Близкий разрыв сотряс машину, выбросив Ткаченко из воспоминаний в реальность. Машина свернула с дороги и затряслась по разбитой земле. Ткаченко схватился за металлическую скобу в попытке удержаться. Он снова сказал себе, что был слишком стар для таких подвигов.

Эстонец сорвал шлемофон и взял в руки каску.

— Мы на месте.

У переправы уже начала образовываться свалка. Танковая колонна подошла слишком рано, и машинам саперов с понтонными парками пришлось объезжать их. Тягачи затаскивали противотанковые орудия на временные позиции, инженерная техника копалась в грязи, укрепляя берег для установки моста. Саперы и солдаты комендантской службы, чьей задачей было управление движением, размахивали руками и флагами, очередная волна боевых машин пехоты спускалась по раскатанной грязи к воде канала. Машины вошли в воду неловко, пытаясь выровняться на воде, словно бескрылые утки. Ткаченко увидел, как одна из машин получила прямое попадание шального снаряда, взорвалась в воде, мелькнув на поверхности металлическими клочьями, а потом ушла на дно вместе с экипажем и десантом. Еще одна машина застряла на другом берегу канала, будучи не в состоянии выбраться из воды.

Мощный взрыв оглушил Ткаченко, бросившегося на землю. Только корпус одного из съехавших с дороги танков спас его от осколков. Вокруг кричали от боли или страха, другие голоса звали санитаров.

Комбат-эстонец кричал приказы и махал руками, напоминая Ткаченко один старый анекдот о том, что каждый раз, когда саперы приходят в растерянность, они машут руками, как будто сигнализируют о чем-то важном.

Ткаченко поправил шлем и стер самые крупные пятна грязи с формы. Решительно пыхтя, он направился к каналу. Подойдя к воде, он взял под контроль первую колонну понтонных парков, будучи раздраженным медлительностью и теперь в душе радуясь возможности взять происходящее под свое руководство. Он даже начал руководить отдельными грузовиками, которые полукругом подъезжали по крутому берегу к каналу, чтобы сбросить понтоны в воду.

Ткаченко не обращал внимания на брызги воды. Он уже промок. Когда первые полдесятка секций моста плавали в канале, он вскочил на одну из них, пока саперы напряженно пытались направить понтоны в нужное положение и связать их друг с другом.

— Ложись!!!

Ткаченко упал на понтон, который закачался от рева прошедшего над ними реактивного самолета. Открыли огонь зенитные орудия, зашипели стартующие ракеты. Затем раздались взрывы сброшенных самолетом бомб.

— Работайте! — Закричал Ткаченко. — Если не хотите сдохнуть прямо здесь, сволочи! — Он выхвалил инструмент у неуклюжего солдата.

Вниз по течению канала подготавливалось все больше мест для установки мостов, и все больше машин с понтонными парками подъезжали к воде, чтобы сбросить в воду секции. Командир батальона уже получил в свое распоряжение два челночных парома и первые танки пересекли водную преграду на них. Ткаченко, изучив документацию по каналу, категорически запретил пытаться форсировать его, используя оборудование для подводного вождения. Берега были слишком крутыми, и он сомневался, что танки смогут самостоятельно выбраться из воды. Но он подозревал, что многие танкисты проигнорируют его указания.

Моторные лодки описывали полуокружности в канале. Саперы, стоя на понтонах, отталкивали мост от берега, помогая товарищам на лодках направлять и скреплять секции. Осколки били в грязную воду огромными каплями дождя. Ткаченко стоял на понтоне, стирая с лица смесь пота и дождевой воды.

Мост, направляемый саперами на моторных лодках, постепенно становился перпендикулярно берегу. Ткаченко смотрел на маневрирующие на воде паромы, готовившиеся к перевозке тяжелых грузов. Первый уже вернулся назад за новой группой танков.

Полчаса, думал Ткаченко. Если через полчаса они не контратакуют крупными сухопутными силами, танками, то будет слишком поздно. Они не удержат плацдарм. Он внимательно вслушивался в грохот обменивающейся ударами артиллерии. По звукам казалось, что советская артиллерия доминирует на поле боя. Она подавляла вражеские батареи и формировала защитный барьер между противником и плацдармом.

