Атакующий полк был хорошо подготовлен, и теперь, после утомительного марша, впервые пойдя в бой на незнакомой местности, его подразделения сформировали правильные боевые порядки, заполоняя близлежащую цепь холмов ротными колоннами, которые перестраивались в взводные и набирали боевую скорость. Дузова восхищали его войска и мощь, которую он наблюдал. Достигнув долины, взводы расходились веерами, и боевые машины перестраивались в линию. Дузов мог рассмотреть роты и батальоны, чередующиеся строи танков и боевых машин пехоты, а также выдвигавшиеся за бронетехникой средства противовоздушной обороны. За боевыми батальонами виднелись тощие стволы легких самоходок, готовых оказать непосредственную артиллерийскую поддержку. Наконец, в самом тылу следовали разнообразные вспомогательные и санитарные машины. Это были одни из самых грандиозных маневров, которые видел Дузов, и его вдруг поразило ощущение исчезнувшего времени. Раньше с ним никогда такого не было, но теперь он видел идеальный современный вариант старой императорской армии, марширующих в боевых порядках солдат Суворова или Кутузова. Разница была только в том, что теперь это были ряды закованной в броню техники вместо солдат в красочной старой форме. Призвав на помощь скептицизм, он заключил, что не было ничего общего между приземистыми, уродливыми стальными жуками там, в долине, и антикварным блеском гусар и гренадеров. Но они были одним и тем же. Он сейчас не мог отрицать этого. Все было также, и эта мысль терзала Дузова. Как же изменилась война? — спросил он себя.

Британские артиллеристы и танкисты начали находить цели, несмотря на то, что советская артиллерия все еще вела по ним огонь. Дузов невольно залюбовался британцами. Он сомневался, что очень многие люди, особенно те, кто раньше не видел войны, смогли бы даже попытаться удержать позиции под таким натиском. Тут и там, одна из машин Дузова вспыхивала от попадания снаряда и замирала безжизненной грудой, нарушая строй. Глаза Дузова снова заволок морок. Ощущения были прежними, хотя он все также не мог в это поверить. Его люди падали, словно от первого вражеского мушкетного залпа. Только теперь человек стал лишь частью боевой машины.

По достижении склона на противоположном конце долины, танки резко остановились, не доверяя подавление противника огню с ходу. Зенитные пулеметы командиров отслеживали цели, указывая их очередями трассеров для стрельбы залпом. Ряды орудий вспыхивали шарами огня, откатывались от отдачи. Затем танки возобновляли движение, набирая скорость, подбираясь все ближе к целям. А он почти мог слышать барабанный бой и резкие, отрывистые команды, рвущиеся из-под пропитанных потом усов. Держать строй! Держать строй, плесень!

Артиллерия переносила огонь вглубь по мере того, как советская техника приближалась к вершине высоты. Дузов с болью смотрел, как все больше и больше единиц бронетехники оканчивали свой путь в маленьких извержениях вулкана, не оставлявших никому шанса на спасение. Сотни осветительных ракет медленно плыли по небу на парашютах, заливая поле боя мертвенным светом. Казалось, весь мир стал металлическим. Наступающие шеренги ломалась, когда отдельные танки или взводы пытались обойти препятствия. Но великолепный, классический строй никогда не распадался.

Под аккомпанемент последних аккордов артиллерий над полем боя вспыхнули зеленые ракеты, явив новую силу. Она уже никак не укладывалась в исторические параллели Дузова. Три пары ударных вертолетов прошли по освещенному ракетами небу, подходя справа огромными летающими чудовищами и пугая даже самого Дузова. Уродливые машины заявили о себе, великих и ужасных, обрушив на цели противотанковые ракеты, или снижаясь и поливая землю огнем, словно ожившие сказочные драконы. Потом и они исчезли за волнами советской техники.

Наконец, высота была захвачена и техника двинулась в следующую долину. Рация на наблюдательном пункте визжала и кашляла, запрашивая осветительные ракеты, хотя другие уже докладывали о прорыве британских позиций. Раздавались спонтанные крики собравшихся на командном пункте офицеров и связистов. Но Дузов просто смотрел на горящие остовы в долине и на далеком склоне, освещаемые последними гаснущими ракетами.

