— Ах! — сказала Хлоя. — Я до сих пор дрожу. Я думала, что упаду, когда этот проклятый человек объявил, что станет осматривать весь дом!

— Без тебя он пропал бы!.. Ах! Я тебя никогда уже не отпущу, и выходи замуж за кого хочешь!..

Как только Леонора отворила дверь, из передней послышался шум голосов.

— Что там еще? — спросила принцесса, между тем как Хлоя целовала ей руки. — Кажется, опасности больше нет, а мне очень страшно! Пойди посмотри, не задержало ли там что-нибудь этого офицера… Если бы они схватили графа де Монтестрюка, я бы не пережила этого, понимаешь?

Хлоя быстро ушла. Оставшись одна, принцесса побежала в комнату, где прятался Гуго. Он раздвинул занавески, за которыми скрывался.

— Спасен! Спасен! — воскликнула Леонора.

Слезы ручьем текли по ее лицу.

— Признайтесь, вы хотели выйти, когда они попросили меня поклясться, что я никого не видела?

— Да, я даже вынул было шпагу! Они бы не взяли меня живым! Подвергать вас необходимости лгать, вас — и из-за меня!.. О! Эта мысль приводит меня в отчаяние!

— А мне что за дело? И как плохо вы меня знаете! Я бы поклялась сто, тысячу раз во всем, чего бы ни потребовали, на Евангелии, на распятии… не бледнея!.. Я ни перед чем бы не отступила, чтобы только вырвать вас у смерти!..

В порыве страсти принцесса не помнила себя; глаза ее сверкали, восторг сиял в улыбке.

— Эта странная речь вас удивляет, — продолжала она, — и вы спрашиваете себя, быть может, отчего во мне столько усердия и столько огня?

— Да, отчего? — спросил Гуго, не сводя с нее глаз.

Она схватила его за руку и увлекла в большую комнату перед спальней; при ярком огне свечей, освещавших ее прекрасное лицо, бледная, взволнованная, подавленная страстью, она сказала ему дрожащим голосом:

— Помните ли вы, как однажды вечером в замке в окрестностях Блуа, почти в ту самую минуту, как ваша очарованная молодость готова была заговорить языком страсти с другой женщиной, вы вдруг почувствовали в темной галерее горячее дыхание уст, встретившихся с вашими?

— Как! Этот поцелуй?..

— Я подарила его вам… и вы хотели схватить меня, но я убежала.

— Вы! Вы!.. Это были вы?

— Да, я! Ах!.. Я почувствовала, что этот поцелуй связал меня с вами навеки…

Ослепленный, очарованный, Гуго смотрел на это милое лицо, сиявшее огнем страсти. Зеленые глаза Леоноры сверкали. Он открыл рот, чтобы заговорить; она коснулась рукой его губ и произнесла:

— Ах! Не нужно портить эту чудную минуту изъявлениями благодарности! Я действую из одного эгоизма. Что вы сделали, чтобы внушить мне такую любовь? Ничего. Я полюбила вас с первой минуты, как увидела, сама того не зная; я думала, что это просто симпатия к вашей молодости и к вашей храбрости, потом любовь заговорила во мне вдруг, внезапно… Я вся принадлежу вам. Я жила мыслью об вас, а между тем знаю, что вы мечтаете не обо мне!

Печаль разлилась по лицу ее, огонь потух в глазах.

— Ах я безумная! — проговорила она.

Две слезы выкатились из ее глаз; она собралась было уйти, но он удержал ее.

— За такую преданность можно заплатить, только пожертвовав целой жизнью!.. — воскликнул он. — Но чем она выше, беззаветнее, тем больше честь моя требует, чтобы я не употребил эту преданность во зло… Нет! Нет! Я не могу принять от вас приюта, не подвергая вас, быть может, таким же точно опасностям, какие грозят мне самому…

— Да, понимаю, — ответила принцесса с грустью. — Вам уж тяжело быть мне чем-нибудь обязанным! Вы не можете, вы не хотите быть мне благодарным, чтобы не похитить эту благодарность у другой! Вы хотите уйти от меня, уйти из этого дома, где мы с вами снова встретились! Уверьтесь, однако, прежде, возможно ли это.

Леонора взяла его за руку и через целый ряд темных комнат привела в кабинет с одним окном, выходившим на главный фасад отеля. Она подняла занавеску, и Гуго выглянул наружу. У столбика спал тряпичник, положив голову на свою корзинку, а в нескольких шагах от проезда ходили взад-вперед два солдата из дозора.

