Голос девушки вынудил меня встрепенуться. Я снова почувствовал себя единым целым, снова смог осознать реальность и увидеть себя стоящим на вершине пирамиды у охладевающего тела любимой девушки.
— Андрюшенька, я люблю тебя…
Из последних сил Татьяна приподнялась на локтях, и наши губы сомкнулись в прощальном поцелуе.
— Мы еще встретимся…
Это были последние слова Татьяны.
Она решительно оттолкнула меня от себя, и я послушно отступил назад.
Над скалой прогрохотал гром, зигзагообразная молния распеленала молочную бледность тумана.
Я увидел, как громадный смерч неистово закружил вокруг жертвенного камня, затягивая в себя Татьяну, капитана Ященко и, невесть откуда взявшегося, Андрея Павловича…
Когда я снова открыл глаза, никакого тумана уже было.
В бездонном небе ярко сияло сентябрьское солнце. На окровавленном жертвенном камне валялась жалкая тушка растерзанного барашка. Рядом с ней, обнявшись, сидели Ященко и Андрей Павлович. Вид у них был, какой-то, пришибленный. Они недоуменно озирались по сторонам, словно не соображали, где находятся…
Мой взгляд остановился на костяной рукоятке складного ножика.
Не вытирая красных пятен, я сложил его и засунул в карман брюк. Это было все, что осталось мне от Татьяны…
Никто не пытался меня остановить. Словно призрак, я миновал толпу гуляющих, никем не замеченный взобрался по крутому склону наверх, к дороге, забрался в Танин "Джип".
На передней панели сиротливо лежал ее брелок-индикатор. Я открыл крышечку. Посредине крохотного экрана ярко пульсировала маленькая зеленая точечка…
Но мне уже было абсолютно все равно.
Без сожаления я забросил брелок подальше в густую траву и завел двигатель…
Эпилог
Весна воскресала с неистовым размахом. Земля благоухала ароматом освободившейся от снежного покрова молодой зелени. Глубокое небо, лишь кое-где замаранное паутинообразными клочками туч, щедро делилось животворящими лучами не по-весеннему жаркого солнца. И даже каменные исполины, проторчавшие здесь несметное количество лет, повидавшие на своем веку столько кошмаров, сияли и искрились еще не полностью испарившимися остатками зимнего савана.
Место, которого я пугался больше всего на свете, и которое тянуло к себе, словно магнитом, как будто извинялось за причиненные в прошлом неприятности, всем своим видом показывая, что не таит злых умыслов и, позабыв свое роковое предназначение, вместе со всеми искренне радуется празднику пробуждающейся жизни.
И этот восторг перечеркивал пережитое, отделив его столь прочной стеной, какую неспособно было возвести сознание, шедшее на всяческие ухищрения, дабы стереть с памяти неизгладимое.
Воистину, свершалось непредсказуемое.
Оказавшись непосредственно на месте трагических событий, я отдалялся от жестокой реальности больше, нежели мог сделать это, находясь в сотне километров отсюда. В одно мгновение мне удалось достигнуть того, к чему я безуспешно стремился последние полгода…
По-видимому, не зря меня так тянуло сюда, а я, глупец, сопротивлялся, боясь усугубить свое неустойчивое психическое состояние и разбередить раны, которые едва покрылись тоненькой и очень ненадежной пленкой…
Конечно, есть вещи, которые трудно и даже невозможно забыть. Но и жить с постоянным давящим грузом на душе тоже нельзя. Я выбрал для себя шоковую терапию и, как оказалось, не прогадал.
Правда, шока, как раз, и не получилось. Все оказалось гораздо проще и прозаичнее.
Поднявшись вновь на "лобное место", я не повстречал призраков прошлого и, вопреки ожидаемому, меня не захлестнула волна эмоций. А прежние кошмары, которые не давали покоя ни днем, ни ночью, как это ни парадоксально, здесь казались более далекими и нереальными, чем в тесной городской квартирке.
Лишь только легкое чувство ностальгии, да едва ощутимая тоскливая грусть…
Я смотрел на наводящие во снах ужас камни и не видел ничего, кроме выветренных гранитных валунов, пытался разглядеть следы крови у жертвенников и тоже ничего не находил. Природа надежно укрыла следы человеческих злодеяний и сейчас вовсю пыталась сгладить их отголоски из моей памяти.
Чистое голубое небо, неторопливая мелкая речушка, пробуждающаяся ото сна зелень…
Картинка зачаровывала, вносила в душу мир и покой. Казалось, так здесь было всегда, по иному, наверное, и быть не могло.
Я медленно обошел площадку, внимательно оглядел каждый камень. Здесь все должно было напоминать мне о неизбежном и неотвратимом. А я, почему-то, все больше успокаивался, как будто происшедшее меня вовсе не касалось.
Да и было ли все на самом деле?..
Я подошел к обрыву и долго смотрел на открывающийся чудный вид.
Затем достал из кармана складной ножик с костяной рукояткой, на нем еще можно было рассмотреть рыжеватые пятна засохшей крови, широко размахнулся и бросил его в реку.
Больше меня с Монастырищем не связывало ничего. Я примирился с ним, понимая, что ничего изменить не могу, и искренне надеялся, что оно также оставит меня в покое…
У "Таврии" меня ждала Иринка, та самая пухленькая студенточка, с которой я познакомился на свадьбе у Ильи. Теперь она еще больше округлилась и на то была веская причина.
Я нежно поцеловал девушку, открыл дверцу, помог сесть. Она мне улыбнулась…
Я уезжал с Монастырища, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Я хотел напрочь вычеркнуть эту страницу из своей памяти.
И все же, есть вещи, которые не забываются.
Я почему-то был уверен: если у нас с Иринкой родится девочка, я назову ее Татьяной…
