— Товарищ командир, мы пытаемся наладить оборону.

— Кто блокирует дороги?

— Лейтенант Свиркин отвечает за прямую оборону. Гуртаев занимает позиции вокруг въезда на мост.

Прямую оборону, подумал Гордунов. Чтобы это не значило, лейтенант будет стоять насмерть. Гордунов немного успокоился.

— А сам ты чем занят? — Спросил он у Карченко.

— Здесь командный пункт роты. Между передовым заслоном и мостом.

— Где майор Духонин?

— Погиб.

— Я знаю. Но где он? Где тело?

Карченко не ответил.

— Я тебя спрашиваю, где тело?

— Я не знаю.

— Вы бросили его?

— Нет, он уже был мертв.

— И вы бросили тело.

— Его просто на части разорвало. А мы должны были двигаться. Там были танки.

— Вы бросили его, — сказал Гордунов с холодным отвращением в голосе. Это не было вопросом эмоций. Гордунов считал себя жестким человеком и гордился этим. Он был самым жестким курсантом в своей группе и чемпионом училища по боксу. И гордился своими крепкими нервами. Но когда он в первый раз увидел, что душманы делали с погибшими советскими солдатами, у него отняло дар речи. Зрелище наполняло низ живота льдом. Именно поэтому десантники не бросали погибших. И никогда не сдавались в плен. Тела предназначались только для похоронной команды.

Для Гордунова не было разницы между бойцами, погибшими в Афганистане и теми, кто погиб здесь от рук британцев или немцев. Это был вопрос воинской чести и гордости, такой же, как ношение чистой и хорошо подогнанной формы на параде. Десант всегда забирает тела своих убитых.

— Танки бы передавили нас всех, — сказал Карченко, просто умоляя командира понять его. — Мы должны были оставить ту позицию.

Духонин всегда оставался невредим. Он был ветераном. Профессионалом. Он пережил страшные бои в провинции Герат в Афганистане. Его грудь была так исполосована швами, что, казалось, расстегивается на «молниях». Теперь он ушел.

— С боеприпасами все в порядке? — Спросил Гордунов, тщательно контролируя голос.

— У нас осталось все, что мы взяли. Похоже, в полете Анурееву досталось гораздо сильнее.

— У тебя и целей больше, — сказал Гордунов. — Слушай внимательно. Я отправил Левина на юг за еще одним взводом. Мне нужно, чтобы вы перекрыли все подходы к мосту, все сто восемьдесят градусов. Можешь сконцентрироваться на северном участке, но я бы не стал бросать туда все. И перемести КП ближе к мосту. Здесь его могут захватить раньше, чем ты поймешь, что происходит. И организуй побольше наблюдательных постов.

Серия взрывов сотрясла улицу.

— Меня удивляет, что противник так запросто ведет огонь по зданиям, — сказал Карченко. — В домах полно гражданских, вы же знаете. Да, их не видно, но они здесь. Шестеро прячутся в этом подвале. У них такой вид, будто думают, что мы собираемся их съесть.

— Держи бойцов под контролем, — сказал Гордунов. — Что скажешь о противнике? Кого здесь больше, британцев или немцев?

— Смешанные силы. Танки немецкие. Похоже, что мы наткнулись на немецкую танковую часть, которая переправлялась через Везер по понтонным мостам. Но около зоны высадки были британские силы.

— Ну, англичанам все равно, куда стрелять. Это не их страна.

— Это серьезные ребята. Особенно, для тыловых частей.

— А мы серьезнее. Возьми, наконец, этот бардак под контроль. — Гордунов посмотрел на часы. — Через полтора часа прибудешь в больницу на том берегу. Возьми с собой Левина, если он к тому времени подойдет. Я буду ждать там Ануреева. И я хочу быть, черт тебя подери, уверен, что до рассвета все наши силы займут позиции. Мы взяли мост достаточно легко. Теперь нужно удержать его.

— Как долго? Как вы думаете, когда подойдут наши?

Пулеметная очередь просвистела по улице, ударив в стену над их головами.

— Скорее всего, завтра. — Гордунов поднялся на ноги и вышел в темноту. Брончевич последовал за ним.

Карченко не справится, подумал Гордунов. Но он не знал, кем его можно заменить. Духонин был надежным человеком, его продолжением на этом берегу реки. Теперь Духонина не было. И не было больше никого, кому бы он мог настолько доверять.

Он подумал о Левине. Тот не имел никакого опыта, но и замполита приходилось принимать в расчет, раз уж дело зашло так далеко. Возможно, Левин был еще на восточном берегу, а, может быть, уже перебрался с взводом на западный, туда, где действовал Карченко. Или туда, где бой был еще более напряженным. Гордунова коробило от мысли, что ему придется полагаться на замполита. Он вообще терпеть не мог полагаться на кого бы то ни было. Он мог рассчитывать только на Духонина, потому что оба они были из афганского «братства».

В темноте Гордунов столкнулся с выскочившей из тени черной фигурой.

Они оба упали. Фигура окликнула его на чужом языке.

Гордунов выстрелил в нее в упор.

Из темноты раздались ответные выстрелы. Гордунов залег и открыл огонь из-за тела солдата, которого только что застрелил. Когда тело начало двигаться, Гордунов выхватил нож и вонзил ему в горло.

Несколько чужих голосов перекликались где-то впереди. Вокруг захлопали незнакомые звуки выстрелов.

Гордунов вытащил из разгрузки гранату, привстал и бросил ее в переулок.

Раздался взрыв. Гордунов подобрался к двери ближайшего здания. Она была заперта.

— Я ранен, я ранен…

Бронч. Рация.

Гордунов замер. Радист лежал, распластавшись на дороге. Он кричал снова и снова, жалуясь на боль от ранения иностранным оружием.

Гордунов смотрел в темноту. Он ждал, когда они покажутся. Как будто по команде, рация затрещала. Затем раздался искаженный электроникой голос на русском языке.

Идите к ней. Ну же, подумал Гордунов. Я знаю, что вы этого хотите.

Радист стонал, лежа лицом вниз, а рация продолжала дразнить вражеских солдат.

Пользуйтесь возможностью, думал Гордунов. Давайте.

Глаза уловили движение. И Гордунов словно вернулся в смертельно опасные афганские горы. Он не дал идущему впереди врагу отвлечь себя. Он заметил в темноте, что еще один солдат прикрывал первого. Как только он застыл, Гордунов дал по нему очередь, а затем перевел оружие на того, что двигался впереди вдоль стены.

Тот открыл ответный огонь. Но дико мазал.

Гордунов толкнул дверь достаточно сильно, чтобы выломать ее. Затем он потащил внутрь раненого радиста.

Руки были залиты кровью. Как будто он тащил мокрую свернутую палатку. Казалось, парень должен был развалиться оттого, что его тащили. В него попали полной очередью. Удивительно, что он все еще подавал признаки жизни.

Гордунов стащил рацию со спины парня, взяв окровавленный микрофон.

— «Сокол», я «Орел».

— Я «Сокол». Вы в порядке? Нам показалось, что вы попали в перестрелку.

— Радист тяжело ранен. Я дальше по улице от вас, на углу одного из переулков. Можете прислать кого-нибудь сюда?

— Отправляю помощь.

— Назад! — Закричал Гордунов. Он резко повернулся, выпустив из рук раненого, и нажал на курок, не отпуская, пока затвор не щелкнул в последний раз, говоря, что магазин пуст. Тень в последний раз дернулась у стены, где ее настигли пули. Гордунов поспешно вставил новый магазин и, вытащив фонарик, осторожно осветил помещение.

Это был старик. С охотничьим ружьем.

Придурок, подумал Гордунов. Долбаный старый придурок.

Но он испугался. Впервые за многие годы его кто-то застал врасплох.

Раненый парень молился. Это не удивило Гордунова. Он знал по Афганистану, что многие умирающие молились, независимо от того, были они верующими или нет. Даже замполиты, которые были профессиональными атеистами, обращались к богу в свои последние минуты жизни. Гордунов заставил себя вернуться к задаче.

— «Гриф», я «Орел».

— Я «Гриф», прием.

— Что у вас?

— Заняли южный мост. Спорадические бои по обе стороны реки. Силы, которые вы запросили, в пути.

— Потери?

— Тяжелые. Британцы поймали нас в засаду, когда мы в первый раз вошли на мост. Но мы заняли его.