Затем они вошли в ту галерею, где уже был Гуго, и по маленькой внутренней лестнице поднялись в башенку на углу особняка, откуда из слухового окна видна была вся улица, вдоль которой тянулась стена сада. Двое часовых ходили по ней с ружьями на плече.

— Поручик Лоредан отказался от осмотра особняка, — прибавила принцесса Мамиани, — но не от надзора за ним. Попробуйте перепрыгнуть через эту стену! Разве вы хотите, чтобы та пуля, которая попадет в вас, поразила и меня в самое сердце, скажите?

— Что же делать? — воскликнул он.

— Идти за мной! Слушаться меня! — ответила принцесса.

Она склонилась к нему, прижавшись к его груди, как будто уже чувствовала рану, о которой говорила, и увлекла Гуго в ту комнату, где он еще недавно скрывался. Ее страсть передалась ему, и, нагнувшись к пылающему лицу принцессы, он произнес:

— Я остаюсь!

Невозможно было, однако же, чтобы граф де Монтестрюк и принцесса Мамиани не одумались с рассветом. Гуго понимал, что его присутствие у принцессы рано или поздно откроется. Леонора ручалась, правда, за молчание Хлои, но оставаться долее значило компрометировать ее напрасно. Ничего не делать, скрываться — это значит почти признать себя виновным; но графа больше всего заботило положение самой принцессы, так великодушно предложившей ему приют у себя в доме.

Леонора видела отражение всех этих мыслей на его лице, как видна бывает тень от облака на прозрачном озере.

— Вы опять думаете меня покинуть, не правда ли? — спросила она.

— Да. Прежде всего вас самих я не имею права вмешивать в такое дело, в котором я смутно чувствую что-то недоброе. Я слишком вам обязан, и мне просто невыносима мысль, что у вас из-за меня могут возникнуть какие-нибудь неприятности… Потом мои два служителя, всегда готовые рисковать жизнью для моей защиты… я совсем потерял их из виду; где они теперь?

— Понимаю… но выйти и быть схваченным через десять шагов — разве этим можно принести им какую-нибудь пользу? Я смотрела на рассвете: те же люди караулят на тех же самых местах…

Принцессу прервал легкий шум: Хлоя постучалась в дверь и вошла.

— Там внизу, — сказала она, — какой-то человек в лохмотьях так настоятельно требует, чтобы его пустили к принцессе, что швейцар позвал меня… Этот человек клянется, что вы будете рады его видеть… Я посмотрела пристально ему в глаза… «Я такой уж болван, — сказал он мне, — что не умею хорошо объяснить; но мне сдается, что ваша госпожа поймет меня…»

— Как он сказал?.. Черт возьми! Да это же Коклико! — вскричал Гуго. — Позвольте ему прийти сюда.

Принцесса сделала знак, и почти тотчас вошел тот самый тряпичник, которого она видела спящим на улице. Он подбежал прямо к Гуго.

— А! Жив и здоров! Ну, я доволен! — воскликнул он.

Коклико огляделся вокруг, а потом добавил, улыбаясь:

— Клетка-то славная и красивая, но век в ней высидеть нельзя. Пора подумать, как из нее выйти.

— Слышите? — сказал Гуго, обращаясь к принцессе.

— Но, — вскрикнула она, — ведь там же люди, которые вас караулят!.. И если даже вы дадите им смелый отпор, то прибегут другие и схватят вас!

— Потому-то именно и нечего тут прибегать к смелости, — сказал Коклико своим спокойным, как всегда, голосом. — Сейчас она нам вовсе не нужна; довольно будет и хитрости.

Хлоя, слушавшая до сих пор, хотела было уйти.

— Нет! Нет! — сказал Коклико, удерживая ее за руку. — Вы, кажется мне, особа разумная; следовательно, будете нелишней на предстоящем совещании.

Хлоя встала за принцессой, поглядывая искоса на Гуго.

— Сам дьявол сидит в мошенниках, которые вас преследуют, — продолжал Коклико. — Тут кроется какое-то гнусное злодейство. Я разговорился с одним из тех, кого мы так славно поколотили. Он рассказал мне, что их начальник, какой-то Лоредан, слывет сыном…

— Капитана д’Арпальера, — прервала принцесса.