними и убить. Но в последний момент он удержался. Его снова парализовал страх. Все проявленное накануне мужество улетучилось, словно воздух из пробитого воздушного шарика.

Когда звуки шагов стихли, он поспешил по аллее к проходу, по которому пришел сюда. За спиной он услышал стрельбу. И понял, что поступил подло. Британские солдаты, которых он пропустил, сейчас вели огонь по его людям.

Левин побежал. Но когда он добрался до конца похожего на туннель прохода, широкая торговая улица открывала перед ним сцену дикого пожара. Ратуша, где располагался штаб, полыхала, из окон вырывались клубы пламени. Позиция минометной батареи, благодаря которой они смогли столько продержаться, была разгромлена, трупы минометчиков валялись вокруг разбитых орудий.

Он не знал, что делать. Его люди, будучи отрезанными тут и там все еще вели бой. Он понимал, что тоже должен сражаться. Но все его знания и умения улетучились. Он понимал, что ситуация безнадежна, и, в лучшем случае, они смогут еще некоторое время оказывать слабое и бессмысленное сопротивление. Он снова подумал о телах в подвале со сводчатым потолком. Никто из штаба не сможет выжить больше пяти минут после того, как ратуша рухнет.

Он понимал, что не хочет умирать. Не здесь, и, конечно же, не так. Когда-то он представлял, как падет, героически и безболезненно, в драматическом бою, став Героем Советского Союза. Сейчас эти юношеские представления показались ему отвратительными детскими играми. Он ощущал, что минувшей ночью и днем он действовал, не думая о том, что будет дальше, словно все происходящее было игрой.

Выстрелы из западного оружия звучали на улицах, отражаясь от стен. Левин осторожно сделал пару шагов, прижимаясь к холодной каменной кладке. Потом рванулся с простреливаемой улицы в закоулок, пока не нашел распахнутую дверь. Разгромленный и пропахший плесенью проход привел его в универмаг. Он начал спотыкаясь пробираться через лабиринт все еще целых стоек с детской одеждой.

Одеждой, которой у его сына никогда не будет. По крайней мере, она не будет куплена ему родным отцом. Мысли, которых Левин никогда бы себе не позволил в другой обстановке, захлестнули его. Он не мог сопротивляться этой странной мелодраме. И заплакал.