С тех пор как Роберт лишился своего поста, лицо у него словно сморщилось, но сейчас оно сияло. Джеральдина каждое утро наполняла бокал смесью жидкостей и выливала в окно, где все это слизывала собака привратника. Возможно, весной тварь разродится дюжиной щенков.

Из всех дворцов больше всего она ненавидела Уайтхолл. Холод буквально сквозил из щелей в покоях, а по коридорам блуждала гулкая и бесконечная тишина. Несмотря на то что после долгих ходатайств она получила комнату в южной стороне, где будто бы днем стены нагревались от слабого солнечного света, на самом деле здесь было так же холодно, как и в остальной части здания.

Тем не менее Джеральдина радовалась возможности быть там в одиночестве.

— У меня стучат зубы, — сказала она Роберту. — Пока не устранится нарушение в моем организме, мне кажется, будет лучше, если я не буду приходить в твою постель.

— Я люблю тебя, — возразил Роберт с присущей ему стеснительностью, которая усилилась еще больше с тех пор, как он перестал быть смотрителем флота. — Мне было бы в радость согревать тебя.

— Давай лучше подождем, пока не подействует лечение врача, — заявила она и удалилась в свою комнату. Там она велела слугам разжечь огонь, а когда комната наполнилась дымом, спряталась под грудой одеял.

Пост почти миновал, когда однажды вечером какой-то слуга принялся стучать в ее двери так, что она была вынуждена впустить его.

— Маркиза Пембрук, — провозгласил он и отошел в сторону, чтобы впустить в комнату совсем недавно получившую этот титул Анну.

Анна была в зеленом, в цвете, который шел ей больше всего. На голове у нее красовалась кокетливая шляпка, словно она выезжала на охоту.

— Ты уже в постели? — спросила она. — Ты больна?

— Какая-то нехватка крови. Врач говорит, что лечение, которое он мне прописал, должно помочь.

— Надеюсь на это, — ответила Анна. — На Пасху мы едем в Кентербери, на церемонию инаугурации Кранмера. Будет роскошный праздник, и мне не хотелось бы обходиться во время него без тебя.

— Бывало, ты подлизывалась и лучше. На самом деле тебе безразлично, появлюсь ли я на этом празднике. Дай-ка я угадаю: ты заставила короля пригласить моего брата?

— В этом не было необходимости, — ответила Анна. — Новый архиепископ сам внес твоего брата в список приглашенных, в ином случае это сделал бы Генрих. Как только мы снова вернемся в Лондон, твой брат за неоценимую помощь в разрешении нашего великого дела будет произведен в бароны.

Джеральдина плотнее закуталась в шерстяное одеяло и поглядела на Анну — та была взволнована, и при дыхании грудь ее колыхалась. «Ты потерпела поражение, как и я, — думала она. — С учетом того, что мы ожидали от собственной красоты, ни одна из нас так и не выяснила, в чем смысл этой игры. Как же это возможно, что, несмотря ни на что, ты выглядишь возбужденной, по твоим жилам бежит горячая кровь и ты кажешься гораздо более живой, чем я?»

— Твой муж захочет поехать в Кентербери, — произнесла Анна. — Он ценит Кранмера.

— Все вы, реформаторы, цените его, — зевнув, ответила Джеральдина. — Хотя он человек довольно маленький, ты не находишь?

— Что ты имеешь в виду под словом «маленький»? Он не великан, но никто не скажет, что он маленького роста.

— У него мало мужества, — ответила Джеральдина. — Вы действительно думаете, что этот кабинетный ученый с елейным голосом годится для того, чтобы снести стены старой Церкви, прогнать лжемонахов из монастырей и выкорчевать с корнем ханжество, как вам того хочется?

— Нет, — ответила Анна. — За это отвечает Кромвель, которого жизнь научила идти по трупам. Кранмер же склонен к тому, чтобы пасти на английских холмах священного божественного агнца.

— Ты говоришь, как бродячая проповедница, как эта пророчица из Кента, которая протестует против вашей с королем свадьбы. Может быть, ты пойдешь по ее стопам, теперь, когда уже окончательно ясно, что этой свадьбы не будет? — поинтересовалась Джеральдина.

Анна прислонилась к дверному косяку, словно ей было тяжело стоять.

