Лена завела роман с каким-то Ванькой-взводным. Когда Левин узнал и сказал ей, оказалось, что об этом уже несколько месяцев знал весь гарнизон. Лена ничего не отрицала и только упрекнула его в том, что он забыл ее, что он больше ее не любит, что он даже не заботится о будущем своего ребенка.

Обвинения в безразличии к ребенку ударили его больнее всего. Даже притом, что он не мог поверить в их истинность. Лена сама уделяла ребенку мало внимания. Время от времени ему казалось, что она считает уход за ним едва ли не отвратительной обязанностью, которая должна быть выполнена с минимальными усилиями и включенностью. Она даже не уделяла много внимания порядку, и их небольшая квартира начала принимать запущенный вид.

Тем не менее, ее угрозы уйти приводили его в панику. Он давно любил ее и никогда в этом не сомневался. Теперь, когда он узнал о ее измене, предательстве, которое она даже не попыталась скрыть, он ощущал, как любовь сменяется отчаянием. Он ненавидел это унижение. Но все равно любил ее. А она начала опускаться. За несколько месяцев она стала выглядеть на десять лет старше, чем была на самом деле. Она использовала слишком много косметики, становясь карикатурой на западную проститутку. И, сколько бы она от него не требовала, ему только хотелось дать ей больше. Он задавался вопросом, как он мог внести свой вклад в сохранение мира, когда не мог спасти женщину, которую он любил. Он умолял ее не бросать его, дать ему шанс, отбросив все, что считалось мужеством.

Он обещал уйти из армии. Он сделает все, что она захочет. Но было слишком поздно, чтобы избежать нового назначения. У него был долг, который он должен был выполнить, и даже тесть не смог заставить советскую бюрократию двигаться с нужной скоростью. И он отправился в Группу Советский Войск в Германии. Один.

Лена уехала к родителям до окончания его командировки. Она написала ему нормальное, даже выражающее любовь письмо, прислала фотографию сына. Он старался не думать о мужчинах, с которыми она могла ему изменить. Потому что, говорил он себе, это не имело значения. Слабости и ошибки тела были не важны. Только будущее, лучшее будущее, имело значение. Там будут царить порядочность, справедливость и любовь. И там не будет измен.

— Разрешите обратиться, товарищ замполит?

Это был Дунаев, лейтенант из третьей роты.

— Обращайтесь.

Дунаев начал пробираться через развороченную комнату, размахивая карманным фонариком, и, наконец, осветил лучом лицо Левина. Затем почтительно выключил его.

— Товарищ замполит, товарищ командир батальона послал меня найти вас. Он вызывает вас к себе в больницу.

— Что-то случилось?

— Я не знаю. Он просто сказал найти вас.

Левин отряхнул крошки с рукавов и закинул ремень автомата на правое плечо.

— Все нормально. Ведите. И кстати, здесь полно еды. Солдаты уже подкрепились. Только держите их подальше от спиртного.

— Слушаюсь, товарищ капитан.

Левин в сопровождении лейтенанта двинулся по периметру позиций взвода. Здания, как новые, так и старые были очень хорошо построены, а бульварное кольцо и парк перед ним образовывали идеальную позицию, позволяющую вести перекрестный огонь. Большинство солдат уже проснулись, сержанты и прапорщики контролировали происходящее, никто не дезертировал. Левин вдруг ощутил гордость из них всех, гордость за то, сколького они достигли.

Он отправил Дунаева обратно на командный пункт, расположенный в ресторане, и быстро пошел по главной улице, держась под сенью окружающих зданий. За линией остроконечных крыш, идущей впереди параллельно реке, яркий свет озарял небо. Кварталы на том берегу реки горели. Но старый город оставался почти нетронутым, даже странным образом выглядел мирным, что радовало Левина.

Беженцы уже давно оставили попытки пройти через Хамельн. Следующими, кто придет сюда, несомненно, будет бронетехника противника, которая опять попытается выбить отсюда советских солдат. Левин шел вперед, осматривая ряды магазинов. Зарево отбрасывало достаточно света, чтобы осветить неисчислимые богатства. Левин думал о том, как готовился увидеть несправедливое богатство реваншистской западной Германии. Но сейчас, в наступившей после кровавого вечера тишине, он просто любовался удивительным благосостоянием этого небольшого города. Он изучал соответствующие материалы, и знал, что где-то должны быть ужасные трущобы, заполненные эксплуатируемыми, превращенными в рабов турецкими рабочими-эмигрантами, отчаянно пытавшимися выжить. Тем не менее, это абсолютно не показное изобилие товаров неоспоримого качества в магазинах глубоко волновало его.

