Слова, которые произносили ее губы, казались чужими, немного напоминали дразнилки, которые умел говорить голубой попугай Кромвеля.

— Что ты хочешь этим сказать? — переспросил Роберт, чувствуя в горле давно знакомое давление, которое, как ему казалось, давно ушло. — Как же мы должны отпраздновать?

— Как муж и жена, — ответила Джеральдина, поставила подсвечник и сделала шаг ему навстречу. — У короля родился сын, когда все уже перестали надеяться. Почему же мы надеяться не можем?

Она никогда не говорила ему, что надеется родить ребенка, что возможность иметь ребенка от него что-то для нее значит. Джеральдина подошла к нему, положила на плечи красивые холодные руки. Ее аромат пьянил, а красное платье словно ослепляло. Не успел Роберт осознать, что происходит, как уже почувствовал ее губы на своих губах.

На другой день Роберта вызвали к королю, находившемуся вместе с женой и сыном в резиденции Хемптон-корт. Обычно он не любил долго спать, однако в это утро ему очень хотелось еще полежать на шелковых простынях, чтобы насладиться волнительным происшествием. «Господи, не отнимай у меня и на этот раз левой рукой то, что дал правой, — молился он по дороге. — Оставь мне это еще немного, позволь мне хотя бы еще пару дней побыть мужчиной». Неужели эта божественная ночь действительно была? Неужели Джеральдина, его неприступная жена, своими руками уложила его на ложе? Закрывая глаза, он видел ее перед собой: на спине, с разметавшимися серебристыми волосами, в задравшемся красном бархате.

Сделал ли он ее счастливой?

Роберт хотел обратить на это внимание, но собственное счастье с такой силой обрушилось на него, что ее реакция ускользнула от него. Как обычно, когда они любили друг друга, она отвернулась сразу же, как только он вышел из нее, и натянула по самые уши свое набитое шерстью одеяло. Но если раньше она не произносила больше ни слова и не терпела, чтобы он еще к ней прикасался, на этот раз она сказала почти с нежностью:

— Доброй ночи, Роберт.

Пьянея от счастья, он вслушивался в ночные звуки и вскоре расслышал тихие всхлипывания. Возможно ли это? Его Джеральдина, его Снежная королева плачет? Со всей возможной нежностью он положил руку ей на плечо.

— Тебе нехорошо, любимая?

Та всхлипнула, словно маленькая девочка.

— Нет, — возразила она тихим от слез голосом. — Просто я очень устала.

— Но ведь ты плачешь! Позволь мне помочь тебе, ангел мой, я тебя умоляю.

— Все в порядке.

— Правда? Джеральдина, ты плачешь… от счастья?

Она кивнула в подушку.

— А теперь дай мне поспать, хорошо?

— Конечно, любимая. Сладких снов, моя королева, спи сколько хочешь. — Он поцеловал ее в почти прозрачный висок, укрыл еще несколькими одеялами, потому что плечи у нее дрожали.

Проснувшись, он не увидел ее, но ее запах еще оставался на простынях, а служанка передала ему, что жена отправилась за покупками и передавала ему привет. «Не отнимай это у меня», — снова взмолился Роберт, прежде чем просить, чтобы его пропустили в ворота Хемптон-корта. Именно в этом дворце, таком светлом, таком манящем, он впервые встретил любовь всей своей жизни. «Молю тебя, Господи. Пусть хотя бы не в этом месте моя искорка счастья рассыплется в звездную пыль».

Спешившись во дворе и передав животное слуге, он увидел впереди другого мужчину, соскользнувшего с седла длинноногого черного жеребца. Даже со спины он узнал бы этого человека из сотни других. Он не изменился, но выглядел как будто крупнее, чем когда бы то ни было. После стольких лет, когда они избегали друг друга, теперь у них, очевидно, путь был один. Бок о бок они вошли в ту часть дворца, где по лестнице можно было попасть в жилое крыло для придворных, а по другой — в личные покои короля. Не нарушив законов придворного этикета, они не могли игнорировать друг друга.

