Свидетелем Фенеллу не считали. Если позже искали кого-то, кто мог рассказать о трагедии, случившейся в этот день, ее слова в расчет не принимались. «Ты была слишком мала, — заявляли люди. — Ты ничего не помнишь». Однако Фенелла помнила. Все подробности словно выжгло в памяти, и они будут тлеть там до скончания дней.

Стоял один из тех вялых летних дней, когда небо ни голубое, ни серое, а в воздухе витает какая-то неопределенная прохлада, заставляющая постоянно плотнее кутаться в пальто, поскольку кажется, что любой порыв ветра может принести с собой проливной дождь. В общем, погода в тот день была самая что ни на есть обычная. Однако Портсмут, родной город Фенеллы, не забудет его никогда — так же, как и сама Фенелла. Для них обоих этот день был уникальным — спуск на воду «Мэри Роуз». День, когда молодой король Генрих VIII решил посетить свой город. Всего несколько лет назад папским интердиктом этот город был объявлен вне закона, а теперь ему оказывал честь самый лучший из христианских королей.

Может быть, Фенелла и была всего лишь девчушкой, но она знала, что таким триумфом город обязан наличию в нем сухого дока, сенсации кораблестроения, подобного которому не было во всей Европе. Король Генрих приехал, чтобы благословить новехонький корабль раньше, чем он выйдет из верфи и его потащат за канаты к лондонскому Тауэру.

Фенелла и оба ее друга ждали этого дня несколько месяцев. Они были детьми верфи, росли среди камер дока, лебедок и кранов, рубанков и пил, корпусов кораблей, возвышавшихся над поверхностью подобно великанам из заморских саг. Прячась за поленницами, они выдумывали истории, в которых становились бесстрашными героями, бороздившими просторы морей. Истории о корабле «Мэри Роуз» были самыми чудесными из всех, которые дети когда-либо рассказывали друг другу, и они разыгрывали их в лицах, пока те не стали реальнее, чем окружавший их мир.

Сегодня «Мэри Роуз» отправится в путь. В Лондоне судно оснастят и вооружат для военной службы, поскольку молодой король был совсем не таким, как его отец, который не воевал ни с кем исключительно из жадности. Генрих VIII хотел повести Англию к неведомому доселе величию, хотел завоевать для островного государства достойное положение на карте Европы. Уж он-то велит оснастить свой корабль, словно вооруженного до зубов героя. Не считая тридцати чугунных пушек, на его палубе должны установить семь тяжеленных бронзовых орудий, заряжаемых с дула, которые будут палить по вражеским кораблям через закрывающиеся орудийные порты.

Каждый из этих орудийных портов представлял собой новейшее достижение кораблестроения. Те немногие из них, что украшали борт «Мэри Роуз», хоть и были пока что лишь пробными, но это все равно считалось настоящим достижением. Корабль с орудийными портами, как объяснял Фенелле ее друг Энтони, был предназначен для большего, нежели просто для перевозки войск. К его проектированию мог подступиться только такой мастер, у которого за плечами имелись столетия опыта и мгновения мужества.

— Делать орудийные порты — это не просто пробивать дырки в бортах, — говорил Энтони, и его угольно-черные брови сходились на переносице. — Самое трудное — это центр тяжести. Если он будет слишком высоко, корабль потеряет остойчивость. Если же установить порты слишком близко к поверхности воды, велика опасность того, что вода попадет внутрь судна.

Фенелла гордилась, когда Энтони говорил с ней об этом. Другие просто не обращали на нее внимания, как будто она была мусором на усыпанном галькой берегу, но Энтони говорил с ней так, словно там, в мусоре, кроется жемчужина. С Сильвестром он, конечно же, тоже разговаривал. То, что он рассказывал им о кораблях, было их тайной, которую они не собирались открывать миру. Вся троица молчала, как могила. Фенелла, Сильвестр и Энтони. Дети верфи, которые наблюдали, как растет «Мэри Роуз».

Ее строили лучшие корабелы Европы. Король выписал их из Португалии и Генуи, чтобы они обучили его собственных людей.

— Это ведь позор, правда? — спросил Энтони. — Нашу страну окружает море, и все равно у нас не нашлось человека, который смог бы построить такой корабль.

— Почему не нашлось? — переспросила Фенелла.

— Потому что ни один король никогда об этом не думал. Если бы я был королем Англии, я ценил бы кораблестроение превыше всех остальных ремесел.

— Жаль, что ты не король Англии, Энтони, — ответила Фенелла, представляя себе королевский пурпур на его плечах.

— А мне — нет, — сказал Энтони.

— А кем бы ты хотел быть?

Ветер растрепал его волосы, он посмотрел куда-то вдаль.

— Корабелом, — ответил он.

Отец Энтони, Мортимер Флетчер, был корабелом, и люди в гавани говорили, что, сколько стоит город, в нем всегда были Флетчеры, которые строили корабли. Впрочем, на этом так никто и не разбогател. Однако с тех пор, как страной стал править новый король, ремесло корабелов начало расцветать. Тот, кто сегодня строил корабли, держал в своих руках весь мир, и не было для него пределов. Отец Фенеллы корабелом не был. Он с удовольствием стал бы офицером военного флота и отправился бы в море, но жадность старого короля разрушила его мечту. Вместо этого он стал чиновником портовой инспекции, и поэтому теперь его ждали на церемонию спуска корабля на воду. Он очень рано надел униформу, зеленую, пятнистую, с бахромой, с вышитыми буквами HR, что означало Henricus Rex[1] на каждой стороне груди.

— Почему бы тебе не взять с собой Фенеллу? — спросила мать девочки. — Джеймс Саттон и Мортимер Флетчер наверняка придут с сыновьями.

— Но Фенелла не сын, — проворчал отец.

— Она не виновата в этом, равно как и я, — ответила мать, как отвечала всегда, когда муж упрекал ее в том, что их единственный выживший ребенок принадлежал не к тому полу.

Джеймс Саттон был лучшим корабелом во всем Гемпшире, и они с Мортимером Флетчером считались друзьями ее отца. Их сыновья, Сильвестр и Энтони, были друзьями Фенеллы. Энтони нравился ей больше, чем Сильвестр, который был трогательно красив и так мило пел под лютню, что за душу брало. Сильвестр не обижался, поскольку ему Энтони тоже нравился больше, чем Фенелла. Общая любовь к Энтони, детство на верфи и выдуманные Энтони истории связывали их лучше просмоленного каната.

Отец со вздохом наклонился и взял на руки Фенеллу, которая была очень легкой для своего возраста. Фенелла замерла у него на груди. Серебристые звуки фанфар и тоска по миру чудес и корабельных приключений манили ее со страшной силой, но гордость девочки страдала от того, что отец, не колеблясь ни минуты, променял бы ее на сына. «Если я тебе не нужна, не думай, что будешь нужен мне».