Он обернулся к командиру полка.

— Не останавливаться. Сохранять управление. Британцы бросят на вас все, что у них осталось, попытаются остановить вас любой ценой. Но мы захватили инициативу. Триста тридцать первый танковый полк прибудет вскоре после рассвета. Делайте все, что сочтете нужным, но не допустите, чтобы что-то остановило ваши танки.

Генерал-лейтенант Трименко закрыл глаза, не глядя на ложный рассвет, озаряющий горизонт, пытаясь отдохнуть настолько, насколько это было возможно в трясущемся и ревущем вертолете. Он знал, что ему было нужно несколько часов нормально поспать. Но нужно было нанести еще один визит на передовую, чтобы проверить, что творилось в штабе шестнадцатой гвардейской танковой дивизии.

Трименко ощущал усталый восторг, придававший ему сил. Он проверил лежащий в кармане кисет с фисташками, думая о том, что по возвращении на командный пункт армии нужно будет пополнить запас. В конце концов, этой ночью все шло нормально. Не все было гладко, ситуация еще не полностью была под контролем. Но в целом результаты обнадеживали. После нескольких часов отчаянной обороны немецкое контрнаступление было остановлено к югу от шоссе 71. В конце концов, выяснилось, что немцы только все глубже забираются в расставленную Малинским ловушку. А у голландцев просто не было достаточно сил, чтобы что-то изменить. Согласно последним докладам, передовой полк шестнадцатой танковой дивизии беспрепятственно двигался вглубь немецкого тыла, развивая благоприятную ситуацию и, вместе с другими передовыми силами, неумолимо затягивал петлю вокруг немецкой группировки. Трименко понимал, что единственной надеждой немецких войск был полномасштабный прорыв из окружения, а затем попытка создать оборону на Везере. Но не было никаких признаков того, что немцы собираются прибегнуть к такому ходу, и Трименко сомневался, что они передумают. Они позволили окружить себя. В любом случае, он был убежден, что его войска выйдут к Везеру завтра к полудню силами, достаточными, чтобы посеять панику. Нет, поправил он свой усталый мозг. Сегодня. Сегодня к полудню. Это уже был второй день.

Трименко снял гарнитуру, устав от болтовни пилотов. Он ослабил ремни безопасности и подумал о Старухине и о том, в какую ярость придет его старый оппонент, когда вторая гвардейская танковая армия форсируют Везер, а он сам все еще будет пытаться совершить прорыв. Но к чему останавливаться на Везере? Трименко был уверен, что обойдет Старухина и на Рейне. Это был вопрос точности расчетов, эффективности, умения управлять людьми и событиями, а также строгого следования военной науке. Ставка на пыл и природную смекалку подвела командира третьей ударной армии. Старухин наступал на местности, подходящей для танковых маневров гораздо лучше, чем то раскисшее болото, по которому пришлось наступать ему. И Старухин получил большую поддержку фронта. Действительно, он мог наслаждаться своими преимуществами. Просто Старухин сам был анахронизмом.

Летчики заметили линии трассеров, метнувшиеся в их сторону. Командир экипажа принял решение лететь повыше, опасаясь врезаться в линии электропередач темной немецкой ночью. Он не ожидал столкновения с какой-либо ПВО так далеко от линии фронта.

Но трассеры настойчиво приближались к небольшому вертолету, мелькая короткими очередями, словно издеваясь. Штурман крикнул что-то с правого сидения, а пилот завалили машину на бок, пытаясь уйти от стаккато вспышек.

Отчаянный маневр вырвал Трименко из задумчивости. Из-за спин летчиков он увидел, как вертолет осветил яркий луч света. Карты и документы Трименко упали с сидения, и он подумал, что нужно схватиться за что-нибудь, чтобы не упасть самому. Потом последовало несколько быстрых ударов по корпусу вертолета, и потрясенный Трименко успел заметить в ярком луче света, как одна из его собственных мобильных зенитных установок смела вертолет с неба.