Кинан равнодушно выслушал Голландца, не сожалея ни о смерти Рекстера, ни о жестокости, с которой его убили. Он решительно потянулся к карману за тридцатью фунтами.

– Тебе придется уехать из города. – Милрой сам не узнавал своего напряженного голоса.

Дружеская привязанность Голландца привела к убийству, и все из-за него. Прав он был или нет, но Милрой намеревался спасти друга. Он швырнул на стол кожаный кошелек, набитый монетами.

Голландец взял кошелек и заткнул его за пояс. Затем вытащил бумаги из сюртука и протянул их Кинану. Измятые документы были в каплях засохшей крови.

– Это твое.

– Они мне не нужны.

– Титул твой по праву.

Кинан смотрел на протянутые бумаги и думал о разбитом черепе Рекстера.

– Но не такой ценой! Она слишком высока!

Бросив документы на стол, Голландец встал.

– Так навсегда и останешься благородным ублюдком, – добродушно упрекнул он, кладя руку на плечо Кинана. – Воспользуешься ты ими или сожжешь – герцога уже не воскресишь.

И Голландец ушел в ночь.

Кинан положил ладонь на документы и спрятал их во внутренний карман. Прощальный подарок Голландца давал ему возможность разрушить семью Рекстера. Несмотря на одолевавшие Милроя сомнения, искушение воспользоваться этой возможностью не давало ему покоя.

Леди Клег решила повеселить гостей и лишилась чувств, когда заметила, что дочь не послушалась ее и все же заговорила с Бидгрейнами. К счастью, флакон с нюхательной солью был у леди Клег с собой. Несколько лакеев помогли отнести стонущую женщину в отдельную комнату, где она смогла окончательно прийти в себя. Обменявшись понимающими улыбками с Уинни и Девоной, Эмара пошла успокаивать свою расстроенную матушку.

Довольная тем, что Эмара вполне может справиться с матерью сама, Уинни извинилась перед родными. Ей нужно было увидеться с Кинаном. В ушах девушки звенели угрозы лорда Миддлфелла. Возможно, с ней он закончил свою игру, но Уинни боялась, что началась игра более опасная – с жизнью ее любимого.

Как только сэр Томас узнал, что на балу присутствуют лорд Миддлфелл, лорд Лотбери и мистер Терри, он постарался удалить дочь под любым предлогом. Они сошлись на том, что на балу останется Девона. Ни одна из дочерей не могла предсказать реакцию отца, если кто-то из этих негодяев отважится показаться ему на глаза. Сэр Томас все еще негодовал из-за того, что не он, а Кинан Милрой вступился за честь Уинни, – старику самому не терпелось проучить подлецов.

– Пойдешь к нему? – спросила Девона, провожая сестру из бального зала.

Уинни обиженно произнесла:

– У меня это что, на лице написано?

– По-моему, да. Ты простила его?

Уинни глубоко вздохнула – она торопилась.

– Сестренка, у меня нет времени это обсуждать.

Заметив их фамильный герб на одном из экипажей, девушка звонко поцеловала сестру в щеку и побежала к нему.

Открыв дверцу кареты, Уинни назвала кучеру адрес Кинана. Не оглянувшись, тот что-то проворчал, давая понять, что понял приказ. Озадаченная тем, что кожаный верх экипажа был поднят в такой погожий вечер, девушка села. И тут же замерла, когда ей в грудь уткнулся холодный металл.

– Поедемте вместе, мисс Бидгрейн. Не бойтесь, я не намерен стрелять, – пообещал лорд А’Кур. – Пистолет нужен просто для убедительности, на случай, если вы недооцените мои навыки обращения с женщинами. – Затянутые в перчатки руки ухватили Уинни за плечо и толкнули вглубь экипажа.

Лорд А’Кур приказал трогать и захлопнул дверцу. Лошади понеслись, подгоняемые кучером.

– Наших слуг нельзя подкупить. Что вы сделали с моим кучером?

– Мне противны эти бесполезные разговоры о простолюдинах. Давайте я научу вас вести учтивые беседы.

– Все, что мне нужно, – чтобы вы немедленно остановили карету! – ответила Уинни прежде, чем подумала, а не поторопилась ли она. Видя только укутанную в плащ тень, она не знала, направлен ли на нее пистолет.