Конец понтонного моста ударил в противоположный берег, отдавшись в колени Ткаченко. Сходни упали в грязь. Нужна ковровая дорожка, подумал Ткаченко. По которой он пойдет вперед. Он снова закричал, счастливый, как ребенок.

Леонид боялся утонуть. Мысль казалась абсурдной, учитывая, что он находился посреди боя, внутри трясущейся стальной коробки. Двигателю боевой машины пехоты, казалось, безнадежно не хватает мощности. Леониду казалось, что они пересекают океан. Голова болела от выхлопных газов, а вид из бойницы в борту машины только напоминал ему, что поверхность воды находится опасно близко от крыши машины. Больше всего на свете Леониду хотелось открыть верхний люк и увидеть небо.

Но он боялся. Боялся наказания. Боялся затопления машины. Боялся огня артиллерии. Тонкие струйки воды сочились по бортам машины. И когда наводчик выстрелил в далекую, невидимую цель, машина качнулась так, словно была готова опрокинуться.

Леонид молился. Он не знал, верит ли он в Бога или во что-то еще. Но его мать всегда оставалась по-крестьянски суеверной, он помнил ее робкие, быстрые молитвы. Он крепко сжал автомат и закрыл глаза. Он молился, как мог, пытаясь представить себе, что нужно было говорить, чтобы убедить забытого Бога, что сейчас он действительно был искренен. Получалось несколько похожим на попытку убедить строгого и непреклонного учителя в том, что он честно собирался сделать домашнее задание.

Машина ударилась во что-то твердое, сбив солдат в кучу. Двигатель напряженно скулил. Вращающиеся гусеницы гудели за металлическими стенками.

И вдруг машина чудесным образом обрела в себе силы, чтобы ринуться на берег. Жесткий хруст траков по гравию показался Леониду благословением, которого он не получал еще никогда в жизни.

Машина остановилась и, переключив передачу, рванулась вперед. Леонид слышал вокруг громовые раскаты. Пушка била в цели, заполняя плохо вентилируемое десантное отделение пороховыми газами. На пересеченной местности солдат швыряло из стороны в сторону, бросая их друг на друга и на металлические борта машины. Они материли друг друга, но в голосах не ощущалось никакой жизни, словно каждый в ожидании боя ушел в свой внутренний мир.

Сержант скомандовал открыть огонь через бойницы. Леонид осмотрелся вокруг и принялся выполнять приказ, просто для того, чтобы что-то делать. Он не видел никаких целей сквозь узкую щель и дым, но выпускал магазин за магазином, добавляя в десантное отделение кислой вони пороховых газов.

Машина дернулась, почти остановилась, а затем медленно поползла вперед.

— Спешиться! — Крикнул командир отделения младший сержант Кассабьян.

Задние люки машины распахнулись, и солдаты высыпали наружу, неуклюже повторяя действие, бесчисленное количество раз выполняемое на учениях. Ноги Леонида подкашивались, но он заставил себя идти. Спешно покидая машину, он ударился плечом, споткнулся и едва не упал на Серегу, уловив исходящий от него ощутимый запах спирта. Серега, казалось, не заметил этого, или вообще ничего не видел и не чувствовал. Он двигался быстро, но словно лунатик.

— Вперед, вперед!

Все вокруг заполнял густой серый дым, сквозь который пробивались мерцающие красные и желтые пятна света, похожие на праздничный салют. Ощущаемый физически шум заволок все вокруг. Леонид бежал под дождем, пытаясь найти свое место в строю.

Али бежал за ним, крича что-то непонятное, и держа гранатомет на плече, словно копье. В поле зрения не было никаких целей, только плотный строй бронемашин, идущих значительно ближе друг к другу, чем на учениях и исчезающих в дыму.

Леонид бежал вперед, смутно ощущая слева присутствие Сереги. Крепкая фигура Сереги, бежавшего вперед с пулеметом наперевес, добавила ему уверенности. Леонид закричал так громко, как только мог, не соображая, что именно он кричит. Он нажал на курок автомата, посылая очередь в серую стену перед собой в безумной попытке ощутить себя властным над своей судьбой. Он быстро расстрелял остатки патронов в магазине и притормозил, чтобы вставить новый.