— Почему это моей свадьбы не будет, Джеральдина?

— Потому что твой пастух Кранмер тоже не сможет заставить Папу дать разрешение на брак, как и выгнать монахов из монастырских келий! — рявкнула в ответ Джеральдина. — Ты ведь достаточно умна, чтобы понимать это.

— Да что с тобой такое? — спросила Анна, обхватив руками живот.

«Наверное, у нее газы, — подумала Джеральдина. — В последнее время она набивает брюхо, словно кучер какой-то».

— А что со мной должно быть такое?

— Откуда мне знать? Я просто задумалась, неужели передо мной та же самая девушка, которая слышала, как во всех уголках дворца растет трава. Неужели твои вечно бьющие источники иссякли?

— Я понятия не имею, что ты хочешь мне сказать, — заявила Джеральдина.

— Что никаких разрешений на брак больше не нужно, — ответила Анна. — Мы с королем Генрихом уже женаты, причем с конца января. Кранмеру достаточно лишь объявить первый брак недействительным, а этот — действительным. Когда это будет сделано, меня помажут в Вестминстерском аббатстве и я стану королевой Англии, в то время как в моей утробе будет расти наследник короны.

Она улыбалась, словно сытая кошка, вскормленная молочницами. В животе у Джеральдины образовался тугой болезненный комок.

— Кому ты это рассказываешь? — выдавила она из себя. — Уиллу Сомерсу, королевскому дураку, чтобы он сделал из этого фарс?

— Тебе, — невозмутимо ответила Анна. — Очевидно, я все же недостаточно умна. Я думала, что ты хотя бы поздравишь меня, как сделал это твой брат в одном из своих восхитительных писем.

— Прекрати играть в свои игры с моим братом! — заорала Джеральдина. В голове словно молотом стучали слова: «Анна Болейн станет королевой Англии. Анна достигла своей цели, а я остановилась на полпути».

— Я не играю с твоим братом, — заявила Анна.

Джеральдина рывком натянула на плечи одеяло.

— Ах, так для тебя все серьезно! — желчно усмехнулась она.

— Да, серьезно. И для меня, и для него.

Джеральдина вздохнула. Анна не достигла своей цели, даже если ее сотню раз коронуют в Вестминстерском аббатстве. Она, как и Джеральдина, осталась лишь красивой шлюхой, которая продала себя нелюбимому мужчине, но, в отличие от нее, Анна оказалась настолько глупа, что влюбилась. За это она заплатит кровью и слезами, как и другие гусыни, над которыми они когда- то смеялись вместе.

— Ты не получишь его, — произнесла Джеральдина, смакуя каждый слог. — Ты жена короля Англии, а что будет с мужчиной, которого застанут у твоей королевской груди, можешь представить себе сама. В лучшем случае твой Генрих велит отрубить ему голову. Но скорее всего его протащат по улицам, кастрируют живьем, выпотрошат, а затем четвертуют и в назидание остальным насадят на шпили Лондонского моста. У моего брата такая красивая кудрявая головка, а еще эти восхитительные широкие плечи. Было бы жаль, если бы его постигла такая участь, ты не находишь?

Анна вздрогнула.

— Тебе не становится страшно, когда ты смотришься в зеркало, Джеральдина?

— А что, должно? Разве это я подвергаю опасности мужчину из хорошей семьи — или, может быть, ты?

— Вопрос правомерный, — заметила Анна. — Это ты влезла в то дело с другом Сильвестра, верно? Твой муж — трусливая крыса, но что-то в этой истории отдает тобой, не им.

Джеральдина села на постели.

— Я говорила о своем брате! — зашипела она. — О сыне почтенных родителей, который в своей жизни ни разу не совершил ничего постыдного, кроме того, что влюблялся не в тех женщин. Я не говорю о неназываемом и запрещаю тебе делать это в моем присутствии. Что бы с ним ни произошло, он заслуживает в тысячу раз большего. Ты действительно думаешь, что хребет зла можно перешибить, отхлестав его плетью?

Рот Анны скривился в полуулыбке.

— Разве не ты когда-то говорила мне, что бьющий черта готовит кол для себя?

Джеральдина вскрикнула.

— Я не била его!