На несколько мгновений ее ослепила обжигающая боль. Уинни согнулась пополам, пытаясь мыслить здраво. Лорд А’Кур снял перчатку и дал ей пощечину. Перстень поранил девушке щеку. Пылающая царапина горела нестерпимо, это было больнее, чем сам удар.

Уинни, злясь на себя за то, что так глупо попалась, дерзко заявила:

– Видимо, бить женщин – единственное, что вы умеете. Вы ничтожество! Если рядом нет жены, для этого подойдет любая беззащитная представительница слабого пола.

От следующего удара у нее из глаз посыпались искры.

«Глупец», – подумала она, хватая воздух ртом. Прикрыв рукой раненную щеку, Уинни замолчала. На нее никто никогда не поднимал руку. От вмешивающихся не в свое дело братьев Уинни научилась защищаться при помощи слов. Сейчас А’Кур мог избить ее до беспамятства еще до того, как они прибудут на место.

Задыхаясь от сдерживаемой ярости и ликования, лорд А’Кур постучал по крыше кареты.

– Значит, я оказался прав: ты все-таки прячешь ее. Я думал, она убежала к матери. Однако в последний раз, когда Брук осмелилась к ней явиться, моя дорогая теща была так добра, что вернула мне мою жену. Жаль, что ты не желаешь мне помочь…

Уинни прикрыла глаза, чувствуя то же отчаяние, которое, должно быть, испытывала Брук. Как могла мать отправить собственную дочь назад к человеку, который над ней издевался? Рука девушки скользнула на живот, как бы защищая его. Уинни боялась за ребенка. Человек, который избил собственную жену так, что у нее случился выкидыш, не пощадит и чужое дитя.

Молчание затянулось, и ее тревога росла. Утонув в сиденье, Уинни напряглась всем телом, ожидая следующего удара. Она считала А’Кура неуравновешенным человеком, и он своими действиями подтверждал ее мнение. Почему он не спросил ее, где Брук? Этот вопрос не выходил у Уинни из головы, пока его случайно брошенная фраза не подтолкнула ее к неприятной догадке.

– Вы не были уверены, известно ли мне что-нибудь о Брук. Однако вы все же напали на моего кучера и похитили меня. Вы сильно рисковали, хотя и непонятно, в чем вы меня обвиняете.

– Люди, обладающие столь выдающимся умом, должны понимать, что приличные дамы не раскрывают рта без разрешения. – И лорд А’Кур пнул Уинни ботинком в правое колено.

Она задохнулась от боли, едва не закричав, чтобы он прекратил. Девушка кусала нижнюю губу. Она не хотела, чтобы этот извращенец наслаждался ее болью. Теснота экипажа играла ему на руку. Провоцируя его, можно было отрезать себе путь к бегству. Поэтому Уинни отодвинулась подальше от графа и решила использовать то, что оценил даже А’Кур, – свой ум.

Кинан пробирался через толпу.

Он, разумеется, приехал без приглашения, однако хозяйка дома, почувствовав приближение бурного скандала, чуть ли не силой затащила его через парадный вход.

Милрой с раздражением думал: неужели остаток жизни ему суждено гоняться за неуловимой упрямицей Уинни? Сначала он целый час потратил на то, чтобы прорваться в особняк Бидгрейнов, потом, убедившись, что ее там нет, попытался узнать, где она.

И только потом ему пришло в голову, что об этом может знать ее тетушка – если та вообще окажется дома. Небольшое вознаграждение дворецкому и посудомойке – и Кинан узнал, куда отправилась старушка. Терпение Милроя было уже на пределе, но он надеялся, что его поиски подходят к концу.

В бальном зале было невыносимо душно, там толпилось много народу. Нелегко в таких условиях отыскать нужного человека.

Кто-то из гостей схватил Милроя за руку. Кинан остановился, повернулся. И, узнав наглеца, дотронувшегося до него, прорычал:

– Лотбери, ты опять напрашиваешься на скандал?

Прежняя обида на приятеля снова всколыхнулась в душе Милроя.

Маркиз, явно чувствуя неловкость, ответил:

– Обстоятельства не дали мне возможности найти тебя раньше. Не думаю, что когда-нибудь заслужу твое прощение, но я искренне сожалею о том, что разрушил нашу дружбу.

Кинан стряхнул с себя его руку: