Говорить, казалось, уже было не о чем, и возникшая пауза еще больше усугубляла неловкость…
Татьяна хотела заварить еще кофе, но, высыпав в "турку" полпачки порошка, в сердцах выбросила ее в мойку. Достала из шкафа початую бутылку коньяка и стала наливать себе в чашку с застывшей на дне кофейной гущей.
Обо мне, вроде бы, позабыла.
А потому, когда коньяк начал переливаться через верх, я вырвал из ее рук бутылку и сделал несколько глотков из горлышка. Однако не ощутил ни вкуса, ни крепости.
Татьяна также залпом осушила чашку и снова замерла, подперев голову руками.
— Наверное, я пойду…
Она ничего не ответила, лишь, когда открывал дверь, я услышал ее тихий шепот:
— Прощай…
Выйдя из подъезда, я обернулся и за прозрачной занавеской увидел ее нечеткий силуэт.
Татьяна смотрела на меня…
Домой я добрался затемно.
Еще с лестницы услышал, как разрывается телефон. Уезжая, я забыл включить автоответчик.
— Андрюша, дорогой, как хорошо, что я тебя застала…
Я молчал. Мне нечего было ей сказать.
— Андрюшенька, миленький, я тебя очень люблю…
Голос Татьяны был тихим и грустным. Мне показалось, что она оправдывается передо мной…
Только, к чему запоздалые оправдания и никому больше не нужные слова?
— Андрюшенька, ты слушаешь?
— Да, Танечка… Дорогая… — добавил после небольшой паузы и испугался, что сейчас совсем раскисну, брошу все к чертовой матери и снова помчусь в Киев, неизвестно зачем и ради чего…
Сердце мое разрывалось от тоски и обреченности. И, наверное, от любви…
Взаимной и недоступной…
Зачем жизнь сыграла со мной такую жестокую шутку?
Чем я так сильно провинился?
Почему у меня все не как у людей?
— Андрюшечка, могу я тебя попросить об одной услуге?
— Да, конечно…
— Пообещай мне, что не поедешь на свадьбу к Илье…
Я молчал.
— Андрюшенька, тебе нельзя туда ехать. Для тебя это очень опасно… Ты не должен появляться возле Монастырища…
Я положил трубку и выключил звонок. Потом достал бутылку и накачивал себя коньяком почти всю ночь.
Однако желаемое забвение не приходило.
А когда коньяк закончился, я спустился во двор и вывел из гаража свою потрепанную "Таврию"…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава первая
Где-то на полпути начал моросить дождь и, чем ближе я продвигался к цели, он все усиливался.
Пока был асфальт, дождь мне особо не мешал. Лишь, когда нужно было сворачивать на грунтовку, я понял, что моя "Таврия" безнадежно застрянет в вязком черноземе. Пришлось оставить машину и добираться пешком.
К тому времени почти рассвело, а, когда я преодолел семь километров, отделявших меня от Монастырища, солнце уже показалось из-за горизонта, озаряя окрестности золотисто-радостными лучами.
Дождя словно не бывало. О нем напоминала лишь мокрая трава под ногами да мои раскисшие, впитавшие, словно губка, влагу, кроссовки. В отличие от травы, которая должна была скоро высохнуть, обувь, похоже, доживала последние часы. Но не было смысла расстраиваться, ибо я не знал, сколько осталось жить мне самому. А, как известно, потеряв голову, по волосам не плачут…
Я не мог объяснить себе, зачем сюда пришел?
Скорей всего, снова сыграл злую шутку неподвластный мне дух противоречия. Ведь, не далее, как вчера, меня недвусмысленным образом предупредили, что я здесь — нежеланный гость, и что это не самое безопасное для меня место…
Или, может, была иная причина, смысл которой я не мог постичь, ибо подчинялся исключительно наитию, напрочь оградив себя даже от намека на здравый рассудок?
Меня, вроде бы, что-то звало сюда, тянуло невидимой нитью. Я словно бы попался на крючок мистического рыбака, который уверенно подсек леску и теперь неторопливо подтягивал ее к берегу, зная, что глупая рыбешка никуда не денется…
Правда, находясь уже у подножия скалы, для очистки совести я все же придумал некое оправдание. А именно, что прибыл в урочище с целью поймать таинственного Сторожа и, таким образом, в один момент расставить все точки над "і".