Впрочем, Энтони, казалось, это было безразлично. Так же, как и тогда, ему удалось отвесить идеальный поклон и при этом выглядеть не униженно, а даже несколько высокомерно. Роберт опустил взгляд. Затем устыдился, поднял голову и заставил себя улыбнуться. Тот и бровью не повел. Выглядел он хорошо. Черты лица были словно вырезаны на темном стекле, а от виска к скуле тянулся шрам, который был ему очень к лицу. Часть Роберта хотела, чтобы Энтони воспользовался второй лестницей, другая же — чтобы удалось придумать что-то и задержать его.

Этот человек был его подчиненным, он просто выполнял свой долг и, судя по всему, никакого вреда не получил. Роберт сотни раз клялся себе, что этому человеку не нужно прощать его, и тысячи раз жалел, что не сказал ему: «Прости меня». Мужчина стоял. Может быть, он пытается преградить Роберту дорогу? Может быть, он будет вынужден поставить его на место?

Стражники снова открыли створки дверей, на этот раз пропустив в холл третьего человека. Роберт едва сдержал стон. Пористое лицо, обрамленное несколько неопрятной бородкой, принадлежало Джорджу Кэрью, морскому офицеру высокого ранга. Этот человек был его врагом. Когда-то, когда звезда Роберта еще блистала при дворе, Кэрью увивался за ним, как преданный пес, и буквально напросился на должность заместителя управляющего флотом. Он даже Джеральдину осыпал дешевыми любезностями, чтобы она помогла ему договориться с мужем. Но у Роберта тогда был Энтони Флетчер, надежно сидевший в Клинке, и ни в ком другом он не нуждался, особенно же в бестолковом Кэрью.

И этот человек с его мелочной душонкой обиделся на него. Так же сильно, как он когда-то преследовал Роберта со своим обожанием, он теперь преследовал его со своей ненавистью, и когда звезда Роберта закатилась, взошла звезда подхалима. Конечно же, Роберту было известно, что вскоре Кэрью потянется к посту смотрителя флота — и, без сомнения, получит его. «Пусть он будет твоим, — Роберту очень хотелось бросить ему в лицо эти слова. — Ты потерпишь столь же жалкое поражение, как и я, поскольку мечты короля так же высоки, как и мои, а его требованиям не могу соответствовать ни я, ни ты. Для этого мы слишком заурядны, а наши таланты слишком слабы для нашего времени».

Человек же, который мог сделать это, стоял между ними и задумчиво тер виски, словно на него обрушились все бури мира.

«Мой корабельный чародей. Мой гений, которого я открыл. Если бы я не потерял тебя, мы оба перевернули бы этот мир, а такой простофиля, как Кэрью, никогда не отнял бы у меня должность». Роберт открыл было рот, почувствовав на языке имя корабела. Но тут Кэрью снял шляпу.

— Надеюсь, я не заставил вас ждать слишком долго, капитан. Я в буквальном смысле слова застрял. Движение в Лондоне просто ужасно и ухудшается с каждым годом.

— Мы привыкли. Пролив скоро лопнет по швам.

Флетчер и бровью не повел, но Кэрью разразился громогласным хохотом.

— Я рад, что вы не злитесь, а по-прежнему склонны к шуткам. — Тягучая улыбка Кэрью повисла в воздухе.

Флетчер по-прежнему сохранял спокойствие.

— Пойдемте? Если вы хотите говорить с королем в обед, у нас остается не так много времени.

— Конечно же! Мне не терпится узнать, что вы думаете насчет моего проекта.

Роберт стоял как громом пораженный. Кэрью украл не только его пост! Он украл гения, голову, в которой прятались его мысли! Проходя мимо, он бросил на Роберта насмешливый взгляд. Флетчер последовал за ним на расстоянии двух шагов. Взгляд его красивых блестящих глаз насмешлив не был. Роберт протянул руку и едва не остановил его. «Не ходи с этим неудачником. Ты мой!» Флетчер остановился и спокойно ждал, но Роберт опустил руку.

— Вы идете, капитан?

— Думаю, да, — ответил Флетчер. — Просто застрял. — Их взгляды снова встретились.

Затем Роберт отошел в сторону, и Флетчер пошел по лестнице вслед за Кэрью. С некоторым сожалением Роберт отметил, что теперь он хромает сильнее, чем прежде. И только когда оба скрылись на галерее, он взял себя в руки и стал подниматься по другой лестнице, ведущей к королевским приемным покоям.

Генрих VIII сидел в своем удобном кресле, положив одну ногу на мягкий табурет.