Над современными витринами магазинов высились красивые сохранившиеся и реконструированные средневековые здания, которое нависали над улицей, будто глядя на него сверху вниз. Было бы преступлением разрушать их. Конечно, он признавал необходимость захвата мостов для прохода советских войск. Теперь, рассуждал он, слово за командованием НАТО, которому решать, погибнет вся эта красота или нет. Сам он не хотел вести здесь бои, рискуя разрушением памятников старины без необходимости.

За старой ратушей он повернул направо, на другую заставленную магазинами улицу, которая вела к больнице. Непроизвольно он оценил высоту ратуши и ее расположение. Именно здесь должен находиться командный поста батальона, в соответствии с правилами военной логики. Больница слишком далеко на севере, чтобы обеспечивать надлежащее управление всем батальоном. И ее использование противоречит законам войны.

Он проследовал мимо разбитой витрины магазина женской одежды. Взрывная волна отбросила один манекен в объятия другого, как будто он был ранен и пойман в падении товарищем. Было бы прекрасно, думал Левин, привести сюда Лену, чтобы показать ей красоту этого места и накупить с ней вещей в этих магазинах. Сколько они бы могли себе позволить, подумал он. Потом рассмеялся сам себе. После того, как наступит мир, все изменится. Все станет более доступно для всех людей. После того, как в Европе наступит великий мир, военные расходы значительно снизятся. Конечно, для перехода потребуется время…

Но сейчас вокруг шла война, которая требовала от него сражаться. Левин был горд тем, насколько хорошо проявил себя в первом в жизни бою. Его удивляло, насколько хорошо он смог применить на практике те знания из книг, над которыми он столько корпел. Обход противника с тыла был предпочтительным методом захвата хорошо укрепленных позиций… правильно организованная оборона могла быть чрезвычайно стойкой.

Почему же командир батальона вызвал его? Левин не мог вспомнить, что бы он мог сделать не так. Несмотря на все разногласия, Левин знал, что Гордунов был очень грамотным офицером. Советской армии были необходимы такие люди. Важно, однако, было сдерживать их. Левин не видел смысла в бессмысленном разрушении. Это было не в духе социалистического интернационализма. Целью хорошего коммуниста было сохранить все хорошее и с хирургической точностью удалить то, что действовало в ущерб угнетенным массам. Конечно, такого человека как Гордунов, нельзя было считать истинным коммунистом.

Левин слышал рассказы о действиях Гордунова в Афганистане. Его всегда описывали как способного всегда остаться в живых, любимца судьбы, человека, всегда выбирающегося невредимым из огня и воды. Но рассказывали и о его чрезмерной жестокости. Как говорили, Гордунов всегда мечтал уничтожить все живое вокруг.

Левин слышал много противоречивых историй о неудачной военной помощи Афганистану, пытаясь соотнести рассказы с основными направлениями политической мысли. Он был откровенно смущен очевидной неудачей своей страны. Но на политическом уровне он рационализировал это, понимая, что попытка построить в Афганистане социализм была обречена на провал, поскольку его жители не созрели для него в силу своего политической и социальной культуры. Сообщения о жестокости он тоже подвергал рационализации. Следовало понимать, что войны такого типа всегда отличались жестокостью. Офицеры оправдывали неудачи советской армии в Афганистане тем, что они никогда не имели достаточно войск, а также тем, что советская армия была неприспособленна для войн такого типа. В целом, как знал Левин, в офицерской среде существовали две позиции насчет Афганистана. Офицеры воздушно-десантных войск и спецназа старались попасть туда, чтобы получить боевой опыт и награды. Гордунов, например, был в числе первых по количеству наград офицеров своего поколения, и, несмотря на молодость, уже был подполковником. Но офицеры из других родов войск испытывали смешанные чувства. Офицеры танковых и большей части мотострелковых войск возмущались сложностью ландшафта и отсутствием почета, а офицеры службы тыла рассматривали стоящие перед ними задачи как лежащие на грани выполнимого. Отношение артиллеристов сильно изменилось за эти годы. Сначала Левин слышал, что было столько проблем с артиллерийской поддержкой, что они рассматривали назначение в Афганистан как самый быстрый способ сломать карьеру. Но потом ситуация улучшилась, так как были разработаны и освоены новые методы оказания артиллерийской поддержки. В итоге, большинство артиллеристов сейчас считало Афганистан замечательным полигоном для экспериментов со своими орудиями, реактивными системами залпового огня и автоматизированными системами управления. А вот летчики возненавидели это место почти поголовно.