Только, одно дело — придумать убедительную версию, и совсем иное — заставить себя поверить в нее…
А, как было на самом деле, я просто не знал…
Пугливая птичка вспорхнула из-под ног и тревожным криком на мгновение освободила меня от пут своеобразного транса.
Туман рассеялся с моих глаз, и я совершенно отчетливо увидел заросшие мхом камни, блестящие под лучами пробудившегося солнца лужицы не успевшей испариться из их впадин влаги. Мой слух стал различать шорохи листьев на деревьях и заунывный рокот реки, которая коварной змеей опоясывала урочище…
И теперь, уже совершенно осознанно, в который раз я задал себе все тот же вопрос: "Что я здесь делаю, и как я здесь оказался?"
Увы, несмотря на кажущееся пробуждение, ответа, по-прежнему не было. Мои действия не поддавались логике, пытаться их анализировать было бессмысленно…
Сердце заколотилось с неимоверной силой, я вмиг покрылся испариной, когда, скользнув по каменным исполинам на вершине горы, мой взгляд остановился на большом жертвенном камне.
Уши заложило от неистового крика тысяч несчастных, которые на протяжении многих столетий в неимоверных муках встретили здесь свой последний час. В каплеподобном углублении в косых лучах восходящего солнца до сих пор молчаливым упреком алела их невинно пролитая кровь…
Я в ужасе содрогнулся, явственно ощутив, как холодный нож палача прикоснулся к моей груди.
В глазах потемнело, закружилась голова, окружающий мир расплылся перед глазами, в один миг из реального и привычного превратившись в наполненный ужасающими тонами мерцающий мираж…
Ноги не держали меня.
Я присел на камень, однако, могучая сила, исходящая от него, не желала удовлетвориться малой победой и еще настойчивее тянула меня к жертвеннику, вынуждая лечь на него так, как когда-то лежали невинно убиенные.
Я не мог сопротивляться. Такое было выше моих возможностей.
И вот, плечи ощутили грубую поверхность влажного (от дождя ли?) камня, а закрытые глаза с нереальной четкостью запечатлели неумолимо приближающийся багровый от крови предыдущих жертв, выгнутый полумесяцем клинок. Над ним в зловещей ухмылке расплывалось спрятанное в глубоком капюшоне от всех, кроме жертвы, лицо палача.
Надо мною вечностью нависла неизбежность. Тело нервно, словно уже в агонии, задергалось на жесткой поверхности жертвенника и сотни мелких камушек, словно клещи, впились в него, терзая преддверием боли и не позволяя вырваться из замкнутого ада.
Неистовый крик отчаяния, то ли настоящего, то ли нафантазированного, пронзил мозг и тысячью отголосков пронесся долиной, натыкаясь на гранитные скалы, отталкиваясь от них и понемногу затихая в невидимой дали…
И вдруг реальность снова вернулась, шокировав четкостью окружающего и непривычно живой яркостью красок…
Я лежал на мокром холодном камне, который, казалось, еще продолжал нервно пульсировать подо мной. Но уже не было ни садиста-палача, ни опускающегося на грудь клинка…
Лишь только синее-синее небо с режущими глаза от солнечного отражения белесыми клочьями туч.
Магическое притяжение жертвенника ослабело, я смог подняться и сесть. Обрывки воспоминаний все еще продолжали носиться в черепушке, но уже утратили связь между собой и почти не воспринимались.
Еще некоторое время я не мог прийти в себя и сосредоточиться на окружающих предметах.
Чтобы освободиться от пережитого кошмара, того самого, который, кажется, совсем недавно произошел со мною на самом деле, я поспешил отойти от жертвенника, приблизился к краю площадки и надолго замер, всматриваясь в ленивое течение неторопливой реки.
Картина успокаивала, внося желанный покой в душу, излечивая ее от пережитого стресса. Нынешнего — надуманного и прошлого — реального.
